— Хм, нет. Странно. А может, ты ела мёд, только давно?

Он медленно провёл чёрным языком по её рту, приоткрывая его. Лорин нежно прикусила его почти чёрную губу. Свободной рукой он распускал шнуровку её корсета, пока его рот жадно поглощал её тихие поцелуи. Она млела и не сопротивлялась. Рослый, странный, очень умный и чувственный — она не могла и мечтать о таком, понятном только ей одной. Едва дикарь ослабил хватку, девушка выдернула руку, встала на носочки и зарылась в его гриву обеими руками, перебирая волосы, нежно касаясь рогов, трогая бьющиеся под белой кожей сосуды, проводя по его ноздрям…

Потом они чиркали зубами друг по другу, смеялись, не размыкая ртов, не расплетая пальцев, не отпуская друг друга. Дикарь сам стаскивал с себя броню и тунику — Лорин бросила всякие попытки понять сложную систему перевязей.

Наконец он смог оторваться от неё, и не мигая смотрел в её блестящие глаза. Смотрел и молчал.

«Зачем мне быть с тобой в броне, зачем защищаться от той, к которой всю жизнь шёл? Ты — моя Истина в обличье самки renaigse, заключённая в деву их племени, и вот он я, открытый перед тобой полностью, до конца».

Он стоял, раскинув руки, возмутительно белокожий, монолитный, искренний.

Лорин переступила юбки и сделала маленький шаг ему навстречу. Она хотела его всего и всю ту свободу и полноту жизни, которые ворвались вместе с ним в её печальное существование.

Дикарь не двигался с места, только смотрел на неё исподлобья и не опускал руки. Это была какая-то игра, правил которой она не знала, но в которой намерена была одержать победу.

— Ты моя свобода, — прошептала она, и глаза её наполнились слезами.

«Ты — моя Истина, — молча вторил ей Винбарр, — ты показала, как много любви я способен вместить, и сколько мужества может быть в беззащитности. Ты сделала меня сильным. Ты сделала меня неуязвимым».

Когда его руки сомкнулись на её талии, Лорин поняла: она в полной безопасности, она почти бессмертна. Жар его тела был солнцем, побеждающим холодный мрак той силы привычки, что звалась жизнью. Её темная ладонь на его безволосой груди будто слышала биение сразу двух сердец: одного, с редкими гулкими ударами, и другого, бешено колотящегося, не умеющего сдерживать чувств, выдающего с потрохами строгого юношу со спокойным лицом.

Бросаясь в воду у логова надайга возле водопада, Винбарр знал наверняка — он будет делать дочь вождя Новой Серены своей до тех пор, пока не будут стёрты и сломаны любые границы их тел. До тех пор, пока их души не сплавятся в единый кусок, и нельзя будет различить, какая душа была чьей. Он это знал, его чресла это знали, его глаза это знали, его руки это знали. Но когда девчонка renaigse бросилась ему на шею, как есть, обнажённая, забывшая фальшь, юноша сказал себе и своим устремлениям «стоп». Как бы сильно ему ни хотелось, сколько бы у него ни было возможностей, — даже когда она целовала его длинный сомкнутый рот, — он только придерживал её, не давая соскользнуть в воду и чувствовал на себе её прохладную кожу и цепкие пальцы. Он вдыхал её голод и выдыхал старинные целомудренные обычаи, лишавшие прав наиболее сильного и дающие свободу и безнаказанность более слабому.

Она поцеловала его ключицу. Он прикоснулся губами к её макушке и тихо сказал какое-то слово на букву «м»².

Комментарий к Семь

По многочисленным просьбам лексика островитян возвращается в текст.

¹ Renaigse — чужаки

² Minundhanem — наречённая/-ый возлюбленная/-ый, священный союз

Агата Кристи — Никогда

========== Восемь ==========

Пробежав неслышной рысью по крышам спящего Сан-Матеуса, Винбарр перешёл на шаг и ушёл в тень, как только увидел укрепления заставы. Не стоило привлекать к себе внимания. Он остерегался странных, словно околдованных, стражников с блестящими глазами, расширенными зрачками и впалыми щеками, поэтому не придумал ничего лучше, чем коротко дёрнуть ладонью по лезвию меча и опустить порез в землю.

