– Любка не приходила еще?

– Да вот жду…

– И где ее только черти… Ой! – Колька вдруг прищурился, заметив в толпе знакомых. Ухмыльнулся этак недоверчиво и качнул головой:

– Видишь вон тех двоих? Ну, деда в кепке и рядом с ним – женщина.

Костик присмотрелся:

– А, в сатиновом платке?

– Не знаю, сатиновый он или какой… – неожиданно вздохнув, Рокотов снова пригладил вихры и, боязливо оглянувшись по сторонам, понизил голос:

– Они их этих… из раскулаченных. Дед Игнат – конюх в колхозе, а дочка его, Марья – учетчица. Вообще-то они такие… Бирюки! А тут вон что – пришли. Эх, Костя. Все же хорошие у нас люди, а? Где только Любку черти носят? Вот, наверняка, спит! Ей-то с Советской сюда…

– Да вон она! – углядев появившуюся из-за деревьев девчонку, Костик призывно замахал рукой, закричал. – Люба-а! Люб!

– Да не слышит она, – прервав, подмигнул Колька. – Бежим, встретим?

– Бежим!

Выбравшись из толпы, друзья протиснулись меж подводами и закричали уже вдвоем:

– Любка-а-а!

Девушка вздрогнула, прислушалась, вытянув шею. Большеглазая, стройненькая, с косами цвета меда и солнца, Любка всегда казалась Косте очень красивой. С первого класса еще… Да, собственно, почему казалось? Она и была красивой, и с этим в их седьмом классе были согласны все.

Вот и сейчас… Как идет ей это платье! Светло-голубое, в мелкий желтый цветочек. Поди, крепдешин, не какой-нибудь там ситец. Где только и достает… Впрочем, отец у девчонки – военный. А мать умерла. Давно, лет пять уже. Жалко. Одна бабушка осталась, мать отца. Здесь вот, неподалеку, жила, на Орловской. В бревенчатом доме с мезонином, и мезонин этот был целиком в распоряжении Любки.

– Ой, а я вас высматриваю!

– Плохо смотришь, ага!

Колька хмыкнул и смущенно потупился. Наверное. Застеснялся своих старых штанов, сапог нечищеных, вернее – просто грязных… Ну да, Фишовица – она Фишовица и есть. Откуда там чистоте-то взяться?

– Здравствуй, Люба, – вежливо произнес Костя. Сказал, и почувствовал, что краснеет. Ботинки ведь тоже нынче не почистил. Да и рубашка – застиранная почти что до дыр, и пиджачок какой-то кургузый. Одна мать у Костика – не пошикуешь. Впрочем, в те времена мало кто и шиковал, почти все жили трудно.

– Ну, что, поезд уже скоро. Давайте-ка на платформу пойдем! – Любка властно подхватила ребят под руки, правда, тут же замялась, подозрительно оглядывая толпу. – Да уж… Тут мы, пожалуй, не пройдем.

– Так в обход давайте! Ну, через сквер, – тут же предложил Рокотов. – Да побыстрей. Через пять минут уже и эшелон.

Люба недоверчиво прищурилась:

– Через пять минут? Все-то ты знаешь.

– Ну, не все… – Колька важно повел плечом. – Но, многое.

– Многое? – девушка ехидно улыбнулась. Кольку она поддевать любила, чего уж! А чтоб не важничал!

– Раз ты все знаешь, тогда скажи. «Рио-Рита» – это фокстрот или танго?

– Что еще за Рита такая? – обиженно напрягся Рокотов.

– Это, Кольша – танец, – Костик тоже решил вставить в разговор свою лепту. – Думаю, что фокстрот.

На самом–то деле, ничего он такого не думал. Музыкой – это вот только Любка увлекалась. У них дома и пластинки, и патефон был. Когда в классе огоньки устраивать разрешили, она…

– Эх, парни, парни. Рио-Рита – это вообще-то пасодобль.

– Поня-атно! Буржуйский танец.

– Сами вы… Ну, что стоим-то? Пошли.

Друзья быстренько обошли вокзал, и очутились в небольшом сквере. Густые кусты акации и сирени скрывали сидевшего на лавочке человека в длинном плаще с накинутым капюшоном. Завидев ребят, незнакомец как-то нервно дернулся, глянул… Но, ничего не сказал. Лица его приятели не рассмотрели – все ж темновато было.

– Странный какой-то, – пробираясь к платформе, прошептал Рокотов. – И что там одному сидеть?

Костик согласно кивнул:

– Ждет чего-то, наверное. Подозрительный тип. Надо бы в милицию сообщить.

– Лучше патрульным.

