Силуэт Катасаха возвышался над рядами косых грядок, убегающих куда-то вслед за солнцем. Шлем лежал неподалеку, и казалось, был так же встревожен как и хозяин. Если бы у целителя было сердце, его бы щемило страшное, страшное предчувствие.

Когда-то печальные, а теперь горящие нетерпением и энергией протеста против угасания, сощуренные жёлтые глаза по привычке бегло осматривали верхушки деревьев. Корявые поломанные ветви словно царапали дряблое брюхо неба с бесплодными тучами.

Катасах вздохнул, потёр кулаком нос и поёжился. В груди наливалась вязкая глухая тяжесть. Ему хотелось вывернуться наизнанку, выплюнуть, выкашлять противное беспокойство, чтобы его тихий яд удобрил слабую землю, и перестал отравлять Призрачного Вождя.

С приходом темноты, в наступившем безмолвии на делянку пришли Люди Тени. Они молча поприветствовали целителя, и тот привычно собрался, чтобы уходить: ему совсем не хотелось знать, чем именно земляки будут удобрять короткие тонкие стрелки молодых слабых побегов.

Он надел шлем и побрёл в сторону Фрасонегада, заложив за спину большие руки. Внимательный взгляд жёлтых глаз шарил под ногами в надежде либо отыскать признаки жизни, либо причины нарастающей тревоги. Наверняка Мев могла бы сейчас что-то подсказать. Но зачем было беспокоить minundhanem¹, раздираемую требами и живых, и мёртвых? Целитель медленно шёл и улыбался, видя внутренним взором, как ему улыбаются в ответ красивые тёмные губы.

Интересно, как идут дела у Анны, думал он, сердито глядя на плотную дымку над головой, скрывающую звёзды и ночные светила. С момента их недавней встречи прошло некоторое время, которое можно было измерить разве что количеством саженцев или распаханных делянок. Он не мог понять только одного — почему Анна больше не видна перед его внутренним зрением. Хотя в этом тенлановом новом мире всё пошло сраниной, чему было удивляться.

Он ускорил шаг, вспоминая что надо бы забрать у Нанчина очередной подарок для неживой Мев, — изящные серьги с чёрными камнями, — Катасаху было совершенно необходимо разделить со всем миром красоту своей minundhanem. Константин наверное тоже однажды будет делиться с миром лучами своего счастья. Обязательно будет.

Катасах улыбался своим мыслям.

Он так и не смог найти дорогу к молодому человеку ещё раз, и оставалось только догадываться, как он там, и чего ещё можно было ожидать от dob anem shadi².

Внезапно целителя согнуло пополам от боли, и не выдержав инерции движения, он запнулся и упал.

Перебирая вереницу образов перед глазами, он внимательно слушал, и невольно вздрогнул. Константин наконец появился, но состоял он из одного глухого и слепого отчаяния и красно-белых пятен боли. Катасах подскочил и понёсся навстречу источнику страдания. Тревога вошла в союз с отчаянием и сковала рассудок, поднимая из глубин его духа липкий и надолго забытый страх.

Почти отвыкнув от бесплотного бытия, целитель чуть не забыл о возможностях бестелесности. Ему пришлось несколько раз брать себя в руки, чтобы унять стучащий звон напряжения в висках и остановить паникующее сознание. Думая о Константине, каким бы он ни был, целитель нёсся в темноте, не разбирая дороги, снопами искр разбиваясь о тронутые тленом стволы.

— Константин, ну же, мой мальчик. Я уже близко. Ты только держись. Уже хорошо, что теперь он вернулся в поле зрения, — значит ещё жив. Значит ещё способен чувствовать. Значит ещё не всё потеряно, — уговаривал себя Катасах, обмирая от ужасного предчувствия, которое всё росло и начинало парализовывать волю.

Когда отчаяние стало абсолютным, и слышать собственные мысли перестало быть возможным, он остановился и осмотрелся. Темнота заливала холмы вязкой непроницаемой серостью. Хлопья хрупкого растительного тлена мерно покачивались в воздухе, засоряя обзор. Зрение никак не выделяло присутствие Константина. Катасах вслушался. Среди молчания мёртвой природы раздавалось знакомое сердцебиение. Он поспешил туда.

Если бы у него были привычные живому обоняние и дыхание, их оглушил бы запах свежей душистой крови. Кровотечения всегда сопровождали движение жизни, в сторону ли рождения, в сторону ли смерти, — свежая чистая кровь была душой самой жизни.

Сейчас она была разбойником, бессовестно вынимающим жизнь из тела.

И тогда он наконец увидел сгорбленного Константина, за которым плыли и тянулись оранжевые нити, выходящие вместе с жизнью.

— Нет-нет-нет, боги, что же такое… — Катасах с треском дёрнул подол туники и выдавил на него остатки воды для полива.

Он подбежал к Константину и вслушался в сбивчивое хриплое дыхание.

Тот, словно не видя его, переставлял ноги в ломкой траве, иногда останавливался и бережно перехватывал свою ношу.

Катасаху показалось, что молодой человек несёт белоснежного лебедя, укрытого одеялом. Ему показалось. На руках Константина лежала on ol menawi³, Анна де Сарде, Регент Торгового Содружества. Непривычно белая. Белоснежно-белая, в полосах повязок, расцветающих тёмными пятнами ароматно-железной свежей крови.

Целитель потёр переносицу и коротко выдохнул. Всё было Очень Плохо.

— Константин. Я здесь, мой мальчик. Иди ко мне, — голос его был твёрдым и ровным как никогда. Если бы у него были щёки, по ним бы сбежали маленькие слезинки.

Константин, казалось, даже не услышал его. Только чуть мотнул головой, будто отгоняя несуществующую муху.

Катасах подошёл к Константину и смочил куском туники его рот.

— Как давно это случилось? Как давно Анна… без сознания? — в голове Катасаха бил молот, разбивая вдребезги вариант за вариантом спасения уходящей жизни.

Константин ответил не сразу. Он продолжал идти, словно вовсе не слыша вопроса.

— Не знаю, как давно, — говорит он надломленным хрипящим шелестом вместо голоса. — Был полдень. Я не знаю, куда дальше, — Константин кивает на дорогу одним взглядом.

Сердце Анны стучало очень редко. Вернее вздрагивало, цепляясь за жизнь.

Надо было срочно брать себя в руки и помогать этим двоим. Константин был обезвожен, переутомлен, и явно не в себе, и если бы он упал, то встать скорее всего уже не смог.

— Скажи куда. Пожалуйста. Я смогу, я справлюсь, только скажи куда…

— Конечно справишься, обязательно. Просто иди за мной. Возьми правее. Там нам обязательно помогут.

Первый порыв был — выхватить из насмерть сжатых рук лёгкое тело, рвануться в хижину хранительницы мудрости, опережая время, чтобы его мальчик, его Константин, смог перевести дух, и вот он уже протягивает к нему искрящие руки… Но окатив ледяной стеной, его остановила бесчеловечная правильность происходящего. Таков его Путь. Свой Катасах уже прошёл.

Он не раз со смехом наблюдал, как бледнеет и слабеет Данкас, когда вправляет открытые переломы своим детям, и Катасах тогда ещё подтрунивал, мол, ну ты чего скис, мужик, это всего лишь перелом, делов-то. А вот теперь он понял…

— Потерпи, ты только потерпи ещё немного, пожалуйста, потерпи, — сбивчиво шепчет Константин. — Мы справимся, обязательно справимся. Ты только помоги мне, любимая, только помоги. Я буду идти дальше, а ты дыши, ты главное дыши, ты только дыши…