Мы не слышим, о чём говорят эти трое потому, что их то и дело заслоняют другие бойцы, ходящие по землянке умываться, одеваться, наливать себе кипяток. Они негромко, но постоянно что-то говорят, создавая общий фон утренних сборов. «Подвинься!», «Давай быстрей!», «Ой, что мне снилооось!», «А, где мой гюйс?!»….

Вдруг весь этот гомон перекрывает один громкий возмущённый возглас:

– Так! Кто лазил в мой мешок?! У нас завелась КРЫСА?!

Все затихли. Командиры и все в землянке оглянулись на говорящего.

Немой вопрос повисает в землянке

.

– Я всегда завязываю свой мешок якорным узлом, а сейчас он просто замотан. Кто-то туда лазал!

Он размотал завязку, сунулся внутрь.

– Похоже, хлеб срезали….

Общее молчание. Матросы достают свои вещмешки.

– И у меня… хлеб…

– И у меня…, – слышатся возгласы.

– Та-а-ак, – встаёт из-за стола командир разведроты. – КРЫСА, значит, завелась…. Обыскать все рундуки!

– А-а-а-а! – протяжно доносится с койки у входа, с лежанки Костенко. – А-а-а-а! Это я! Я! Я – КРЫСА-А-А! Ы-ы-ы-ы!

Он выходит из полумрака, протягивая трясущимися руками свой открытый вещмешок, наполненный ворованными хлебными ломтями.

– У, у ме-меня мама, сестрёнка-а маленькая поми-мирают, с голоду-у-у, – произносит он сквозь всхлипывание. – Папа с те-театром эвакуир-ровался, а нас, нас ос-оставил…. А они-и-и-и умира-ают ….

Он падает на колени.

– Понятно. Встать! Остаёшься вахтенным и считай себя под арестом, – строго распорядился Демарин. – Вернёмся с задания, решим, что с тобой делать.

– Остальным, – он повысил голос. – Через десять минут быть у буеров.

– Волков, Глушков, Дмитриев – за мной! – скомандовал своим заместителям. – Членам экипажей погрузить на буера гранаты. Ящик гранат на каждый буер. Иметь полный боезапас к стрелковому оружию.

Трое вышли из землянки.

Сцена 8.

Берег Ладожского озера. Советская сторона. Предрассветная мгла.

– По буерам! – даёт команду мичман.

Четыре буера подняли паруса. Упругий озёрный ветер подхватил их, и они попарно ушли в белёсый сумрак. На каждом – три человека в снеговом камуфляже и ящик гранат.

С высоты птичьего полёта едва видны эти белые «букашки», целеустремлённо движущиеся к некой невидимой цели. Они, то расходятся, то снова сходятся, лавируя между неких, невидимых сверху препятствий на льду. Вокруг них – только белое безмолвие, да едва слышный шелест полозьев.

Постепенно проявляется узкая береговая полоса: брёвна, сооружения с колючей проволокой, пушки, пулемётные гнёзда, чёрные трубы землянок…. До неё около километра. Но сверху кажется – это совсем рядом.

Буеры идут чётко вдоль прибрежной полосы, поднимая позёмку вокруг себя.

Светает.

Камера с птичьего полёта плавно перелетает на «немецкий» берег, снижается прямо к наблюдательному пункту. Офицер в сером полушубке с повязанным поверх лисьим воротом от дамской шубы глядит в перископ поверх снежного бруствера. Камера опускается на его затылок – каска в белом колпаке – и его глазами смотрит на озеро.

Там появляются два странных видения. Словно два столбика небольших снежных тайфунов пролетают мимо окуляров перископа. Офицер отрывает глаза от окуляров, недоумённо смотрит на озеро, быстро достаёт из кармана большой носовой платок, протирает наружные стёкла перископа, вновь припадает к ним.

И тут на его глазах вырастают огромные чёрные столбы! Доносятся страшной силы взрывы! Один за другим, затем – вперемешку, они звучат смертельной какофонией разрывов.

