- Боже мой, Жозеф, мальчик мой, успокойтесь, - сказал встревоженный его волнением настоятель, кладя руку на плечо сарацина.

- Не трогайте меня! Не прикасайтесь ко мне! – и брат Жозеф, резко дернувшись, оттолкнул руку аббата. – Я никогда не соглашусь! Я не хочу видеть людей!

- Вы пугаете меня. Разве вы не видите, что я всей душой желаю вам до-бра? Вы сходите с ума в этих четырех стенах… Увы, у вас очень неспокойный нрав. А вся скука и однообразие нашей жизни и вправду очень тягостны… Я подумал, что вам было бы полезно немного развлечься, побывать в обществе людей…

- Я не для того бежал от них, чтобы потом возвращаться, - отвечал Жозеф, немного успокоенный мягкими словами настоятеля.

- Послушайте моего совета: забудьте хоть на время о вашем ремесле, о ваших страданиях и согласитесь на это предложение. Вы знаете мессира Анри, он добрый и благородный человек. Он не посмеет вас оскорбить.

- Есть ли здесь человек, который не оскорблял меня, от самого бедного крестьянина до благородного сеньора? – с горькой усмешкой спросил сарацин.

- Нет, нет, не думайте об этом. Вы были крещены, вы вступили в наш святой орден…

- Но это не изменило крови, которая течет в моих жилах…

- Такие речи большой грех, Жозеф, - покачал головой отец Франсуа. – Сколько язычников в древние времена обратило свой лик к Господу, и он всех принял в свои объятия. Мессир Анри будет добр и приветлив с вами. У него открытый и приятный нрав. Вы будете иногда служить мессу в часовне замка и исповедовать сеньора де Сюрмона с его дочерьми.

- С дочерьми? – переспросил Жозеф. – У него есть дочери?

- Да, разумеется. Разве вы об этом не слышали? Бедные девушки брошены на произвол судьбы и покинуты. Ведь у них нет любящей матери. Раньше отец Готье кое-как наставлял их, когда у него было время и охота. А теперь… Сеньора де Сюрмона печалит то, что понятия дочерей о христианской вере и вообще о нашем мире весьма плачевны. Они росли, как сорная трава… Если бы хоть вы привили им некоторые представления о благочестии и достойной жизни…

- Возиться с вздорными и глупыми девчонками! – возмутился Жозеф. – Нечего сказать, хорошее занятие вы мне предлагаете.

- Пожалейте этих несчастных девушек. Они нуждаются в хорошем наставнике, чтобы спасти свои заблудшие души. Да и потом, вы сможете взять с собой в замок нашего гостя. Он тоже смертельно скучает в нашей обители, а ведь он еще молод и не давал, подобно нам, сурового обета заточить себя здесь…

- Так и скажите, что затеяли все это ради чертова горожанина! Признайтесь, вам всегда нравилось принимать участие в судьбе молодых и веселых людей, которые развлекают вас пустыми речами и непосредственным обаянием. Наверное, и я в молодости был вам куда милее, чем теперь.

- Это правда, - задумчиво произнес аббат. – В юности в вас не было этого пылкого гнева, этой ожесточенности… Вы были ласковым и приветливым с теми, кто умел завоевать ваше драгоценное доверие. Да, вы так сильно изменились! Где теперь ваша светлая улыбка и мечтательный взор?..

- Там же, где и моя юность, мои разбитые мечты и моя мертвая душа. Тогда я был наивным и глупым. Я не знал мира и не знал людей. Но в остальном, я был таким же, как и сейчас. Мое безумие всегда жило во мне… Но за сиянием моих восторженных глаз вы не замечали того темного, что скрывалось глубоко внутри… Этого свирепого зверя в клетке. Нет, ничего не изменилось.

- Господи, опять эти ваши страшные грезы! – испуганно отмахнулся аббат. – Прошу вас, не говорите мне о них. И сами не забивайте ими вашу бедную голову. Итак, вы согласны отправиться в замок де Сюрмон вместе с мэтром Жилем?

- Если вы прикажете, то что мне еще останется делать? Но это будет совершенно против моего желания.

- А если я попрошу вас, Жозеф? – ласково сказал настоятель, беря его за руку.

Сарацин отвернулся, но руки не отнял.

