– Что это?

– Это будет пирог, – сияя от гордости, сказал Венедикт. – Я насыпал побольше сахара. В кулинарной книге написано, что в рационе альфы должно быть много углеводов. Я добавил в тесто два стакана.

– А где ты взял сахар? – Зорьян уже опознал муку, которую он держал про запас, для лепешек, и яйца, предназначенные для утреннего омлета.

– Вон в том мешке.

– Это соль. У меня нет кристаллического сахара. Я только кусковой ем.

– Что значит – соль? – возмутился Венедикт. – Ты что, все испортил?

Зорьян понял, что этот балаган пора заканчивать. Он достал из кухонного шкафчика маленькое пластмассовое ведерко – привет из детства – и вынул из него сотовый телефон. Не ту потертую кнопочную трубку, которую ему вернул Сержук, а новенькую модель в стальном корпусе с сенсорным экраном. Служебный телефон, два месяца провалявшийся без подзарядки. После подключения к розетке засветился значок наполняющейся батареи. Минут через десять можно будет написать сообщение командиру. Осталось решить, заберет ли он что-то с собой.

– Хочешь сказать, что теперь только выкидывать?

Венедикт ловко перешел от обвинений к раскаянию – вернулась напускная кротость, взгляд стал почти умоляющим. Зорьян напомнил себе, что общение продлится не больше получаса, с деланным сожалением ответил:

– Похоже, да. Выпечка из этого не получится. Жаль, что ты потратил столько сил зря. В принципе, из этого теста можно что-нибудь слепить.

– Из теста? Как из глины?

– Да, – Зорьян прошел в комнату, взял с полки открытку с котиком. – Потом положить сушиться, и оно станет твердым. Даже раскрасить можно. Я так в детстве делал.

– Ты лепил? – Венедикт засветился любопытством.

– Да. Мне нравилось.

– А почему не из пластилина?

– Не покупали.

– Извини.

– Ты-то тут причем?

– Я был бестактен, – проговаривая это почти-извинение Венедикт ухитрился подойти к нему вплотную и прижаться. – А вообще, предложение интересное. Я согласен. Давай полепим. Чур, я буду лепить змею.

– А я – червяка, – отступая в сторону, парировал Зорьян. – Только сначала позвоню. Очень надо. Еще вчера надо было позвонить.

Венедикт встал на пороге, перекрывая ему выход из комнаты, внимательно посмотрел на открытку:

– Конечно. Я же тебе не мешаю?

– Нет-нет.

– Замечательно. У тебя красивое имя. Если ты не против, я буду называть тебя Зорька. Это так нежно звучит.

– Прекрасно! – Зорьян понял, что телефон можно будет подзарядить на вокзале, и сунул в карман бумажник. – А я буду звать тебя Веник. Веник мой пушистый. Потому что у тебя красивый хвост.

Венедикт расхохотался, показывая белоснежные зубы:

– Договорились!

Зорьян попытался выйти – в кухню, к заряжающемуся телефону. Венедикт перегородил дорогу, упираясь рукой в дверной косяк:

– Вижу, что ты собираешься уйти. Понимаю, что мои охранники не смогут тебя остановить – даже если я отдам им такой приказ. Как мне тебя удержать?

– Никак.

Венедикт задумался, нахмурился. Смоляные брови сдвинулись, янтарные глаза потемнели. Зорьян посмотрел на усыпанный веснушками подбородок – у виса на нижней челюсти пробивались пятнышки рыжей шерсти – и признал, что Венедикт весьма и весьма симпатичен. Правильные черты лица, яркие и резкие краски, добавляющие облику экзотичность. Вокруг такого омеги альфы стаей должны крутиться – даже без папиного наследства. Судя по всему, постоянного партнера у Венедикта нет. Привередливый? Или женихи не подходят ко двору, увенчанному башенками и припахивающему бытовой химией? Папа-Домбровский устраивает кандидатам экзамены на сообразительность и с позором выгоняет вон? Венедикту лет двадцать пять, энергия бьет ключом. Сомнительно, что отсутствие альфы под боком связано с проблемами здоровья. Хотя, всяко бывает.

– Я поднял подшивки старых газет. Мне очень жаль, что твой отец…

Вот теперь Зорьян разозлился. Понимал, что накатило на пустом месте – странно было бы, если бы Венедикт не ознакомился с историей, в свое время прогремевшей на весь район. Он давно уже привык не реагировать на шепотки за спиной и попытки выразить сочувствие. А сегодня вдруг взбесило.