Камера уже на озере, на буере мичмана Демарина. С него видны три другие буера, несущиеся параллельным курсом. Между ними – ряды полузастывших прорубей, куда ранее фашисты опустили морские мины. Буеристы с силой, чтобы пробить тонкий лёд, прямо на ходу, бросают туда гранаты и на огромной скорости несутся дальше….

Камера ныряет за гранатой, которая опускается под воду, тонет и вдруг разрывается. Вода содрогается! Чуть ниже взрыва колышется рогатая противокорабельная мина, в которую ударяют осколки гранаты и взрывная волна. Она чуть «приседает» и… её тоже разрывает. Над водой вздувается огромный водно-ледяной шар, который лопается и из него, как гной из чирья, вылетает чёрный       столб гари.

Мы видим, как вслед за «улетающими» белыми буерами растёт целое поле чёрных столбов.

Немецкий наблюдатель ошарашен. Мы видим отражение этого извержения в стёклах окуляра его перископа, видим его широко раскрытые от страха глаза, видим всю его напряжённую фигуру, сгорбившуюся у перископа. Видим с высоты всю картину вспененной акватории.

И уходящие по белому полю буера. Стройной четвёркой лебедей они несутся по ветру к противоположному берегу.

Сцена 9.

Берег Ладожского озера. Село Осиновец. Штаб Балтийского флота.

Внутри землянки вице-адмирал Трибуц и капитан первого ранга Птохов. Они тоже оторвались от окуляров перископов, лица их радостны.

– Удалось! – удовлетворённо заявляет Птохов.

А адмирал уже кричит кому-то в трубку телефона:

– Давай ледокол, давай катера, пока немцы не очухались, давай, вперёд!

Он бросает трубку, быстро возвращается к перископу.

– Эх, не затянули бы наши, не затянули бы! Давно мы так близко не подходили к их акватории, берег – как на ладони, вся их дислокация – на картах. Нам бы склады разбомбить, да артиллерийские гнёзда. Полегче бы Ленинграду пришлось….

– Говорят, гитлеровцы какую-то сверхмощную пушку обещали приволочь, чтобы город бомбить….

– Пока есть сведения, что доставлены снаряды для 52-сантиметровой французской гаубицы, думаю, решили работать против наших портов, разрушать наши береговые укрепления. Потому считаю сегодняшнюю операцию важной, работающей на упреждение. И важно уничтожить артиллерийские склады. Так мы выиграем время.

Оба командира вновь приникают к окулярам.

На дальнем горизонте видно, как множество судов, идущих вдоль чужого берега «поливают» градом снарядов из пушек и крупнокалиберных пулемётов немецкие укрепления. Деморализованный противник не может дать отпор. Вокруг него всё горит и взрывается.

Адмирал просит соединить его с авиацией.

– Алло, Семёнов, давай поднимай твоих штурмовиков, бомбардировщиков, всех, кто может летать! – кричит он в трубку. – Прикрой отход нашей флотилии. У них боезапас сейчас закончится, пойдут назад. Не дай немцу голову поднять.

– Ну, и молодец! – удовлетворённо произносит он последнюю фразу и кладёт трубку.

– Хорошо с толковыми командирами дело иметь, – вновь обращается он к Птохову. – С полуслова понимают. Чётко отрабатывают…. Кстати, тебе особая благодарность. И – твоим буеристам. Дай им хоть отпуск, что ли…. И, давай, форсируй создание большого отряда буеристов, как я говорил, до 100 человек. Погляди, может, Демарина им командиром… с повышением звания, конечно.

– Так точно, Владимир Филиппович!

– Ладно, и сам ступай, отдохни. На сегодня ты своё дело сделал. Готовься к ответным действиям врага. О соображениях доложишь на вечернем совещании.

– Есть! Разрешите идти?

– Идите.

Каперанг идёт к вешалке у входа в землянку. Быстро накидывает чёрное форменное пальто, шапку. Выходит на улицу.