– Увидишь, – откликнулась Вера, – нас скоро вылечат.

Она с трудом встала, медленно подошла к кровати Аллы, наклонилась и переложила остатки своей каши в кошачью миску.

– Он здесь разжиреет, – улыбнулась Алла, – поглаживая одуревшего от счастья урчащего кота.

Когда посуду забрали, все причесались и уселись на свои кровати, дожидаясь утреннего обхода. Доктор был молод, весел и казался настроенным оптимистично. Поздоровавшись с каждой и назвав их всех красавицами, он попунькал по носу кота и присел на краешек кровати Веры, покачивая ногой.

– Какие новости, доктор? – спросила Вера.

– Никаких пока нет новостей. Как самочувствие?

– Нормально. Еще не известно, сколько нас еще здесь продержат?

– Еще не известно. Пока отдыхайте, пейте водичку.

– И всё?

– Пока да. Я не могу назначать лечение, пока мы не выясним, что с вами. Понимаете? Так и навредить можно, от чего лечить-то?

– А обследование что-нибудь показало? – спросила Феодосия.

– Нет, но оно еще и не закончено. Мы продолжаем исследовать кровь. Уверяю вас, если что-то обнаружится, вы будете первыми, кто узнает об этом.

После ухода доктора все, кроме новенькой, снова улеглись в свои постели. Новенькая тоже было начала устраиваться поудобнее, но в палату ворвались медсестры с каталкой и увезли ее на обследование. Алла смотрела, как колышутся ее длинные густые волосы, свесившиеся с каталки. Алла снова отметила, что волосы просто шикарные, постаралась природа, и вспомнила, что они так и не успели познакомиться.

– Я свалилась в магазине. Вышла за продуктами, – отвлекла Аллу Вера, обратившись к ней, когда за медсестрами захлопнулась дверь, – утром встала – всё нормально. Приняла душ, позавтракала, ответила на пару писем – с бывшей работы иногда пишут, если есть какие-то вопросы. Затем решила выйти, чтобы купить творог, хотела приготовить сырники на обед. И в магазине подкосилась.

– А ты сейчас нигде не работаешь? – спросила Алла.

– Нет, не работаю, и это было самым серьезным решением в моей жизни. Увольнение. Очень долго не решалась. Знаешь, как советуют? Про то, чтобы выйти из зоны комфорта. Говорят, только так и можно вырасти, просто зажмурить глаза и шагнуть. Но мало кто решается, вот и я долгое время собиралась с силами, в привычном и предсказуемом-то лучше. Я потому и говорю, что ты – смелая, мне это решение – что-то изменить в своей жизни – далось с огромным трудом. Так и вот, я в юности попала в тяжелую жизненную ситуацию, и решила, что только деньги и дадут мне безопасность. Работала, как лошадь, удержу не знала. Вечерами, выдыхаясь, возвращалась домой и падала на кровать от усталости, и так каждый день. Но полноты жизни и радости я не чувствовала. Не сказать, чтобы была несчастна, но и счастливой было тоже не назвать. С серединки на половинку.

– А семья у тебя есть? – спросила Алла.

– Нет, совсем одна.

– Даже парня? Ни с кем не встречаешься? Ты же красивая. И ухоженная, посмотри-ка на себя, как с обложки журнала. Неужели желающих не нашлось?

– Находились. У меня было несколько романов. Но именно романов, даже романчиков. Не любовь, нет. Так, чтобы кто-то зацепил, запал в сердце, как тебе в сердце Оливер запал, – такого не было. Ни разу. У меня была только работа. Скучная, не вызывающая волнения, не будоражащая, просто привычная и предсказуемая. Говорю же: зона комфорта.

– Так и что ты сделала, чтобы выйти из своей зоны комфорта? Просто уволилась и всё?

– Не просто уволилась. Уволилась в никуда, накоплений должно было хватить на полгода, и почти всё это время я писала пьесу.

– Пьесу? И что же дальше?

