Криза гневно мотнула головой… ее резко повело в сторону и… она покорно кивнула и побрела прочь, на ходу стаскивая с себя хламиду. Обычно она отсыпалась в драконьем облике – что может быть приятнее, чем свернуться на верхушке скалы, подставляя чешую солнышку. Но расплодившихся на остатках Мертвого Леса зеленых мух сперва не заметили, а потом не придали значения – ведь ни драконам, ни ящерам-сэв те навредить не могли. Да и после битвы с Великим Псом нашлось немало других, более срочных проблем и бед. А потому накрывшая человеческое население Ирия эпидемия оказалась нежданным сюрпризом. Наполненные непрерывной работой бессонные ночи превратились в бессонные дни, и так уже… сколько? Иппокризия попыталась подсчитать и сбилась. И вправду, спать!

Дверь ее личной пещеры распахнулась, и она побрела через непривычно для здешних обитателей отделанные деревом покои, на ходу стаскивая с себя одежду. Платье упало на пол, чулки зацепились на спинку стула, белье она обронила на письменный стол, и пошатываясь, ввалилась в купальню. С шумным облегченным вздохом почти свалилась в теплый бассейн. Враз замельтешившие змеи-прислужницы разложили у бортика полотенца, стопку домашней одежды и мгновенно исчезли. Все знали, что вымотанной лекарке нужна тишина и полное одиночество.

Иппокризия опустила голову на бортик, бездумно глядя как мокрые пряди колышутся в воде, а над водой клубится легкий парок. Не такой уж легкий. И не только над водой. Казалось, плотная струйка белого, но почему-то с цветными искрами, тумана выползла из спальной пещеры. Или и правда – показалось?

В соседней комнате скрипнул стул. Будто на него уселся кто-то массивный… тяжелый…

– Кто там? – настороженно окликнула Криза. Не любила она такие шорохи, еще с человечьих времен не любила. Обычно они означали, что где-то рядом затаился очередной… гхм, да, рыцарь… жаждущий снять с нее проклятья, а заодно уж – и все накопления, включая имущество движимое и недвижимое. Могли б, и чешую ее алхимикам продали… р-р-рыцари!

Ей не ответили. В спальной пещере стояла полнейшая тишина. Она еще прислушалась и покачала головой: она больше не в человеческом мире, она в Ирии, и может при желании целоваться с местными драконами хоть до распухших губ, не боясь ни потерять второй облик… ни умереть ровно через год, как сулит ее проклятье. Другое дело, что желание у нее сейчас только одно – зарыться в меха и спать-спать-спать…

Она выбралась из воды, натянула домашнюю тунику – к штанам, которые с такой охотой носили змеицы, она до сих пор испытывала смутное недоверие. Промакивая волосы полотенцем, вернулась в спальню.

– Ну здравствуй, Криза. Давно не виделись. – раздавшийся из-за спины негромкий голос заставил ее резко обернуться.

– Ты! – выдохнула она, роняя полотенце…

Взметнулся туманный плащ… Короткий резкий удар опрокинул ее во тьму.

Темнота отступала медленно. Нехотя. Отползала, шипя, как набежавшая на берег волна. Ненавижу волны. Ненавижу воду. Он согнулся пополам, задыхаясь от боли в груди и забился в кашле, выплескивая из легких воду с мерцающими в ней искрами. Чьи-то грубые, беспардонные руки тут же схватили его – он попытался ударить, но только бессмысленно взмахнул крыльями… нет, руками. Его попыток даже не заметили: перевернули, хлопнули по спине, острая, как шило, коленка надавила на живот, и он опять зашелся приступом кашля, извергая воду, кажется, разом с легкими. А потом тьма снова накрыла его с головой, и он рухнул в черную воронку, погружаясь все глубже и глубже.

Когда очнулся снова, то ощутил мягкое покачивание, как в лодке. Лежал, чувствуя себя под черным куполом неба мухой, которую накрыли чашкой. Разозлился, попытался поднять голову. Серебристо-фиолетовый свет луны заливал высокую фигуру на черном фоне небес – будто силуэт, прорезанный в черной ткани. Фигура орудовала шестом – приподнять, оттолкнуться, снова приподнять… Покачивание, плеск… Он хотел окликнуть гребца, но из пересохшего горла вырвался только невнятный хрип, усилие оказалось непомерным – боль вспыхнула сразу в шее, в спине, в груди и он уронил голову, гулко стукнувшись затылком. Вокруг клубился туман – сквозь белую пелену то и дело сверкали цветные искры. Казалось, туман клубился и у него в голове, погружая в тошнотворное забытье. Когда он очнулся в третий раз, вокруг царила тьма.

