Теперь же он понятия не имел, что делать.

Он смутно помнил, как целовал Мо Жаня — прямо на полу, все еще задыхаясь от слез, исступленно, словно от этого зависела его жизнь. И как жадно Вэйюй целовал его в ответ — словно хотел поглотить его полностью. Как смешивалось их рваное дыхание, и как его пальцы отчаянно цеплялись за плечи Вэйюя — оставляя стремительно наливающиеся кровью полосы на смуглом теле.

Он закрыл тогда глаза потому что ему было слишком страшно, и все еще безумно стыдно. Единственное, о чем он мог думать — как Мо Жань продолжает выдыхать в его губы бессвязные признания, от которых больше невозможно было скрыться, и которые больше не было сил игнорировать.

«Я люблю тебя, Ваньнин… разве не видишь?.. Разве можешь этого не чувствовать?..»

«...Ненавижу то, как сильно люблю тебя, но даже эта ненависть… ненавидеть тебя, или любить — мне без разницы... в моем мире нет никого, кто был бы важнее тебя... Понимаешь?.. Понимаешь?!..»

«Ваньнин… просто посмотри на меня… ты убиваешь меня безразличием, разве не видишь?.. Пожалуйста...»

Мо Жань продолжал целовать его лицо, удерживая его в объятиях так крепко, как если бы боялся выпустить даже на секунду. Но в его прикосновениях больше не было прежней хищной агрессии — лишь безумная, отчаянная тоска, от которой Чу едва мог дышать.

Почему он никогда раньше не замечал, что Мо Жань так к нему относится?.. Вэйюй словно в одно мгновение лишился рассудка — и продолжал повторять как сумасшедший единственное слово.

«Ваньнин…»

Чу Ваньнин заставил свое все еще слишком слабое тело расслабиться в объятиях юноши. Стать податливее. Он с удивлением обнаружил, что все еще мелко дрожит несмотря на то, что ему впервые за долгое время не было холодно — однако ощущение собственной обнаженной кожи, плотно соприкасающейся с телом Вэйюя, не вызывало отвращения, хоть и смущало.

Возможно, все дело было в том, что это был Мо Жань — и Чу не раз сам к нему прикасался. Он сбился бы со счета если бы решил посчитать, сколько раз поправлял ему волосы, или массировал эти напряженные плечи. Впрочем, он солгал бы, если бы сказал, что привык к ощущению жара под своими пальцами и щекочущему обоняние аромату не то полыни, не то абсента...

Он снова невольно вздрогнул, вспоминая, как Мо Жань бесстыдно ласкал себя прямо на его глазах, и каким крепким было его тело, как рельефно напрягались мышцы его пресса, и как соблазнительно двигались его руки… Той ночью он старался не смотреть, однако тех нескольких секунд хватило, чтобы картина оказалась выжжена в его памяти.. а его собственное тело тут же некстати отреагировало на происходящее.

«Ваньнин…»

Мо Жань продолжал шептать его имя куда-то ему в шею, зарываясь в густые волосы. Он касался изгибов позвоночника мужчины, гладил его плечи, скользил по острым углам лопаток — и от каждого такого прикосновения по жилам Чу растекалось жидкое пламя.

Ваньнин хрипло выдохнул, а затем попытался неловко отстраниться, надеясь скрыть свое нелепое состояние — но Вэйюй тут же снова вцепился в него, прижимаясь так близко, что, казалось, еще немного — и они сольются в единое целое.

«Пожалуйста… Ваньнин… умоляю… не отталкивай меня…»

Каждое слово впивалось куда-то меж ребер, заставляя сердце болезненно сжиматься.

Они продолжали сидеть на полу, неловко переплетаясь в то ли утешительных, то ли дразнящих объятиях и поцелуях, кажется, целую вечность. Мо Жань продолжал прикасаться к нему, не давая уклониться или вывернуться — но делал это так бережно, что у Чу снова невольно начали наворачиваться на глаза слезы от противоречивых эмоций.

Он сам не понял, в какой момент так обессилел от происходящего, что его голова буквально упала на грудь Вэйюя. Смутно помнил, как удары сердца юноши отдавались под его влажной щекой мерным эхом, и как его тело окутала изнуряющая истома, и он перестал осознавать, где находится, растворяясь в спасительной тьме.