- Отец Франсуа, - наконец произнес он искренним и прочувствованным тоном, - долгое время вы были для меня любящим и добрым отцом в большей степени, чем мой собственный. Вы наставляли меня и заботились обо мне. Вы дали мне защиту, когда мне грозила смертельная опасность. Неужели же вы думаете, что я смогу вам отказать в такой ничтожной малости? Я отдал бы вам и оставшиеся годы моей горькой жизни, если бы это было нужно…

- Вот это разумные и добрые речи, мой мальчик, - улыбнулся настоятель. – Значит решено, завтра вы пойдете к сеньору де Сюрмону. Только вам надо будет переодеться и побриться. Что это за вид? Вы похожи на простого ремесленника. Ваши рукава все измазаны краской. Попросите брата Ватье дать вам новую сутану, эта никуда не годится! И до утра приведите себя в человеческий вид, чтобы не стыдно было показаться в замке благородного сеньора.

- Должно быть, чертовы девчонки не станут ради меня мыться и стирать свои грязные платья, - усмехнулся Жозеф.

- Не будет большого греха, если вы окажетесь умнее и придете к ним чистым и причесанным, - смеясь, отвечал аббат. – И, прошу вас, будьте по-любезнее и поприветливее с благородным сеньором и юными девицами, иначе они и вправду примут вас за дикаря из той страны, откуда родом ваши предки.

========== IX В замке ==========

Будь то Урганда иль Моргана,

Но я люблю, когда во сне,

Вся из прозрачного тумана,

Склоняет фея стебель стана

Ко мне в полночной тишине.

Виктор Гюго «Фея»

Все в мире быстротечно!

Дым убегает от свечи,

Изодран ветхий полог.

Басё

Холодное утро, в которое брат Жозеф и Жиль дель Манж вышли из монастыря, поражало удивительной чистотой и сверкающими красками. Вся бескрайняя равнина была покрыта белым, рыхлым снегом, в котором башмаки утопали, как в легком, птичьем пуху. Яркие солнечные лучи играли на снегу, заставляя его искриться тысячью неуловимых бликов. Нестерпимая белизна больно резала по глазам и заставляла то и дело прикрывать их. Светлое небо, с редко разбросанными по нему серебристыми перьями облаков, было бездонным и чистым. Восхищенный взор тонул в его беспредельности… На синеватой линии горизонта виднелась далекая и одинокая башня замка де Сюрмон.

Когда путники наконец приблизились к замку, Жиля поразили тишина и покой, царившие вокруг. Ни ярких, трепещущих на ветру знамен, ни угрожающего звона оружия, ни веселых голосов шумных вассалов. Это здание казалось таким же заброшенным, старым и тронутым тленьем, как и монастырь Сен-Реми. Тяжелые, массивные деревянные ворота обветшали, железные цепи, поддерживающие их, заржавели. Ограда замка кое-где уже потрескалась и облупилась. Ее покрывали высохшие стебли плюща и дикого винограда, которые весной, должно быть, одевались зеленой листвой, скрывая под своим причудливым узором старые, покрытые трещинами камни… За оградой, с неровными, полуразрушенными зубцами, возвышался мрачный, одинокий донжон9 с темными, узкими окнами. На верхушке башни, подобно последнему осеннему листу, уныло висел старинный, выцветший флаг, видевший за свое долгое и безрадостное существование уже не один дождь и снегопад.

Вся эта картина показалась Жилю такой печальной, что он невольно подумал о том, существует ли в этих заброшенных краях хоть одно место, где бы еще теплился огонек жизни и радости?

Брат Жозеф громко постучал в ворота. Но прошло еще не мало времени прежде, чем заскрипели тяжелые, неподатливые цепи, и перед ними предстал бедно одетый и плохо вооруженный, седой и угрюмый стражник.

Монах выразил желание видеть сеньора де Сюрмона, и их пустили в небольшой двор, с одной стороны усеянный различными хозяйственными постройками.

Вскоре навстречу им вышел сам мессир Анри де Сюрмон, в скромном и потертом, но аккуратном, сером камзоле и ветхом плаще. Живя в бедности и упадке, старик, казалось, всеми силами пытался поддерживать в своих владениях хоть какой-то жалкий порядок.