Ночами, лежа в объятиях Вильоса она представляла, как берет нож и втыкает ему в сердце. За ужином представляла, как подсыпает ему яд в еду. Когда он выходил из дома, она смотрела из окна второго этажа и представляла, как кидает горшок с цветком ему на голову и разбивает ее в дребезги. Вильос, конечно же, не догадывался, о чем она думает, он был по-своему счастлив с ней. С годами успокоился и перестал срывать на ней свою злость из-за ревности к Торку.

Кира ходила в школу и была самым обычным ребенком. Она всегда улыбалась. У нее было много друзей. Она любила находиться в центре внимания. Торка она обожала. Когда ей исполнилось девять лет, в услугах Бруны они перестали нуждаться, поэтому освободилась комната для детского кабинета. Кира любила читать, они с Торком вечерами просиживали в ее новом кабинете. С матерью она стала меньше проводить времени. Один день в неделю они гостили в доме дяди Грэга, который требовал называть себя отцом, но Кира была упряма и напрочь отказывалась так его называть. Он дотошно спрашивал ее об успеваемости в школе. Подробно хотел знать, с кем она дружит, и чем она занимается вечерами с мужем матери. Сония, как всегда, сидела молча рядом и никогда не встревала в разговор. Кира не понимала странного поведения матери. Дома она была живая и смеялась с отцом, а в гостях у дяди Грэга, она становилась красивым манекеном, отвечающий только на вопросы, которые он ей задавал. Кира знала, что мама каждый вечер уезжает к нему и не понимала почему. Мамина отговорка, что это плата за спокойную жизнь. А так же залог того, чтобы отец жил с ними, но она отказывалась верить в это. Иногда она спрашивала у отца, почему он отпускает маму к дяде на ночь, когда почти у всех друзей родители спят вместе. Торк находил множество причин и приводил различные факты из истории об известных людях, которые в браке спали в разных комнатах, например. Одним словом, забалтывал дочь и уводил разговор на безопасную тему. Кира знала одно, что ни в коем случае нельзя никому рассказывать о дяде Грэге. Это в нее вдалбливали с детства. Позже она узнала, что дядя Грэг командор. Все уважали их и почитали не меньше Богов, но для нее он оставался высокомерным дядей, на которого мать променяла любимого папочку. В четырнадцать лет она взбунтовалась. Она устроила матери скандал. Ей было обидно за отца. Мать она стала ненавидеть. Все мирные разговоры воспринимала в штыки и однажды в гостях у дяди Грэга она высказала все, что она о нем думает. Он, конечно, разозлился, но не на дочь. Сония с Торком были виноваты в том, что неправильно ее воспитывают. Кира после скандала просидела весь день, надувшись, на диване и смотрела визор. Вильос и слова ей не сказал. Только Сония заметно нервничала до самого вечера и не зря, потому что Торка избили неизвестные на улице, когда он возвращался домой. Сломали нос и пару ребер. Потом по приказу Вильоса выкинули перед домом. Киру поздно вечером охранник доставил в ее комнату и пробыл там до утра, проконтролировав, что с Торком все в порядке и что Кира не останется без присмотра. Сония вернулась только через две недели. Все это время она была голой пленницей в его доме. Кира об этом, конечно же, не знала. После этого она стала еще больше ругаться с матерью. Торк успокаивал Сонию, просил потерпеть ее переходный возраст. Но она начала бояться, что в Кире «проснулись» гены отца. Все больше замыкаясь в себе, Сония стала реже разговаривать с дочерью чтобы не сказать ничего лишнего и потом не жалеть об этом. Немного снимал напряжение между ними Торк. Он много разговаривал с Кирой, но она не хотела слушать ничего что касалось матери.

А потом появился шхан в черном балахоне. Точнее это был мужчина в черном балахоне с капюшоном на голове и в маске шхана. Черные джинсы обтягивали его накаченные ноги, а на руках были кожаные перчатки. Онпришел ночью в комнату Киры, когда она спала. Зажал ей рот рукой и навалился сверху, придавливая ее руки своим телом. Мужчина был огромный по сравнению с хрупкой девочкой. Она проснулась и дернулась, тогда он приставил нож к ее горлу и прошептал:

— Заорешь, попрощаешься с головой. Поняла? Моргни.

Она часто заморгала. Он, продолжая держать нож у горла, убрал руку ото рта, затем привстал, вытащил из кармана маленький флакон, большим пальцем открыл крышку и приказал выпить. Содержимого было совсем немного. По ощущениям Кира только смочила губы и язык. Мужчина продолжал держать ее и молчал. Выждал пару минут и, увидев, что Кира расслабилась, и исчез страх в глазах, вставая с нее приказал:

— Лежи и молчи.

Он выпрямился и посмотрел по сторонам. Подошел к шкафу, вытащил первое попавшееся платье, оторвал от подола несколько лоскутов. Подошел к кровати и связал ей руки, закрепив их над головой. Изголовье было решетчатым, поэтому он крепко привязал ее руки к нему. Потом соорудил кляп. Сел рядом и сказал:

— Не знаю, сколько времени продержится эффект, так что открой рот.

Кира подчинилась, он затолкал ей в рот кусок ткани. Вторым лоскутом придавил торчащий край и завязал на затылке.

— Я не думал, что ты такая мелкая. У меня были немного другие планы насчет тебя, но ничего страшного. Я не тороплюсь.

