- Здесь, Володя, курить нельзя. Спрячьте сигарету.
- Почему? - оглянулся я.
- Испортите першпективу, - улыбнулась она, обводя вокруг себя рукой.
Теперь я огляделся повнимательней и наконец-то кое-что понял. Стены у домика не то что прозрачные, а... просвечивающие. Светло-голубые. Впрочем, цвет их определить с первого взгляда невозможно - меняющийся какой-то.
- Сейчас да, - сказала Ольга Михайловна, - день ясный, значит, светло-голубые, отражают небесный купол. - И все это она мне объяснила, думая, видимо, совсем о другом. С отсутствующим каким-то взглядом.
Я попробовал чуть переместиться... Как раз в той самой точке, где... А где же он, оглянулся я? Ленчик-Леонид исчез - тихо, бесшумно, словно призрак. М-да... Но что меня сюда привело? А... Я еще чуть сдвинулся, и... стена, точнее грань, обращенная к небу, исчезла! Словно растворилась в воздухе. Это было так неожиданно, что я невольно рассмеялся. Сдавленный такой, на редкость глупый смешок.
- Что такое? - спросила Ольга Михайловна, догадалась и освободила свой стульчик; - Присядьте, Володя.
Я присел и... Почему я этого не замечал раньше? Ведь десятки раз бывал в этом отсеке кристалла, а вот ни разу... Все стены и потолок, тоже собранный из блоков "твердой воды", исчезли, и было такое ощущение, что стоишь где-то на плоскогорье, откуда во все стороны даль неоглядная. Вот, оказывается, что такое "открытый объем Виноградовой"...
- Угу, Володенька, - согласилась Ольга Михайловна. - В городах мы эти объемы создавать научились - площади, ансамбли зданий, а вот внутри дома...
Она все же закурила. И - странное дело! - неоглядные дали сразу же подернулись дымкой, а стены, до того, казалось, невидимые, проступили, но пока еще нечетко, словно вокруг тебя стал сгущаться легкий туман.
- Вот, Володя, я и пытаюсь уловить сию першпективу, - опять на старинный лад произнесла она свое любимое словечко. - Только очень сложно оказывается это - сохранить квартиру открытой. Вот минуту назад мы с вами были на свежем воздухе, в горах, Володя?.. А стоило задымить старой скворечнице - и все, пропала першпектива. А если комнату заставить мебелью? А шторы повесить? Удастся ли найти такие пропорции и такую толщину стен, чтобы, отдернув шторы, человек всегда оказывался под небесным куполом? Вот в чем штука...
Ольга Михайловна взяла карандаш и вновь склонилась над планшетом, присев на корточки. Я не сразу сообразил, что она рисует: обведет участок бумаги ломаной линией и начинает тушевать. Одни пятна светлые, другие чуть темней, третьи еще темней... И вдруг, отклонившись назад, я увидел, что пятна сливаются, образуя четкий рисунок... Дом? Еще один причудливый "улей", сросток кристаллов-октаэдров...
А дальше все вдруг пошло кувырком. Началось с величавого Ваграма Васильевича, который решил форсировать патентование. Вызвал однажды к себе в кабинет Леонида... Леонида Григорьевича, как Ваграм Васильевич выражался без тени улыбки; там был, как потом я выяснил, эксперт по делам изобретений, который, видимо, и подготовил все бумаги, а эти бумаги Ваграм Васильевич без лишних слов положил перед смущенным Ленчиком.
- Читай, подписывай, - радушно пригласил Мочьян. - Вот у товарища, указал он на эксперта. - Такие открытия делаются раз в столетия, так я говорю?
Ленчик послушно прочел все бумаги, Ваграм Васильевич подал ему для подписи свою авторучку, Ленчик нашел первую графу для подписи и, к немалому изумлению Мочьяна, вычеркнул свою фамилию. Впрочем, Ваграм Васильевич, видимо, подумал, что он вычеркнул как раз не свою фамилию...
- Как так? - уставился он на Ленчика. - Ты в присутствии товарища из управления отрицаешь мое участие в разработке методики, в экспериментах, в технологии даже? Да как это прикажете понимать? - В горестном недоумении уставился он теперь уже на "товарища из управления".
- Я вычеркнул не вас, Ваграм Васильевич, а себя, - сказал Ленчик, повергнув Ваграма Васильевича в еще большее недоумение. Бедный Ваграм Васильевич! Ему предстояло пережить еще один удар... - Это идея Ольги Михайловны, - заявил Ленчик. - Я лишь... я исполнял лишь.
- Ба! - воскликнул потрясенный Мочьян. - Этого еще не хватало... И здесь мадам Виноградова! Но это невозможно! Чушь, молодой человек. Чушь!
Конечно, чушь. Одно дело, когда твоим соавтором оказывается молодой, никому не известный техник-лаборант - исполнитель и только, и совсем другое, когда известный на всю страну архитектор, автор самостоятельных изобретений, без всяких соавторов... Чушь, конечно, кому это не ясно? Но переубедить техника Ваграму Васильевичу так и не удалось.
И настали для нас черные дни. Для нас, конечно, сказано слишком - для Ольги Михайловны да для Ленчика. Вахтера из будки изъяли, дверь в будку опечатали, а дабы не нашлось любителей-фотографов, пожелавших запечатлеть "хрустальный дом" с крыши лаборатории стройматериалов или с забора, по приказу директора "впредь до завершения патентования нового стройматериала" "хрустальный дом" затянули старым брезентом, пропитанным маслом, бензином и еще черт те чем. Этим брезентом, как утверждали лаборанты-стройматериаловцы, монтажники в свое время закрывали пресс-гигант, когда над ним была разобрана крыша.
А потом вдруг... Вспоминать даже неприятно. А потом вдруг однажды в институт заявился долговязый Олежечка. Вообще-то в институте он бывал и раньше - по семейным, так сказать, делам... Впрочем, как очень скоро выяснилось, и на этот раз он пришел по сугубо "семейным делам".
- Старик! - радостно приветствовал он меня от порога. - Сколько лет, сколько зим!
Эдакий очаровательный дылда с несокрушимым оптимизмом! И такая роскошная улыбка!.. Все мои дамы моментально "потеряли глаза".
- Слушай, старик, - похлопывая меня по плечу и просто сияя от счастья, что разыскал наконец закадычного друга, заговорил, как ему казалось, шепотом, конфиденциально, Олежечка на всю комнату, - тут у вас работает один чудик, "твердую воду", говорят, изобрел. Познакомь меня с ним - маман мне все уши о нем прожужжала... А? Будь другом.
Познакомил. Он бы и сам познакомился - без моего посредничества. Так уж лучше со мной, решил я, все же чувствуя что-то недоброе.
