В придорожной лесополосе было тихо, только сосны в снежных шапках негромко ухали от ветра. Следователь Преображенский вышел из «потрепанного жизнью» и деревенскими дорогами старого милицейского уазика, хлопнул пару раз дверью, упорно не желавшей закрываться, поймал на себе неодобрительный взгляд водителя, тихо ругнулся и пошел к кустам, за которыми сквозь снежную пелену виднелись силуэты членов оперативно-следственной группы.

– Макс, привет! – первым заметил Преображенского начальник межмуниципального отдела МВД России «Бродский» полковник полиции Турусов. Мужчины пожали друг другу руки. – Ну, тут дело ясное, бомж залез в теплотрассу погреться, да и прибрался, воняет просто жесть.

– Сейчас по-быстрому его оформим, а то что-то холодно. – Макс Преображенский зябко дернул плечами и добавил к своей речи длинное заковыристое непечатное ругательство, которое по задумке должно было сделать его в глазах оперов бравым орлом и отличным парнем, своим в доску.

Рядом с открытым колодцем теплотрассы прибытия Макса уже дожидались эксперт-криминалист, два опера, а также парочка местных бомжей, которые за бутылку спиртного, обещанную операми, согласились поднять из колодца своего почившего друга.

Макс и эксперт-криминалист сфотографировали колодец, после чего дали бомжам отмашку приступать к работе. Примерно через пятнадцать минут на снегу лежал полусгнивший труп мужчины. Выглядел он дурно, ни возраст, ни черты лица не определялись в распухшем месиве.

– Блин, да это, похоже, не Иваныч, – задумчиво пробормотал один из бомжей. – Этот вообще какой-то приличный, вон у него куртка нормальная и кроссовки тоже ничего, – продолжил он проявлять чудеса дедукции.

– Ну-ка, тихо ты, Шерлок Холмс хренов, – не стал с ними церемониться полковник Турусов. – Кыш отсюда, сейчас следователь будет работать.

Макс Преображенский не любил возиться с гнилыми трупами. Он вообще специализировался на расследовании должностных и экономических преступлений, справлялся с ними не без блеска, а «мясо» откровенно не жаловал. Но суточное дежурство по району никто не отменял, и сейчас, превозмогая брезгливость, Макс притулился на пеньке на расстоянии примерно трех метров от открытого колодца и извлеченного из него трупа и пытался что-то разглядеть через запотевающие очки и стеной летящие снежные хлопья. Разглядеть удалось немногое, и из-за неблестящего состояния трупа Макса это даже радовало. Приснится еще потом ночью эта багровая распухшая маска и нарушит и без того беспокойный следовательский сон. Макс достал из дежурной папки чистый протокол осмотра места происшествия, начал его заполнять, увидел, что протокол от снега моментально промок, снова забористо чертыхнулся и подумал: «Заполню в отделе».

Полковник Турусов подошел к трупу поближе, вместе с дежурным опером Васей Никитенко прощупал карманы куртки и джинсов покойника.

– Документов нет! – крикнул он Максу. – На вид вроде целый.

– Так и запишем, Евгений Викторович, что без видимых телесных! Вызывайте труповозку, – махнул рукой Макс и пошел обратно к дежурке.

В машине он уютно устроился рядом с водителем, неодобрительно посмотревшим на снежную слякоть, которую Преображенский притащил с собой. Макс выписал постановление о назначении судебной медицинской экспертизы трупа и с чистой совестью отбыл в Бродский межрайонный следственный отдел, где трудился в должности старшего следователя.

В родном отделе тоже было тихо, как в лесу. Макс поднялся на второй этаж и распахнул дверь своего кабинета. В нем пахло смесью дешевого спиртного и давно немытых тел. Это коллега Макса, его соседка по кабинету, старший следователь Ника Станиславовна Речиц проводила свое коронное следственное действие: очную ставку бомжа с бомжом.

Бомжей было двое, мужчина и женщина. Бытие бездомного не только определяет его сознание, но и оставляет сильный отпечаток на внешности. По виду людям, сидящим в кабинете Ники и Макса на специальных «бомжацких» стульях, можно было спокойно дать минимум лет шестьдесят, хотя по документам женщине, известной в городке бомжей как Петровна, было тридцать семь лет. А мужчине – Пете Одноногому – сорок пять.