Веник был слишком чистеньким, обитавшим в замке с башенками – папаша Домбровский сумел прогнуть деревенскую реальность, пропитанную навозом и волчеягодной бражкой. Зорьян не нуждался в жалости, выплеснувшейся через окошко райского мирка.

– Избавь меня от оценочных суждений, – сухо сказал он. – В моей биографии нет ничего удивительного. В деревнях все бухают, если ты вдруг не знал.

– Дураком меня не выставляй, – Венедикт помрачнел, отступил, освобождая дорогу. – Я здешний. Один отец с хутора, второй – из деревни в пятидесяти километрах от райцентра. Я знаю, как здесь бухают. Мой отец-альфа – трезвенник, которого в музее показывать можно. А почти всю родню по лисьей линии бражка в могилу свела. Отец-омега добухался до потери памяти, когда мне было четырнадцать. Он выгонял из дома то меня, то отца-альфу, являлся в гимназию, требовал, чтобы ему отдали ребенка-первоклассника. Вызывал полицию. Дрался. Писал жалобы в прокуратуру. В общем, после развода я остался с отцом-альфой. И уже десять лет срываюсь с любого места по звонку врача – есть периоды, когда отец-омега понимает, что к нему приехал я, поддается на уговоры, ложится в клинику добровольно, а не на «Скорой» из лужи блевотины.

Злость исчезла, словно Зорьяна окатили ведром ледяной воды. Он чувствовал, что Венедикт не врет. Восприятие снова обострилось – как во дворе замка, возле грузовичка. Происходило что-то странное. Нить волчьей заинтересованности обвила бусину доверия, которую Венедикт поднес на открытой ладони – в знак мира. Из этой основы могло сплестись что угодно: ловец снов, абажур для семейной спальни или даже колыбель для волчат. А могла получиться крепкая удавка, которую Венедикт затянет на его шее и рассмеется.

Зорьян прошел в кухню, выдернул из розетки зарядное устройство, подхватывая повисший на проводе телефон. Подгнившие ступеньки крыльца заскрипели под ногами. Страх оказаться на поводке гнал прочь. Нить заинтересованности приказывала вернуться. Хватило бы оклика – Зорьян бы просто не смог выйти за калитку.

Знал ли об этом Венедикт? Чувствовал ли свою власть над волком? Может быть, и знал. Но не удосужился подать голос.

Глава 2. Мохито

В зале висела тяжелая духота – яркое солнце разогрело помещение, система кондиционирования была выключена, никто не решался открыть окна. Поскрипывали ряды откидных кресел. Оборотни расселись группами. Волки сидели с волками, лисы – с лисами. Медведь и вис рассредоточились по галерке. Мохито, чуть не опоздавший к началу общего собрания, занял место неподалеку от двери, на одном ряду с медведем. Успел впритык – седой волк в генеральском мундире уже поднимался на трибуну.

Поначалу речь шла об общем положении дел и предназначении только что сформированного отряда. Собравшиеся в зале прошли специальный курс подготовки и отборочные испытания, а вчера нашли свои фамилии в приказе о зачислении. Мохито доложил Димитросу о перемене места службы, а тот сообщил об этом всему отряду, собравшемуся на построение. Бывшие сослуживцы отреагировали бурей негодования, требовали, чтобы Мохито перестал валять дурака и вернулся «в семью». Это было неожиданно – думал, что проводят равнодушными взглядами, втайне радуясь, что избавились от подорвавшегося сапера. А вышло совсем по-другому – Мохито долго оправдывался, после чего ему пришлось дважды нарушить правила движения, чтобы успеть на первый сбор.

– Вы знаете, что наша цель – формирование специального подразделения, подчиняющегося непосредственно Управлению по контролю за оборотом наркотиков. Решение было принято на высшем уровне. Существующие отряды специального назначения оказывают оперативную и силовую поддержку и нашим коллегам из уголовного розыска, и сотрудникам управления экономической безопасности, и выходят на усиленное патрулирование в праздничные дни. Назрела необходимость снять с них часть нагрузки. Для этого и был объявлен набор в новый отряд. Мы предъявили к кандидатам высокие требования. Вы достойно прошли испытания и готовы стать ядром спецназа наркоконтроля.