Библия. Первое послание к коринфянам, 13.
Любить ее со всем неистовством, чувствовать,
что за тень ее улыбки ты отдал бы свою кровь,
свою душу, свое доброе имя, свое спасение,
бессмертие, вечность, жизнь земную и загробную;
сожалеть, что ты не король, не гений, не император,
не архангел, не бог, чтобы повергнуть к ее стопам
величайшего из рабов.
Виктор Гюго «Собор Парижской богоматери»
Альф, меч поднявши, встречи ожидает,
Но вдруг бледнеет, голову склоняет,
О подоконник оперся, шатаясь,
Но – знак магистра – плащ срывает пышный,
Ногами топчет, гордо усмехаясь:
«Вот грех мой, да простит его всевышний!
Готов я к смерти, что ж еще услышать
Хотите?..»
Адам Мицкевич «Конрад Валленрод»
От сырых стен монастырского склепа веяло жутью и потусторонним холодом. Мерцающий огонек единственной свечи, стоявший на каменном надгробии, освещал застывшее лицо девушки, лежавшей в темной гробнице. Черты ее заострились, кожа пожелтела, под глазами лежали чудовищные черные тени. Но в круге света, отбрасываемом на него свечой, это спокойное и просветленное лицо все еще хранило в себе что-то непостижимо прекрасное. И даже первые следы разрушения и дыхание смерти не могли уничтожить странный внутренний свет, исходивший от этого полудетского, невинного и порочного лица…
Рядом с открытым гробом на коленях неподвижно стоял Юсуф в изорванной, испачканной ризе и пристально смотрел в лицо умершей.
С той минуты, как он принес ее сюда, он не сделал ни жеста, не произнес ни слова. Мертвая Бланш крепко приковала его к себе. Сильнее, чем живая…
В разрушенном, потрясенном рассудке сарацина непрестанно возникали одни и те же образы, но воспаленный мозг не мог подолгу сосредоточиваться на них, и минутами Юсуф впадал в тупое, сонное состояние без единого проблеска чувств и мыслей… Все его существо было разбито и безвозвратно сломлено в то ужасное мгновенье, когда он увидел Бланш на погребальных носилках…
Изо всех сил он старался понять, почему это несчастное дитя оставило мир?.. Но понять он не мог. Годами он хранил у себя страшный яд чужестранного настоятеля, и ни разу не решился заглянуть в мрачную бездну… Но она сделала это в единое мгновенье. Почему она не цеплялась за жизнь, как все смертные? Почему в ней не было страха? Тысячи женщин живут с нелюбимыми мужьями, тысячи тлеют под своими роскошными одеждами. Но она единственная предпочла черную бездну вечности роскошной клетке графского двора… И никто из людей не смог удержать ее в мире! Неужели он был дорог ей так сильно, что она без колебаний предпочла смерть вечной разлуке с ним?.. А он… он ничего не сделал, чтобы остановить ее…
Не отдала… так и не отдала своей загадки, единственная женщина на земле! Она любила его, она отдала ему всю себя без остатка, она умерла ради него… Но он так и не смог понять почему… Что было такого непостижимого в этой странной девочке, что она умела любить сильнее, чем тысячи женщин?.. Что было такого, раз она смогла уйти так же легко, как тают облака на рассвете?.. И почему она отдала все, что имела уродливому и безумному язычнику, ничего не прося взамен?..
Кем она была? Ангелом, звездой, упавшей на грешную землю? Нет, ее глаза сверкали темным огнем неизведанной силы… Призраком? Но призраки не приносят себя в жертву людям… Да, она была простой девушкой. Но разве человеческим существам знакомы такие удивительные, самоотверженные порывы?..
Она любила его. Она отдала ему все. А он не мог задержать ее здесь даже на мгновенье… Она все время ускользала от него, и вот исчезла навсегда, а он ничего так и не понял… Как могла она ценить любовь и свою свободу выше самой жизни? Ведь без жизни нет ни свободы, ни любви… Нет ничего. И все же она бесповоротно отвергла жизнь, в которой не могло быть счастья. Не нужна ей была эта клетка. Все томятся в клетках, покорные своим мучительным страхам. Но она не захотела…
Юсуф смотрел на ее детское лицо в обрамлении светлых, прекрасных волос, и вдруг в голову ему пришла странная мысль. Для того, чтобы удержать ее в мире не надо было думать о дворцах и клетках, не надо было копаться в глубоких смыслах и искать конец дороги… Нужно было быть таким же простым, как дети. «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него». Простым, как дети. Как дети, которые просят луну с неба, боятся темноты и радуются лучу солнца, больше, чем всем богатствам мира… Если бы он был таким, она осталась бы!
