Настроение падает в бездну, и я протискиваюсь между Максом и раковиной, толкаю дверь ванной и ухожу наверх по лестнице, замечая в коридоре Тему. Кажется, моя комната снова моя, это не может не радовать.

— О, мелкая! Спасибо за гостеприимство, возвращаю жилище в целости и сохранности, — он улыбается, как Чеширский кот, и я радуюсь, что хоть кто-то в нашей семье будет счастлив в этот праздник. Мне не очень нравится его девушка, потому что она считает себя звездой «Инстаграма» со своими шестью сотнями подписчиков, но Тёма её любит, а моё мнение вряд ли кому-то будет важно. — Идём веселиться, — он обнимает меня одной рукой за плечи, намереваясь утащить за стол, но это последнее, чего мне сейчас хочется.

— Ты иди, а я возьму кое-что и спущусь, — мило улыбаюсь, хотя так нагло вру. Тёма забудет обо мне уже через пару минут, и это то, что мне нужно.

А ещё мне нужен замок на дверь. Потому что я сижу в комнате не больше десяти минут, а ко мне заглянули уже пятеро незнакомых людей, которые то ищут туалет, то место, где уединиться. Завтра же скажу папе, чтобы поставил замок на дверь.

Обрабатываю видео с танцами в «Тик-ток», уже продумывая в голове следующую локацию. У нас с девчонками неплохо получается, и уже четыреста тысяч подписчиков смотрят на наши танцы. Мы снимаем на крышах, в парке, дома и в торговых центрах, и я улыбаюсь, вспоминая, как на нас кричала одна пожилая женщина, когда мы снимали у фонтана. Она говорила, что мы своими танцами развращаем людей вокруг, и вообще нам должно быть стыдно за такое поведение.

— Уже улыбаешься?

Нет, мне точно нужен замок на дверь. Макс вошёл так тихо, что я подпрыгнула на кровати от неожиданности, когда он заговорил. Ты чё пришел вообще?

— Стучаться не учили? — бурчу, сама не понимая, с каких пор я разговариваю с ним в таком тоне. Это же Макс. Мой лучший из лучших, друг, брат, опора, нянька и вообще все в одном лице. Мой Макс.

— У меня не было времени стучаться, — улыбается Макс и бесцеремонно плюхается на кровать рядом со мной, — было всего три секунды, чтобы спрятаться от Лины, она меня достала.

Улыбка расползается по лицу, и я вообще не могу это контролировать. Да и пофиг, если честно. Я рада, что эта курица бесит Макса, пусть даже не имею на это права. Как и на самого Макса, собственно.

— Если она запрётся в мою комнату, я за себя не отвечаю. Так что, если она полетит с лестницы, не обижайся.

— М-м-м, драка девчонок? Мне нравится. Может, в купальниках и в шоколаде? — Макс играет бровями, соблазнительно улыбаясь, а я только закатываю глаза. Ну идиот же.

— А может, ты закатишь губу и пойдешь нахрен из моей комнаты? — говорю с улыбкой, хоть и стараюсь быть серьезной. Ну не могу я долго на него ворчать, как ни пыталась. Да и надо ли?

— Ну нет, я из твоей комнаты до утра теперь не выйду, — он устраивается поудобнее, укладывая голову на моего плюшевого единорога, и я вскидываю брови: какого хрена? — Что ты так смотришь? Если я туда выйду, она меня изнасилует. Ты же спасёшь меня от маньячки, да?

— Ну ты же не спас меня, — говорю быстро, не думая, только потом понимая, какую чушь ляпнула. Макс не знает об инциденте, да никто не знает, и рассказывать я вообще не планировала. Что делать? В идеале бы конечно прыгнуть в окно. Ну а что? Оригинально уйду от ответа. — Посмотришь новое видео? Будешь первым.

Макс всегда смотрит и комментирует мои тик-токи, и я чувствую его поддержку, пусть она и заключается в эмодзи огонёчком. Пофиг. Он не проходит мимо, и это важно. Именно поэтому я наивно полагаю, что смогу отвлечь его танцами.

— Стой-стой, Медведева. В каком это смысле? — он хмурит свои идеальные брови, а я чуть не плачу от несправедливости жизни. Вот нахрена ему такие брови?! Почему я свои постоянно выщипываю, крашу, танцую с бубнами вокруг них, а у него они просто растут идеально? Этот мир несправедлив.

— У тебя брови охренительные.