– Да ну вас, – негромко засмеялась Люба. – Ну, сидит человек, и что? Может, от топы устал. Или – свидание там у него.

– Вот-вот – свидание. С вражеской агентурой!

Забравшись на край платформы, Колька протянул руку:

– Люб, давай…

Какие красивые у Любки туфли – вдруг подумал Костик. Настоящие «лодочки». Наверное, ленинградские. Фабрики «Скороход», модные. И белые носочки – тоже модные. Вообще, вся Любка…

– Кость! Ну, ты там что застрял?

Костик тоже забрался. Правда, не так ловко, как Колька. С натугой. Все же ГТО он только на третий разряд сдал. А вот Любка с Колкой – на первый.

– Стоять! – ударил по глазам луч фонаря. Внезапный, как молния и режущий, словно кинжал.

Начальник караула? Да нет. Просто обходчик. Китель, обмотки, седые усы.

– Кто такие? Куда? Зачем?

– М-мы пионеры, дяденька, – первой оправилась Любка. – Почти комсомольцы уже. А сюда пришли… За тем же, зачем и все!

– Ну, все-то – ясно, зачем. А вот вы… А ну-ка… А ну-ка, пошли!

С неожиданный проворством дядечка ухватил Кольку за ухо, явно намереваясь тащить «куда следует»…

Тут вдруг громко заговорило радио, точнее сказать – вокзальный громкоговоритель. Проинформировали:

– Товарищи, эшелон с эвакуированными из Ленинграда задерживается на два часа…

На два часа…

Рокотов, конечно, вывернулся. Да и обходчик – или кто он там был – на миг отвлекся, и ребята бросились со всех ног к стоявшим в тревожном ожидании людям. Затерялись, затерлись в толпе.

– А много народу-то! – начал было Колька, невзначай толкнув локтем высокого парня в сером добротном костюме – «паре», при белой рубашке и светлой пижонской кепочке. Парень оказался знакомым… но, так, шапочно. Раньше в одной с ребятами школе учился, а сейчас… работал, что ли, где. Звали его, кажется, Лаврентий. Или – Леонтий. Как-то так. Ну да – Леонтий. Леонтий Тихомиров.

– Ты что толкаешься-то? – оглянувшись, парень погрозил кулаком, красивое, как у какого-то знаменитого артиста, лицо его исказилось. – Сейчас вот, как дам!

Наверное, он и в самом деле ударил бы, не посчитался бы с народом. Колька, понятно, ответил бы, завязалась бы драка, а там…

Однако, вмешалась Любка.

– Здравствуйте, Леонтий, – произнесла она с неожиданно смущенной улыбкою. – Что же вы вчера в клуб не пришли?

– Ой, здравствуй… – Леонтий растянул губы в улыбке. Не очень-то приятной, как почему-то показалось Костику. Какой-то хищной, оскаленной… Нет, ну, впрямь – показалось.

– Я приходил, да. Правда, поздновато уже. Часов в одиннадцать.

– А-а, вот потому-то я вас и не видела. Мы с девочками недолго совсем были.

– А Валя Кретова с вами была?

– Н-нет… – Люба покусала губу с некоторой досадою. – Хотя, не знаю. Наверное. И была. Но, не с нами. Она ведь старше.

– Жаль, что не видела… Ну, пока, – Леонтий отвернулся и, прощаясь, хотел было дать Кольке «леща» – да промахнулся, раззява.

– Пижон чертов! – крикнул ему в спину Рокотов. Костик ничего не сказал, а Любка… Любка почему-то вздохнула до прошептала себе под нос:

– И что вы все о Кретовой спрашиваете? Что в ней такого-то?

Через два часа поезд не пришел. Не пришел и через три. Наверное, что-то случилось. Вовсе не обязательно – страшное. Вполне могли задержать – пропустить воинские эшелоны. Время такое – война…

Уже забрезжил рассвет, и где-то на востоке, за лесом, вдруг вспыхнуло солнце. Резко, словно бы вынырнуло, ударило по глазам расплавленным золотом…

Как раз в этот момент где-то за лесом и раздался, наконец, паровозный гудок. Уже совсем-совсем близко.

– Эшелон! – по всей платформе прокатился радостный гул. – Едут уже. Едут!

Вот показался поезд. Сбавляя ход, выскочил из-за леса. Подрагивая на стрелках, плавно проплыл мимо платформы черный, окутаны паром, локомотив. Запыхтел, останавливаясь. Машинист дал гудок. На платформе разом вспыхнули фонари. Как видно, начальник станции взял на себя ответственность. Решился-таки осветить… зачем-то! Заечм? Ведь утро уже. Наверное просто перенервничал, как и многие.