Хотя бы потому, что его туда теперь никто не звал: вместо Иоанна Крестителя, ему подослали Виталия, которого к тому времени и самого уже давно растлили и заставили стать кидалой. Мир усложнился. Земля перестала быть плоской: площадью. Площадкой для его детских игр в бога. И приобрела объем: форму шара. Расстройство, как и положено тревожности экзистенциалистов, пробуждало в нём трехмерное измерение своих глубин, трансцендентное его обычному самосознанию. Ибо соблюдение обычаев о’бычит. Тогда как расс-тройство, напротив, обладало способностью экстраполировать филигранность его гения.

– Ну что ты всюду суёшь свой нос, – корил Банан Фила. – Ты разве не понял ещё, что девушки тебя боятся? Они думают, что раз ты такой умный, да бойкий проныра, то таких, как они, у тебя валом. Ты разве не понял ещё, недоумок, что они любят меня и только меня, обычного парня. Каких навалом. А ты их от меня только отпугиваешь?

– По крайней мере, я поступил честно, – возразил Лёша.

– Да и – целесообразно, – подхватил Фил.

– Да кому нужны ваши оправдания?! – взметнулся Банан. – Вы хоть понимаете, что вы со мной наделали, недоумки?

– Я бы посмотрел, в какой бы ты попал переплёт, – усмехнулся Фил, – если бы действительно стал героем этого средневе(н)кового романа.

– А зачем тогда нужен такой умник, как ты?

– Как раз чтобы блестяще разрывать подобные переплёты! – заявил Фил с пряной понюшкой торжества. – В которые твои избранницы вечно пытаются заплести твою и без того заплетающуюся натуру. И как венок из цветов романтичных ожиданий торжественно водружают тебе на голову. Пользуясь наивной верой Лёши во всё, чего бы они ему ни наобещали. Пытаясь влезть вам на шею.

– Совсем уже обленился, животное, – возмещался Банан.

– Животное как раз ты! – усмехнулся в ответ Фил. – Притом – ездовое.

– Так воздайте животному животное! – восклацнул зубами Банан.

– Она была так мила, – закатил Лёша глаза к небу.

– А ты нас её лишил!

– Я? – опешил Фил от такой наглости. – Это был как раз ты! Но ты этого не замечаешь только потому, что твои поступки тебя гипнотизируют, изменяя твой гормональный фон, и как следствие, программируют на повторение, извращая заодно и твоё мышление – меня. И твою психику – Лёшу. Который, не чая в тебе души, наивно полагает, что раз ты так поступил, то это было не только необходимо и правильно, но и, на сегодняшний день, единственно истинная модель поведения. Которую он поэтому и пытается оправдать, дабы сохранить твою цельность, убеждая тебя и других в её истинности. Мол, нью-вэйв! Смотри и учись, сынок! Поэтому-то человек постоянно и занимается самооправданием, что он просто-напросто пытается таким образом принять и понять своё поведение как то, что он сделал сам. А не как то, что он сделал в следствии давления на него обстоятельств, заставивших его в силу его внутренних качеств поступить именно таким вот образом. Механически! Благодаря чему любой может прикоснуться к себе и увидеть свой неказистый внутренний мир, если более пристально и беспристрастно проанализирует своё недавнее поведение. – усмехнулся Фил.

Философски обращаясь уже не только к Банану, но и к каждому:

– Ты игрушка в руках обстоятельств! Пойми! И то, какие будут возникать вокруг тебя и с тобой ситуации зависит только от недо-совершенства твоего внутреннего мира. Чтобы тебе это показать. А если ты не обращаешь на это внимания, да ещё и пытаешься оправдаться, когда тебе кто-то на это указывает, ты просто пытаешься сбежать с урока из Школы Судьбы и упускаешь возможность роста. Не понимая главного – это не ты так поступил! Это было следствие твоей конструкции. Тебя использовали, как заготовку. Для того, чтобы ты поступил именно таким вот образом для каких-то своих целей: для корректировки судеб других людей, с которыми ты начинаешь взаимодействовать. А ты ещё и упорно пытаешься этого не замечать! Чтобы не перестать быть именно такой заготовкой. Побуждая поступать с тобой примерно таким же образом снова и снова. С новыми героями. В твоём случае – с героинями. Чтобы ты так и не понял в чём тут дело: в тебе! Думая, что жизнь это некое удивительнейшее приключение! А не прикладная наука жизни, если ты начнёшь обращать на себя внимание. На (якобы) свои поступки, порождаемые твоими внутренними качествами. Просто наблюдать. И понимать! Чтобы наконец-то начать корректировать своё поведение (через недавнее понимание того, как именно это нужно делать) и через это – менять себя.