Кира лежала, смотря в потолок и ни на что не реагировала. Он погладил ее по лицу. Расплел косу и, перебирая волосы в руках снова заговорил:

— Красивая. Похожа на свою мать шханаву. Я дал тебе малую дозу яда Лаоха. У тебя даже не будет паралича. Ты сейчас меня отлично слышишь. И будешь долго об этом помнить, но никому не расскажешь, иначе я зарежу твоего отца, а потом тебя.

Сказав это, он вытащил нож из голенища высокого ботинка, разрезал на ней ночную сорочку, оголив ее тело, провел острием ножа по ее животу и немного надавил в районе ребер, сделав небольшой порез. Потом резко встал, убрал нож обратно, замер на доли секунды, явно что-то обдумывая. Посмотрев на стол, быстро к нему подошел и, выдвинув ящик, взял маркер. Вернувшись к ней, он сфотографировал ее, сел на край кровати и начал писать на животе и груди.

Кира стала приходить в себя и, осознав, что происходит, начала дергать руками.

Он встал, сфотографировал ее еще раз и, повернув экран к ее лицу, дал посмотреть свое творение. Кира прочитав непристойные слова, округлила глаза. А когда прочла надпись «Я дочь шханавы», она замычала, пытаясь что-то сказать.

— Заткнись. Если ты кому-нибудь расскажешь, я солью в сеть твое фото, и с особым удовольствием порежу тебя на кусочки, — с этими словами он надавил ей на порез пальцем. Из него выступила кровь и Кира замычала. А он снял перчатку, провел мизинцем по ранке и, просунув в щель маски, облизал его.

— Вкусная, — сказал он и достал нож.

Кира стала мычать громче и мотать головой из стороны в сторону, но он, наклонившись, разрезал веревку на одной руке и ушел, тихо притворив за собой дверь.

Кира еле развязала остальные узлы. Под душем терла тело до красноты, отмывая ужасные слова, написанные маркером. К утру успокоившись, она поняла, что это все из-за матери. Это она виновата в том, что с ней произошло ночью. Видимо кто-то узнал о том, что мать спит с дядей Грэгом и почему-то решили мстить ей, а не ей или ему. Она почему-то не вспомнила жестокости дяди Грэга. Ведь тогда ей было всего пять лет и с ней очень долго работали специалисты, о которых она со временем тоже позабыла. Но сейчас она боялась, что этот шхан исполнит свое обещание, выложит это позорное фото и что самое ужасное может убить отца, о себе она не подумала, поэтому никому и не рассказала.

День 29

Ирина Игоревна Самарская (Кира Ригли)

Открыла глаза и вижу голубое небо. Как странно. Почему я тут лежу? Повернула голову. Трава. Зеленая, яркая. Пахнет землей и какими-то цветами. Птицы поют. Красиво так. Интересно, что за птица так громко щебечет? Тепло. Солнца не вижу. Странно. Зачем меня вывезли на природу и положили на землю? Где все? Последнее помню, как звонил отец. Сказал, что купил мне электронную книгу и закачивает туда новые книжки. Посмеялся, что в зале уже не хватает места для моих книг, а в библиотеке давно ничего нового нет. Татьяна Сергеевна заглядывала, спрашивала, нужно ли мне что-нибудь. Почему я здесь? Приподняла голову и удивилась, как легко я это сделала. Облокотилась на руки и села. Посмотрела на себя, я была в каком-то светло-розовом платье. Которое жало мне в груди. Зачем они надели на меня это? Оно же мне мало. Покрутила головой. Я в поле. Вдалеке виден лес. Что за бред? Это сон? Конечно сон, потому что я пошевелила пальцами на ногах. Хороший сон. Не знаю, сколько просидела я, разминая свои ноги. Они плохо слушались, но все же двигались. Потихоньку я перевернулась и встала на четвереньки. Потом выпрямилась, стоя на коленях и посмотрела по сторонам. Ничего не изменилось на горизонте лес и цветочное поле. Попыталась встать и плюхнулась на пятую точку. Ноги были очень слабыми. Мышц совсем не было. Одни кости. Полежала немного, потом опять стала пробовать встать. Совсем ничего не выходило. Я вставала, падала, пробовала ползти, опираясь на колени. Появилась боль. Я стала чувствовать боль в ногах. Колени горели от трения о землю и траву. Легла на спину и закрыла глаза. «А куда я ползу? Ничего вокруг же нет», — сказала я вслух и удивилась своему голосу. Он звучал иначе. Пролежав неизвестно, сколько времени, снова села и посмотрела в сторону леса. Может мне туда надо? Еле встала, поставив ноги на ширине плеч, я вытянулась в полный рост и опять посмотрела по сторонам. Лес, что был прямо по курсу, казался ближе остальных. Я сделала шаг, потом другой. Тяжело, но идти можно. Сделав шагов двадцать, силы покинули. Села на землю и вздохнула. А зачем мне лес? Тут хоть светло и тепло. А там что? А вдруг там звери. И тут, может, меня увидит кто. Хотя вообще не понятно, что тут делаю. Какой-то сон слишком длинный. Почему я не просыпаюсь? Ущипнула себя за руку. Больно. Отдохнув, немного пошла дальше. Шла, отдыхала, опять шла. Лес не приближался. Вымоталась вконец. Легла и закрыла глаза.