© Юлия Ушань, 2022

ISBN 978-5-0056-5857-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Мама, мамочка, – послышался звонкий голос ребенка, вбегающего в палату. – Я принесла тебе клубнику, как ты и хотела!

Ко мне подбежала моя маленькая девочка, моя дочка. Она крепко обняла меня за шею. Каждый день она ждала, что я встану с постели и уйду домой вместе с ней. Но как мне сказать ей, что я уже не вернусь? Как объяснить малышке, что болезнь, пожирающая изнутри, уже доела меня, и нет в мире лекарств, которые смогут спасти.

– Спасибо, моя хорошая, садись рядом, давай есть вместе. Боже как она пахнет! Ты сама собирала ее на грядках?

– Даа, бабушка сказала, что нужно собирать только очень красную, тогда она принесет тебе много пользы. Но… Я не только собирала для тебя спелую клубнику, – снизив голос до шепота, сказала Алина, – каждую ягодку я просила быть волшебной, чтобы они вылечили тебя, и ты пошла со мной.

Глаза ребенка стали влажными, но Алина быстро взяла себя в руки. Она не хотела, чтобы ее мама тратила силы на переживания за нее, поэтому плакала только ночью и только в подушку, чтобы бабушка тоже не слышала и не рассказала маме.

– А я построила на даче шалаш, – воскликнула Алина. – Я сделала там две комнаты. В одной будем жить я и ты, а в другой бабушка. Нам же не будет тесно с тобой в одной комнате, мамочка?

– Нам с тобой нигде и никогда не будет тесно, милая, – я ласково погладила дочь по ее пухлой щечке, и та прижалась ко мне еще сильнее.

Как же я любила свою дочь. Ее папа бросил нас спустя год после рождения девочки, и мы были всегда только вдвоем. Мне было тяжело, но я справлялась.

По профессии я ландшафтный дизайнер, окончив университет, сразу вышла замуж за одногруппника. Про нашу любовь в универе сочиняли песни и слагали легенды. Мы действительно были красивой парой.

Вскоре родилась Алина. Большой живот и раздавшиеся бока красоты не придавали, а суета и однообразный быт, уставшая за день жена и бессонные ночи не приносили радости мужу. Он хотел жить, жить на полную катушку, а не слышать вечный плач младенца, не видеть жены в поношенных шортах и с запахом жареного лука в волосах.

Он ушел, когда Алине было одиннадцать месяцев. Сказал, что так жить не мечтал, что обязательно будет помогать, чем сможет и присылать деньги на карту. Но он исчез и больше не появился в нашей жизни. Я как-то быстро приняла этот факт и не ждала помощи. Да и некогда было хандрить, уходить в депрессию, нужно было поднимать на ноги Алину, да и о себе не забывать.

Так мы и прожили с дочкой пять лет, деля на двоих все наши радости и заботы, пока в один прекрасный день я не узнала о своей болезни. Это было неожиданно и выбило почву из-под ног. В тот день я потеряла сознание. Слава богу, это случилось на фирме, и дочка этого не видела. Мне вызвали скорую, и понеслось: анализы, снимки, МРТ, опять анализы снова, снова и снова. Диагноз был неутешительный – опухоль головного мозга.

Я плакала, забилась в самый дальний угол своей квартиры и плакала. Внутри образовалась пустота и эта пустота, как сосуд наполняла отчаянием и дикой, почти физически ощутимой болью. Не за себя, а за свою маленькую, еще совсем неокрепшую девочку, которая останется одна. Как мне ей объяснить, что ухожу из ее жизни? Как сказать, что не поведу ее в первый класс и не дам совет по поводу первой любви? Как признаться, что не буду больше петь ей на ночь и ласково гладить по носику, пока она не заснет?

– Мамочка, у тебя самые нежные и теплые ручки, – хохочет Алина, когда я в порыве нежности накидываюсь на нее с поцелуями и объятиями

Как мне сказать моей девочке, что мои теплые ручки больше не будут ее щекотать, когда она грустит или вытирать ей слезы, когда очередной мальчишка в садике осыплет ее песком и дернет за волосы? Как сказать что не один врач, а была я у многих, не дал мне шанс на выздоровление?

– Слишком поздно, вам нужно было обратить на себя внимание раньше и начать лечение, – говорил очередной онколог, смотря на снимки моего мозга.

