Душевная рана, двенадцать лет назад, нанесённая Мареку его матерью уходом из семьи и как он думал почти зарубцевшаяся, снова открылась и начала немилосердно кровоточить. Она ныла и нещадно болела. Внутри всё настолько пекло огнём, что впору было умереть от этой нещадной боли лишь бы не знать, не чувствовать, не страдать больше никогда.

"За что же вы, женщины, так ненавидите меня?" лежал и молча страдал он. "Почему я такой невезучий? Чем я так плох для вас? Все вы предательницы! Вот раз что только не моя бесценная сестрёнка Божена. Она хотя бы интересуется, что со мной случилось. Так, Марек, соберись! Наведи в своих мыслях порядок. Только не надо поддаваться панике. Жил же я как — то без Юли? Жил, причем очень долго. Целых двадцать четыре года. Так что теперь я ни в коем случае не должен наделать никаких глупостей, как бы сильно мне не хотелось этого. У меня есть папа и Божена. Я должен жить ради них, а без Юли можно прекрасно обойтись, если она так сильно ненавидит меня".

Хотя легче принять решение, чем сделать. Детектив знал, что сердечная рана будет болеть у него долго. Они вообще плохо заживали у него. Бывало, что он всеми силами старался простить того, кто обидел его, но чем сильнее была душевная травма, тем тяжелее ему это давалось. Это была ещё одна причина, по которой у него не было друзей, кроме Яна. До сих пор как — то так выходило, что они ни разу не поссорились с ним настолько серьёзно, чтобы прекратить их дружбу. Хотя размолвки, конечно, случались. Куда без этого. Но в этом не было ничего страшного так, как все ссоряться. Как ни старайся прожить жизнь без ссор, увы, при всём желании ничего не выйдет.

Вообще в дружбе, как и в любви юноша ценил постоянство. Ну и что, что у него совсем немного друзей? Считай только один Ян. Всё равно их много не бывает. Один, два, от силы три друга. И то Марек считал, что три — это уже большая роскошь. Так много друзей, к сожалению, редко у кого бывает. Все остальные — это так: приятели, знакомые, не более того. Есть у Марека один друг и хватит с него, для него это было вполне достаточно.

Он снова вспомнил о Юле и вытер ладонями невольно набежавшие на глаза слёзы.

"Ах, Юленька, Юленька" подумал он. "Какую нестерпимую боль ты причинила мне совсем недавно! Всего лишь несколько часов назад. И что мне теперь делать с ней? Как жить с такой душевной мукой? Что мне теперь делать, что, любимая, пожалуйста, умоляю, скажи мне?"

Тут его мобилка зазвонила. Парень вздрогнул от неожиданности всем телом. Он никак не ожидал, что его кто — то будет беспокоить.

Он взглянул на экран. Там высветилась надпись: "Любимая".

— Нет, Юлечка, извини, но я не отвечу тебе на твой звонок, — скорбно произнёс детектив. — Раз ты сказала, что ненавидишь меня, то, значит, так тому и быть. Ненавидь дальше. К чему рассусоливать снова то, что было сказано между нами? Мы друг другу сказали всё, что смогли. Что сделано, то сделано. Ничего нового я о себе всё равно не узнаю от тебя. Ты права, кто я вправду такой, чтобы ты любила меня? Я заслужил твою ненависть. Можешь ненавидеть меня дальше, раз ты так сказала, значит, я больше действительно ничего хорошего недостоин на этом свете. Я самое жалкое ничтожество, которое только живёт здесь, на планете Земля.

Телефон продолжал названивать. Детектив упорно не хотел брать трубку. Он терпел — терпел, пока он не стал неимоверно раздражать его. Ему неимоверно захотелось шмякнуть его о стену или о что — то другое тяжёлое, чтобы сей предмет связи умолк навеки.

Марек понимал, что так делать крайне нежелательно. Разбить вещь было легко, но он отлично понимал, что телефон ни в чём не виноват. Можно купить новый, это не так дорого при достатках его семьи, но тогда придётся восстанавливать контакты. Там были телефоны клиентов юноши, его семьи, Яна. Почему они, в конце — то концов, должны страдать? Мало ли что у кого не склеилось. Не надо путать работу и личное. Хотя в телефоне у юноши были его личные контакты.

Он перестал без конца звонить. Только Марек вздохнул спокойно, как на него пришла эсемеска: "Любимый, прости меня. Я больше так не буду".