Из всего выходило, что он попросту уснул, и Вэйюй отнес его в постель. Вот только волосы Чу были все еще влажными — как если бы перед тем как лечь он принял душ — и к тому же пахли шампунем, были аккуратно расчесаны и перетянуты лентой. Сама же постель, совершенно очевидно, была заменена свежей — Ваньнин смутно припоминал, что накануне испортил одеяло, пролив на него случайно вино, а его подушки прежде лежали в беспорядке прямо на полу, где он, собственно, и уснул днем ранее...

...Что же, по всему выходило, что Мо Жань, видимо, снова решил добить его своей неуемной заботой, начав хозяйничать теперь уже в его доме. Ощущение выбивало из колеи и вызывало раздражение, а заодно — непрошенные мысли о том, как тоскливо совсем недавно было возвращаться в пустоту после того, как юноша буквально окружал его теплом несколько недель кряду.

К хорошему слишком легко привыкнуть — но Ваньнин уже знал, какими бывают последствия. Тосковать по Мо Жаню в одиночестве собственного дома было отвратительно, но все еще терпимо… тосковать по Вэйюю в доме, где все бы напоминало о его недавнем присутствии — немыслимо.

К счастью, у него хватило ума уйти, пока Чу Ваньнин не проснулся…

Балетмейстер Чу опустил голову на руки и тихо застонал. То, что произошло между ними, все еще не укладывалось у него в голове. И, если поначалу он был почти уверен, что Мо Жань действительно хочет с ним просто поговорить, и его удастся убедить в опасности, которую несет Жуфэн, то теперь… он понятия не имел, что скажет, если снова столкнется с Вэйюем лицом к лицу.

Как он вообще посмеет смотреть в глаза Мо Жаню после всего, что случилось?..

Да и что, в конце концов, произошло?.. Действительно ли Мо Вэйюй признавался ему в любви… таким образом?..

В любви ли?..

Чу Ваньнин невольно содрогнулся, вспоминая свой приступ — и последовавшую за ним паническую атаку.

На какое-то мгновение он перестал осознавать, где находится, и что происходит с его телом. Он все еще узнавал Вэйюя, но все, что творил юноша, каждое его слово или действие — настолько отличались от того, к чему Чу привык, что в какой-то момент он впал в шок.

Он не понимал, почему обыкновенно мягкое улыбчивое лицо Мо Жаня внезапно превратилось в абсолютно жесткую звериную маску, почему в его глазах больше не рассыпались лиловые искры, а лишь зияла голодная пустота, готовая, казалось, поглотить душу Чу.

Перед ним были словно два совершенно разных человека — однако все они почему-то были Мо Жанем. И осознание этого факта одновременно ужасало и сводило с ума, потому что это ведь был тот самый Мо Жань, который всегда знал, сколько сахара положить в кофе, и что Чу предпочитает есть на завтрак. Тот самый Мо Жань, который предложил изменить поддержки, зная, как Чу избегает прикосновений к себе. Мо Жань, который неделями спал на неудобном диване, уступая Чу свою постель… Тот самый Мо Жань… которого Чу Ваньнин любил.

И этот Мо Жань говорил о том, что ненавидит его. Что собирается перегрызть ему глотку… И он ведь действительно вцепился в горло Чу, а затем…

Ваньнин почувствовал, как мучительно краснеет, потому что то, что последовало за тем, совершенно не вязалось с тем, что говорил юноша. Ядовитые, пошлые издевки смешивались с поцелуями и прикосновениями настолько будоражащими, что кровь вскипала в жилах. Перед глазами все плыло не то от слез, не то от возбуждения…

В какой-то момент он был уверен, что Вэйюй хочет его унизить, и действительно чувствует к нему лишь ненависть — но то, что происходило на деле, пугало намного сильнее, чем возможность насилия.

Потому что, к его собственному ужасу, он сам этого хотел не меньше Вэйюя. И Вэйюй не мог этого не видеть...

Ваньнин резко выдохнул, а затем поспешно оделся и раздраженно огляделся по сторонам. Как бы там ни было, он не собирался обсуждать произошедшее с Мо Жанем. В этом не было никакой необходимости. То, что произошло, невозможно было вычеркнуть из памяти — но говорить об этом было совсем не обязательно.

«Возможно, он ушел потому что сожалеет о произошедшем. Или о том, что сгоряча наговорил…» — подумал Ваньнин запоздало. Он все еще не понимал, как Мо Жань мог всерьез думать, что любит… кого-то, вроде него.