— А ты вся красивая, только давай с темы не соскакивай, ага. Какого хрена, я спрашиваю? Что ты имела в виду?

Мне сейчас послышалось, или он сказал, что я красивая? Нет, стойте. Он сказал, что я красивая? Макс сказал? Я это сама себе придумала?

— …мать твою, ты вообще меня слушаешь? — Макс злится, усевшись на кровати, а я опять как дура улыбаюсь и ничего не могу с собой поделать. Господи боже, тяжело быть пятнадцатилетней. Тяжело.

— Макс, ну чё ты орёшь? Ну потащил меня за руку какой-то придурок на улице, отпускать не хотел, но я вырвалась, сижу вот здесь, видишь, целая и невредимая.

Он напрягается и щурится, и я знаю этот взгляд. Он злится. Не на меня, я надеюсь?

— Почему не позвала меня? — он хмурится. Господи, эти брови…

— Я была одна на улице, а ты был слишком занят своей курицей, чтобы услышать меня. Всё нормально, правда. Максимум, что он мне сделал — оставил пару синяков на запястье.

Тимофеев без лишних вопросов задирает рукава моей толстовки, рассматривая уже синеющие запястья, отчего хмурится ещё сильнее.

— Прости, я должен был быть рядом.

Господи боже. Ну я всё. Нет, вы слышали? Как можно быть такой задницей и таким прекрасным одновременно? Я таю от его взгляда, обожаю его, как друга, и по уши влюблена, как в парня. И пусть это не взаимно, пусть у нас ничего не получится, я буду всегда знать, что моя первая влюбленность была в лучшего человека на этой планете.

— Не должен, — я качаю головой и улыбаюсь. Моё настроение скачет, как у беременной тройней женщины, но что я сделаю? Я Овен. — Я же тебе не дочка, в конце концов, и у тебя есть личная жизнь, ты мне точно ничего не должен.

Подаюсь вперёд, обнимая Макса за шею, и теряюсь в родных объятиях. Серьезно, это то, что мне нужно всегда. То, чего всегда будет мало.

— Малышка, когда это ты стала такая рассудительная? — он падает на кровать, прижимая меня своим весом к матрасу, и я вдруг теряюсь, понимая, что впервые в жизни меня так будоражит это положение. Мы часто бесимся и по-всякому валяемся на диване, но первый раз у меня спирает от этого дыхание. Привет, гормоны.

— Я же уже не ребенок, Макс, — улыбаюсь, а вот он становится каким-то задумчивым. Рассматривает моё лицо, словно видит его в первый раз, щурится, а только и могу, что тонуть в его глазах, даже не пытаясь спастись. Не хочу.

— Взрослая малышка? — он улыбается, перекатываясь на бок, и я вздыхаю в облегчении. Он был слишком близко, это выше моих сил.

— А то, — смеюсь и тут же начинаю зевать. День выдался сложным, эмоциональным, и силы стремительно меня покидают. Не знаю, уже, наверное, часа три ночи, если не больше. Детское время кончилось, мне пора в кроватку и баиньки.

— Спать хочешь? — спрашивает Макс, когда я зеваю и только киваю в ответ. Он молча стягивает с кровати пушистый плед, укрывает нас и протягивает руку, молча предлагая мне лечь на его плечо.

— Ты со мной спать собираешься? — ну спасибо, конечно, но к ночи с ним я ещё не готова. Вдруг я храплю или слюни пускаю? Он же тогда вообще со мной общаться перестанет.

— А ты против? Половина Воронежа мечтает спать со мной, ты должна радоваться, — он смеётся, а я снова закатываю глаза. В который раз за последние полчаса?

— Вам, Максим Александрович, не помешало бы корону с головы снять, а то она на моей постели не помещается, придется вам на полу ночь проводить. Половая жизнь высшего уровня, м?

— Ой, ладно, малышка, ты же знаешь, я шучу.

Конечно, что только не скажешь, чтобы не спать на полу.

Я фыркаю, но все же устраиваюсь у него на груди, прикрывая глаза. В конце концов, кто я такая, чтобы отказываться от таких предложений, правда?

Не знаю, будем ли мы спать, или как раньше станем болтать до рассвета, но сейчас меня устроит любой вариант. Горло неприятно дерет, и я снова мысленно ругаю себя за идиотское поведение, но тут дверь в комнату медленно открывается, а уже через секунду Макс сползает на постели, оказываясь лицом на уровне моей груди, и накрывается пледом с головой.

Видимо, он и правда не очень хочет видеть ту белобрысую курицу.