Исходя из предположений Ники, в своих первоначальных показаниях Петя Одноногий слукавил, выгораживая своего дружка по кличке Негр. Негр забил самодельным топором бомжа по прозвищу Узбек, а потом при помощи Одноногого Пети сжег окровавленную одежду. Это все видела Петровна, которая сейчас в ходе очной ставки довольно бодро уличала Петю во лжи.

Макс тихонько проскользнул мимо бомжей на свое рабочее место и, стараясь не дышать слишком глубоко, включил компьютер. Очная ставка шла своим чередом, Петровна на высоких нотах подтверждала свои показания, Одноногий Петя вяло отнекивался и почему-то называл Нику «хозяйкой». Минут через десять все закончилось, Ника распечатала протокол, бомжи расписались, где следовало, после чего, сразу забыв о своих противоречиях в ходе очной ставки, стали сообща и очень жалобно выпрашивать у следователя Речиц деньги «на проезд». Ника прекрасно понимала, что между деньгами «на проезд» и деньгами «на выпивку» в данном случае надо ставить знак равенства, но вынула из кармана сто рублей и вручила их Одноногому Пете.

После этого Петровна и ее сосед по свалке сердечно поблагодарили Нику и откланялись, причем Петровна со словами: «Дорогой ты мой человечек», пыталась обнять Нику на прощание.

Наконец за ними закрылась дверь, и Макс быстро открыл окно нараспашку. Морозный зимний ветер сразу забросил на подоконник пригоршню снежинок, но следователей это не смущало. После очной ставки с бомжами кабинет следовало проветрить основательно.

– Ника Станиславовна, ты как тут сидела?

Ника виновато пожала плечами:

– Ты же знаешь, что у меня уже года два с обонянием не очень. Последствия вечной простуды после выездов. Я их запах почти не чувствую.

– Везет тебе. Пошли посидим у Лазаревой, пока проветривается.

Наши герои вышли из кабинета, закрыли входную дверь на замок и спустились на первый этаж следственного отдела, где располагался кабинет Лазаревой Алеси Сергеевны.

Леся Лазарева баловалась плюшками и кофе и попутно печатала обвинительное заключение, стараясь не запачкать крошками толстые тома уголовного дела.

– Макс, ты плюшки прямо со второго этажа почуял, – не удержалась от подколки Ника.

Преображенский резво подбежал к пакету с булочками, достал одну из них и, уже пережевывая, решил уточнить у Леси:

– Я угощусь?

Леся кивнула в ответ, и коллеги решили почаевничать.

– Что у тебя был за выезд? – поинтересовалась Ника с набитым плюшкой ртом.

– Да фигня, – махнул рукой Макс. – Бомж в теплотрассе прибрался.

– Это где это?

– Да рядом с Бродской свалкой, у федеральной трассы. Продрог в этом лесу как цуцик.

– А ты прямо в теплотрассу лазил? – округлила глаза любопытная Леся.

– Нет, конечно. Я умею организовать работу, – гордо сказал Макс. – Опера бомжей отправили.

– Бомж-то без телесных? – спросила Ника.

– Да вроде нет, – замялся Макс. – Сильно гнилой.

– Мой самый гнилой труп был похож на огромный кусок хозяйственного мыла. Аж черный, – сказала Ника, дожевывая плюшку. – Утопленник был.

– Ну вот сегодняшний был примерно такой же, – ответил Макс.

Приятную застольную беседу прервал руководитель Бродского межрайонного следственного отдела Борис Борисович, он же ББ, влетевший в кабинет Леси с криком: «Ну где же там твое обвинительное, сколько можно его печатать?!»

От перспективы попасть под удар начальственного гнева Макса с Никой как ветром сдуло. Вихрем поднявшись к себе на второй этаж, герои вернулись в изрядно промерзший за время их отсутствия кабинет. Бомжами больше не пахло. Смахнув со столов налетевший снежок, следователи сели немного поработать. До Нового года оставалось всего ничего, и в следственном отделе царили спокойствие и безмятежность.