Я давно перестала жить ради себя. С того самого дня, как на свет появилась моя дочь, я никогда никому не жаловалась. Даже маме, которая жила в соседнем городе. Ни тогда, когда бросил муж, ни сейчас.

Выплакав всю свою жалкую боль в одиночестве, я взяла себя в руки и начала подготовку их жизни без меня. У меня было не так много времени: полгода, не больше – сказал мой врач. Нужно успеть сделать все свои дела и не оставить Алину с мамой на произвол судьбы.

Последние полтора года я зарабатывала неплохо и успела накопить некоторую сумму. Все свои средства я перевела на специальные счета Алины: на один я положила деньги на обучение в ВУЗе, а на второй – на текущие расходы для опекуна, то есть для моей мамы. Это все, что я могла для них сделать.

А еще я написала для Алины несколько писем, на конвертах которых указала день их открытия: Первое сентября, когда она пойдет в первый класс, шестнадцать лет и день ее свадьбы. Письма я положила в маленькую деревянную шкатулочку, на крышке которой красивыми курсивными буквами было выжжено «Не рядом быть – не значит не любить».

Алина продолжала что-то щебетать о проведенном на даче дне, но я почти не слышала ее. Я пыталась насмотреться на свою жизнерадостную девочку с длинными темными волосами и большими зелеными глазами.

Я хотела каждую оставшуюся минуту ощущать счастье оттого, что это ангельское создание – моя дочь, что эти маленькие ручки обнимают меня, потому что любят, любят безгранично и вопреки, просто потому что ты есть, потому что ты мама.

Испытывать радость от этих озорных и таких живых глаз, в которых отражена ее маленькая вселенная. Хочу еще чуть-чуть насладиться молочным запахом ее кожи и клубничным от волос. Я не пыталась запомнить, нет смысла, но я хотела видеть и чувствовать здесь и сейчас, потому что это то, что делало меня счастливой.

«Алина, ты не одна, помни это. Я всегда буду в твоем сердце, всегда буду внутри тебя. Ты будешь слышать мои мысли. Я буду подсказывать тебе, как правильно поступать, чтобы по-честному и по справедливости. Я буду указывать тебе дорогу, чтобы путь был ровнее и без обрывов. Я буду твоими глазами, твоим дыханием, твоим сердцем, потому что всегда и навечно ты это я, а я это ты. Мы так жили раньше, так ты и продолжишь жить. Потому что не видеть, не значит, что этого нет».

Мама. Она сидит тихонечко на больничном стуле и грустно улыбается, глядя на Алину. Глаза сухие, слез больше нет. Они излучают пустоту, что разверзлась в ее душе. Боль не унять, я это понимаю, но лишь тремор рук, которые она прячет, выдает состояние – страх неизбежного, потеря части своей души.

И я благодарна судьбе, что у нее останется Алина – это именно тот лучик света, который сможет удержать мою маму в этой жизни. Любовь к внучке и забота о ней смогут помочь держаться и не сойти с ума от отчаяния. Они смогут поддержать друг друга. По крайней мере, я на это надеюсь.

В какой-то момент я попыталась вынырнуть из своих мыслей, чтобы расслышать, что пытается сказать дочь. Она смотрит мне в глаза и что-то говорит. Алина хмурит брови, и только по губам я понимаю, что она все время произносит слово «мама».

И до меня дошло – я не слышу. Стало страшно. Меня колотила мелкая дрожь. Что происходит? Я пытаюсь улыбнуться, чтобы не пугать Алину, пытаюсь дотянуться до нее, чтобы успокоить, но не могу: руки стали свинцовыми, у меня не осталось сил ни на что. Я шепчу своей девочке, что все хорошо, что со мной все в порядке, но, кажется, мои губы не шевелятся.

По щеке Алины скатилась слеза понимания. Она пыталась не разрыдаться, так страшно ей стало, лишь шептала одними губами: «Люблю тебя, люблю, люблю». Такая маленькая и такая взрослая.

Я лежала и не могла успокоить дочку, не могла прижать к своей груди и сказать, что еще не конец. Потому что мы обе понимали – это конец. Внутри потихоньку, словно вязкий мазут, растекалась пустота. Она совсем не мучила, она успокаивала, умиротворяла, хотелось расслабиться, закрыть глаза и предаться этому покою.