— Нет, любимая, — грустно усмехнулся он, — сейчас я не могу простить тебя. Может, когда — нибудь потом, но не сейчас. Когда наступит это самое потом, а кто его знает? Может, никогда. Ты совершенно права. Я во всех смыслах недостоин тебя. Я ненавижу сам себя. Ищи кого — то себе получше, чем я. При твоей красоте и деньгах это теперь вполне подойдёт тебе. Такое провернуть будет очень легко. Я не красавец, вечно опаздываю на свидания. Раз я невольно причиняю тебе боль, то пусть будет так, как я сказал. когда произнёс, что между нами всё кончено. Надо расстаться, значит, надо расстаться.

На всякий случай он спрятал от греха подальше свой телефон в ящик тумбочки, чтобы было поменьше искушения уничтожить его. Он, как будто испугавшись, прекратил надоедать юноше своими бесконечными звонками и эсемесками.

Казимир явился только поздно вечером. Его задержала работа. У него было прекрасное настроение. Попался выгодный клиент, которого нужно было защищать на суде. Любимая работа снова принесла адвокату удовлетворение.

Его напугала тишина, которая царила в доме. Кругом было темно.

— Эй, Божена, Марек, — громко позвал Казимир. — Где вы? Почему я не могу никого застать дома? Вы дома или нет? Если да, то отзовитесь хоть кто — нибудь.

Сперва ему никто не ответил. По его спине пополз ползучий липкий страх своими противными мурашками.

— Марек, Божена, — снова позвал он. — Есть кто — нибудь дома? Да отзовитесь вы уже, наконец! Я должен ждать ваших ответов до самого утра?

В голову ему полезли тревожные мысли "А вдруг кто — то из недовольных моей работой клиентов взял моих детей в заложники или, не дай Бог, самое страшное, вообще убил их? Боже мой, какой кошмар!!! Если это так, то как я буду жить без них? Господи Боже, только не это! Пожалуйста, сделай так, чтобы с ними ничего не случилось! Я сделаю для тебя всё, что ты захочешь, если нужно будет отрекусь от своей профессии и мирской жизни вообще, постригусь в монахи, только не отнимай у меня, пожалуйста, моих бесценных любимых детей!"

Внезапно зажёгся свет. По лестнице спустилась испуганная и запланная Божена.

— Папа, папочка!!! — она кинулась в объятия отцу. — Помоги, пожалуйста, Мареку! У него случилась какая беда!

— Ты это о чём? — с величайшим беспокойством в голосе спросил адвокат. — Почему у вас по всему дому не горел свет? Что это ещё такое, я спрашиваю тебя? Я вовсе не призываю тебя бездумно расточать электричество, всё — таки у нас в роду не было, нет и не будет ни Рокфеллеров, ни Ротшильдов, но хоть где — то его можно было включить? Что это ещё за фокусы такие, я тебя спрашиваю?

— Папочка, сегодня во второй половине дня наш Марек явился очень возбуждённый, какой — то нервный и дёрганый. Я редко когда в своей жизни видела его таким. Я пыталась узнать у него, что случилось, не захотел рассказывать, заявил, что будет у себя, чтобы его не беспокоили, поднялся на верх к себе в комнату и остался там. До сих пор не спускался. Я, ожидая тебя, пошла наверх, в свою комнату и уснула. Поэтому сразу не слышала, как ты пришёл. Ты уж прости меня. Я распустила на сегодня всю прислугу по домам отдыхать. В доме никого нет, кроме тебя, меня и Марека.

— Ничего страшного. А ну давай быстрее поднимемся наверх, пока Марек, не дай Бог, чего доброго не успел натворить глупостей.

Через пять минут они оба уже были наверху.

— Марек! — завопил Казимир. — Марек, немедленно открывай!!! Не делай глупостей, пожалуйста!!! Я очень прошу тебя!!! Умоляю!!!

Никакого ответа.

— Марек, пожалуйста, открой!!! Открой, я кому говорю!!! Иначе я буду вынужден взломать эту проклятую дверь!!! Марек, ты меня слышишь? Я кому говорю!!!!

Он забарабанил по ней что было силы.

Дверь благополучно открылась. Из комнаты вышел Марек. Он был очень бледен, но до странности спокоен. Его глаза подозрительно блестели.