– Закончив, я принялась отправлять ее, куда только возможно. Мне очень нужно, крайне важно было подтвердить, что я что-то из себя представляю, что у меня есть талант, что я рискнула не зря, потому что хоть мосты за собой я и не сожгла, и еще можно было вернуться к прежней жизни, прежней работе, но ужасно не хотелось этого делать. Прямо воротило от самой этой мысли, аж до тошноты воротило. Я часами выискивала сайты, которые принимали работы начинающих авторов, искала электронные адреса людей, которые могли бы заинтересоваться моей работой, искала их странички в социальных сетях, тематические сообщества и группы. Деньги заканчивались, на меня уже накатывало отчаянье, я уже корила себя за эту глупую импульсивную выходку, когда неожиданно получила письмо из университета. Там говорилось, что университетский кружок актерского мастерства ежеквартально ставит пьесы, причем не только по пьесам известных писателей, но и по современным пьесам молодых, начинающих авторов, и спрашивали, не буду ли я против, если они поставят и мою пьесу? Представляешь? Такая вот радость. Это было победой. Да, никаких денег я бы за это не получила, любительская университетская постановка – может, и не предел мечтаний, но для меня это уже означало признание. Кто-то заинтересовался моей пьесой, кто-то захотел сыграть героев, которых я придумала, передать их эмоции. Я ответила, что, конечно, не против, что очень и очень рада, и спросила, могу ли я посетить спектакль. «Безусловно», – ответили они. Он был вчера, спектакль этот.

– Ты пропустила? И не нашлось никого, кто мог бы сходить туда и снять его на камеру?

– Не нашлось. Родных нет и друзей тоже нет. Я всегда была нелюдима. Бывших коллег просить я постеснялась, – Вера замолчала и сжала губы, стараясь не заплакать.

– Это же только первая постановка, – успокаивающе сказала Алла, пока Вера украдкой вытирала набежавшие на щеки слезинки и зажимала рот, – будут и другие.

Феодосия оторвалась от телефона и мягко подхватила, вмешавшись в их разговор:

– Прорыв уже произошел, тебя заметили. Бездарную пьесу в университете не стали бы ставить. А дальше уже пойдет, как по маслу. Не исключено, что они повторят эту постановку, и не раз, и ты сможешь ее увидеть.

– Вы не представляете, каково это, когда вымышленные герои оживают и начинают жить своей жизнью, – успокаиваясь, всхлипнула Вера в последний раз, мечтательно глядя прямо перед собой, – мне очень хотелось посмотреть, как они сыграют, правильно ли поняли актеры их нрав. Хотя я и сама не всегда понимаю, как правильно, у меня очень самостоятельные герои. Бывает, сама не знаю, как поведет себя тот или иной персонаж, просто следую за ним, за его характером, и как-то само собой складывается сюжет. Писать пьесы – это настоящее наслаждение, но это занятие требует щепетильности, въедливости. Мне это по душе. Я думаю, что моя жизнь до этого как-то не задалась. Уже давно не девочка, а всё то же. Ни семьи, ни сверхкарьеры, так, полегонечку. Ни накоплений, ни путешествий, ни впечатлений, ни новых романов. Приелись. В юности всё казалось совсем не так, много проще. А потом что? Эти бесконечные жизненные квесты, преграды, горящие обручи, через которые постоянно нужно перепрыгивать. Постоянно. Сил уже не было никаких. Но тянула. Насколько могла, тянула. Старалась не споткнуться. И в один миг обрушилось. Ничего такого не произошло, никаких внешних событий не было. Просто в один момент всё перестало иметь значение, ничего никакой ценности не представляло. Просто чего-то ждала, ждала, ждала, но и сама толком не знала, чего именно, и не верила, что что-то может измениться в лучшую сторону. Будет то же самое: ежедневность, рутина, безысходность, однообразие. И чего ради? Казалось, терять нечего. Решила зажмуриться и прыгнуть. Но у самой смелости не хватило, так что высшие силы помогли, спихнули. И ощущение было таким, словно сбросили с моста в бурлящий поток. Словно до последнего была всё же слабенькая надежда, что спасут, подтянут, не сбросят, помогут. И дикий страх не выплыть, если всё-таки столкнут; панический страх, невероятный ужас. А потом всё-таки сбросили. И вот, оказавшись в холодной воде, вынырнув, чтобы отдышаться, испытала сначала шок, затем – приятное удивление, потому что уже произошло прощание с жизнью, и это – как бы второй шанс, а потом – радость. Невероятная радость при виде плывущего мимо бревна, которое подбросит к берегу. Так что – выжила, спаслась. Но нужно теперь пройти реабилитацию, и родственники бы не помешали. Желательно, живые. Чем мне смогут помочь мертвые? Мертвые бесполезны.