Пахло прогорклым жиром, затхлой водой и… немытым телом. Немытым телом – сильнее всего. Он брезгливо сморщился – вонючие человечки! – и попытался пошевелиться: сейчас встанет и выкинет вонючку вон. Убьет уже потом, на свежем воздухе – хуже самих человечков пахнут только их трупы. Пошевелиться получилось, встать – нет. Запах почему-то только усилился. С трудом он сумел повернуть голову: под его взглядом недавно еще густая тьма словно протаивала, сменяясь прозрачным серым сумраком, и он увидел… А что, собственно, он увидел? Он полежал, хлопая глазами. Рядом – протяни руку и коснешься, если бы он только мог протянуть руку – была… стена? Он засомневался: стена – это камень, украшающие ее самоцветы, на худой конец – дерево или глина, как в убогих человечьих поселениях… Эта стенка казалась плетеной, как туесок.

Он бы еще долго лежал, медленно моргая и также медленно ворочая в голове тяжелые, как камни, и тягучие, как патока, мысли, но на переплетённой лозе замерцали оранжевые пятна, раздался шорох – так шуршит чешуя. Но склонившееся над ним лицо было человечьим. Женским. Белая-белая кожа, будто обладательница ее никогда не была под солнцем. Такие же белые волосы – мокрые, он чувствовал капли, падающие со свисающих ему на грудь тонких, похожих на веревочки, косиц. Со смутным разочарованием понял, что женщина немолода: рука, поставившая рядом с ним плошку с плавающим в жиру фитильком, была морщинистой, с крупными, вздувшимися венами. Женщина завозилась – он почувствовал бережные, аккуратные прикосновения. Кажется, что-то сняли с его груди – он ощутил холодок, и к резкому запаху немытого тела добавился еще и запах крови. Женщина одобрительно прицокнула языком, и исчезла – мимо заструился толстый чешуйчатый змеиный хвост. Стало светлее, потом светлое пятно заслонил человечий силуэт и негромкий старческий голос позвал:

– Митрошка! Иди сюда, пострел!

Змеиный хвост извернулся, и женщина снова оказалась рядом.

«Никса». – понял он, морщась от отвращения – никс он не выносил: ни змеи, ни человеки. Особенно сильно не выносил после того, как эта наглая человечка, Криза, осмелилась сказать, что никсы мало чем отличаются от драконов, только у тех змейский и человечий облик проявляются по очереди, а у никс – одновременно.

Криза! Он вдруг вспомнил все и сразу: рассветное небо и мощные челюсти, смыкающиеся у него на гребне. И боль, беспомощность, еще более страшную от того, что ничего подобного он не ожидал! Он судорожно дернулся.

– Тихо-тихо… – зашелестел негромкий голос. – Потерпи чуток! Митрошка, ну, где ты там!

В ногах снова возникло светлое пятно – на сей раз он сумел понять, что от входа откинули плетеную из травы занавеску, впуская тусклый дневной свет. Внутрь на четвереньках заполз тощий человечий мальчишка:

– Здесь я, чего орешь, старая? Если до сих пор не сдох, значит, и сейчас не сдохнет!

– Поговори у меня! Помоги перевернуть.

Его ухватили еще одни руки, на сей раз совсем неласковые, послышалось короткое хеканье… и точно мешок, перекатили на бок, так что он с размаху ткнулся носом в плетеную стенку. Маленькие, но крепкие ладошки уперлись в плечи, а смутно знакомая острая коленка – под поясницу и… он взвыл от боли, когда на спине вдруг что-то рванули, отдирая с хрустом – ему показалось, что клок его собственной шкуры!

– Тихо-тихо… – снова забормотала никса. – Воды чистой мало, повязку не размочишь, так отдирать пришлось… Сейчас перевяжу, промою, будешь ты у нас молодцом… – позади захлюпало, а потом по спине прошлось мокрое, холодное… Больно! Невольный стон вырвался из груди и снова женщина ласково зашелестела. – Еще чуть-чуть…