– Так воздайте же косарю кесарево! – возопиил Банан.

– Так бери! – усмехнулся Фил. – Т.Н. до сих пор ждёт тебя с распростёртыми руками.

– И – ногами? – усмехнулся он.

– Уже – да. Пока ты заигрывал с Джонсон, Т.Н. наверняка уже сотни раз пожалела, что послушала родственников и поспешила от тебя избавиться. Её тушка уже достаточно промариновалась грустью в воспоминаниях, отслоилась от «шкуры» своих родственников, мешавших вам продолжить ваши брачные игры, и теперь вполне готова к термической обработке. Можешь смело косить с ней под кесаря. Она-то уж точно – сущее животное!

– Как ты смеешь оскорблять девушку? – возмутился Лёша. Как лужа, в которую наступили. – Каковы бы ни были её внешние качества, она априори заслуживает уважения. Взаимоуважение – это основа культурного поведения!

– Да, да, да, – с издевкой произнес Фил. – До тех пор, пока мы не познаем её ливерных качеств. Согласно закону соответствия: как вверху – так и внизу.

– Ты хочешь сказать, что у некрасивой девушки не может быть красивой души? – насторожился Банан, поправляя на плече чеховское ружье и пружинно вслушиваясь в темноту. Как и любой дозорный.

– Теоретически – может, – убаюкивающе улыбнулся Фил. – Ведь она должна культивировать красоту души в противовес внешнему своему уродству. Но, к сожалению, только должна. И этот долг висит над ней тяжким бременем, выдавливающим её в сферу грёз и нежностей телячьих.

– Поэтому-то все уроды столь восприимчивы к своей персоне? – оторопел Банан.

– Да так, что им нередко начинает казаться, что все знают или догадываются об их изъянах. И на языке недомолвок шушукаются о них друг с другом. Что заставляет их и в других видеть даже ещё больших нравственных уродов, находя в их малейших недостатках наглядное подтверждение своей точки зрения: на мир, как на скопище уродов. В попытке оправдать своё нравственное уродство.

– Чтобы не прилагать усилий для собственного духовного роста, – с усмешкой заключил Банан, пожалев на этого уродца даже патрон. И не выстрелив в сердце каждого.

– Да и – внешних изменений, – дополнил Фил. – То есть урод не только видит уродов в других, но и пытается их ещё больше изуродовать. Чтобы, через это, хоть как-то возвыситься в собственных глазах. Или ты думаешь откуда берутся всё новые убийцы и маньяки? Поэтому я, если честно, не советовал бы приближаться к ней даже на расстояние пушечного выстрела! Так дальнобойко её уродство.

– Ну, а если положительно изменить её тело? – неуёмничал Лёша. – Ведь она наверняка всё ещё любит меня. А значит – и захочет быть меня достойной! И мои высокие духовные качества будут работать как катализатор необходимого нам процесса.

– И потом она станет проституткой! – с усмешкой бух!нул Банан. С удивлением обнаружив, что, как и в мультфильме про Винни-Пуха, ружье этого «Пятачка» стреляет пробкой – из под шампанского! Если читателя как следует «потрясти». Чтобы он и после прочтения выплёскивался во все стороны и опьянял собой окружающих. Как Хапер.

– Или пустится в какие-либо другие махинации с сексуальной оплёткой, – подтвердил Фил. Перезарядив. – То есть будет использовать своё возрожденское тело для своих грязных манипуляций. Пытаясь не работать. Нет уж! Лучше уж ей оставаться в чёрном теле. Оно защитит её и от самой себя и от неприятностей.

– Ну почему ты такой писси-мистик? – изумился Лёша.

– Зато я объективен. В отличии от некоторых, – и он оглянулся по сторонам: на оптимиста-Лёшу и пессимиста-Банана.