Сбоку от заставы глухо пророкотало, и из земли с треском полезли корни, покрывая трещинами камень и ломая мёртвое дерево хижин. Охрана сбежалась к источнику шума, а юноша, так и не надев сапог, быстро пробежал посты. Убивать совершенно не хотелось.

К полудню он был в Вигьидо. Нервно поводил по рогам и пообрывал нераскрытые бутоны, а затем, придав лицу обычное хмурое выражение, неторопливо пошёл искать Данкаса.

Молодой лекарь сидел под деревом и выжимал сок из мятых пахучих корней в пузатый горшок. Он то и дело макал палец в горловину, отправлял его за надутые губы, цокал языком и сердито продолжал выжимать. Винбарр подкрался к нему со спины и лизнул в щёку. Данкас от неожиданности вздрогнул и оттолкнул горшок. Из него, чавкая, вывалилась густая коричневая жижа и мгновенно впиталась в землю. Молодой человек вздохнул и повернулся к хулигану.

— Да благословит тебя en on míl frichtimen, Винбарр.

Из пятна на земле возле горшка показались крошечные острые ростки.

— Уже благословил, Данкас. Надо поговорить, — молодой воин с интересом уставился на растущее из-под земли буйство.

— Но я занят сейчас…

Винбарр скептически поднял брови и посмотрел на опрокинутый горшок.

— Ненадолго. Мне больше не к кому пойти, кроме тебя, — одними губами, еле слышно сказал он.

На месте жижи из горшка уже красовался пышный куст с облаком пёстрых цветов. Данкас облизнул губы и положил ладонь на руку Винбарра.

— С тебя причитается, понял?

— Да понял. Лишь бы Глендан не обиделся. Пошли давай.

Когда они дошли до болот Ведвилви, уже темнело. Молодой целитель неслышно ругался.

— Винбарр, я должен был уже отдать готовое зелье, — негодовал он.

— Друг мой, ты имеешь полное право свалить всё на меня, — Винбарр хитро улыбнулся и беспокойно ощупал рога; знал, что на него совершенно невозможно было долго сердиться.

Данкас сел, скрестив ноги, на камень и огляделся в поисках закуски, затем достал плошки и разлил по ним что-то дымящееся. Возмущаться и нервничать было бессмысленно. Ночь обещала быть долгой.

— Ну рассказывай, — предложил молодой лекарь и протянул плошку воину.

— В общем, расскажи пожалуйста, каково это — быть женатым? — Винбарр осушил залпом емкость и, зачерпнув горсть кислой жижи, заел выпитое.

Целитель задумчиво отхлебнул и поморщился.

— Да как. Довольно красиво. И естественно. И интересно. Она — мягкая и податливая. Ты — твёрдый и неколебимый. Всё сообразно природе, всё в гармонии. Вы дополняете друг друга. Ты набираешься в ней сил, она — становится собой истинной, чтобы дать силы ещё больше.

Винбарр слушал, закрыв глаза, а потом сказал:

— Моя minundhanem — renaigse. Я готов жениться, Данкас, — он наклонил голову и предъявил маленькие бутоны на рогах.

Данкас поперхнулся, и дымный хмель пошёл носом.

— Помилуй нас en on míl frichtimen… — прохрипел целитель, когда наконец прокашлялся, и торопливо налил себе ещё одну плошку.

— Я ещё не всё продумал, но решил однозначно. Буду как Мев. Она сложила с себя обязательства надайга, и я сложу…

Данкас замахал руками.

— Преступник! Избавь бедного лекаря от своих святотатств!

— Ты осуждаешь Мев? — Винбарр сощурился и зло посмотрел на него.

— Нет, не осуждаю. Я не понимаю твой выбор, брат мой. Тебя вышвырнут из Совета, как только узнают. Ты же понимаешь — вы не сможете долго хранить в тайне ваши, эээ, отношения. Она вообще кто такая? У детей Тир-Фради много прекрасных цветков. Почему же renaigse?

Винбарр кусал губы и всё подставлял другу пустые плошки. Он вспоминал гордо поднятый подбородок и дрожащие губы, под которыми чернело лезвие его клинка, оставляя крошечную ямку в мягкой коже длинной шеи. Только богиня, только Истина в чистом виде была способна вместить столько гордости в нежную силу беззащитности. Он закрыл глаза и приложил кулак к груди. Об него тут же громко забарабанили оба сердца.