Размышляя об этом, он услышал позади себя чьи-то легкие шаги. Сарацин не обернулся. В этом не было смысла. На свете были лишь одни шаги, которые могли заставить его радостно повернуть голову. Но сегодня их больше не существовало…
- Я пришел проститься с вами. Скоро я уезжаю, - прозвучал рядом с ним печальный голос Жиля.
- Прощай, - равнодушным и бесцветным голосом ответил сарацин.
- Я хочу сказать вам… хочу предупредить вас. Я слышал, что брат Колен с братом Ульфаром назначили собрание капитула. Они больше не хотят видеть вас аббатом…
- Я никогда не хотел им быть… Мне ничего не нужно…
- Но речь идет о серьезных обвинениях. Вам могут назначить суровое наказание, - горячо возразил Жиль. – Я уезжаю. Быть может… вы хотели бы поехать со мной? Это возможно…
Сарацин медленно повернул голову. Жиль увидел перед собой застывшие в неподвижности, неживые черты и ужасающе пустые глаза…
- Зачем? – со слабым вздохом спросил монах. – Посмотри… она такая холодная, ее глаза закрыты, она не дышит… Она больше не скажет своим детским голоском: «Юсуф, успокойтесь». Куда я поеду? В каком раю ты сможешь вернуть мне ее?
- Я вижу, ваше горе глубоко… Но разве мое меньше? – воскликнул горожанин дрогнувшим голосом, и на глаза его навернулись слезы. – Я любил Клэр. Она так очаровательна, так прекрасна! И вот, она пошла под венец со знатным сеньором и оставила меня наедине с моим отчаянием! А моя любовь была столь сильной, что я не желал ей ничего, кроме добра и счастья… Я хотел видеть лишь ее нежную улыбку и отдать всего себя, чтобы в ее глазах никогда не угасали лучи радости! Мои мысли о ней всегда были полны тепла и света…
- И ты можешь называть эти жалкие мечты любовью? – презрительно произнес сарацин, и по губам его пробежала горькая улыбка. – Ты никогда не узнаешь, что это такое. Там, куда вторгается любовное пламя, нет места свету… Любить – это не то, что ты думаешь. Это значит гореть и умирать каждое мгновенье! Не находить себе места без тепла ее тела… Не видеть мира. Забыть себя. Жить лишь мыслями о встрече с ней. Леденеть вдали от ее сверкающего взгляда… Любить – это то же, что испытывать безмерную жажду! Это значит ни на миг не выпускать ее руку…
- Пусть так, - перебил его Жиль. – Не время спорить об этом. Меня пугает ваша дальнейшая участь. Покиньте эту обитель, иначе может быть поздно…
- Поздно? Посмотри на нее… И ты говоришь мне, что может быть поздно! Но куда мне торопиться, если вечная ночь уже наступила?.. О, когда-то я думал, что отдал бы все сокровища на свете, чтобы обладать ею и разгадать ее тайны… Но сегодня нет того, чем бы я не пожертвовал, лишь бы она не покидала мира… Прощай. Я останусь рядом с ней, и день превратится в вечность…
Жиль с печальным вздохом взглянул на эту коленопреклоненную фигуру, в которой больше не было ни огня, ни жизни, и стремительно вышел из мрачного подземелья.
Юсуф не двигался с места. Он знал, что произойдет завтра. Но это больше не имело никакого значения, потому что у него больше не было никакого «завтра»…
Сарацин продолжал впиваться в Бланш пылающим взглядом. Такая маленькая, такая беззащитная, такая холодная и одинокая… Внезапно его охватил острый приступ отчаяния. Он бросился к ней и покрыл ее лицо, тело, волосы безумными, истерическими поцелуями… Но она не отвечала. Она была далеко… Юсуф выпустил из объятий мертвую девушку и снова впал в тяжелое оцепенение.
