Ветер громыхал пустыми мусорными контейнерами, пиная их по клочку загаженого асфальта. У капища помойки напряжённо колыхалась в ожидании толпа, человек в сорок. Пожилых. Потёртых. Злых. То и дело в гуще вспыхивали истерические скандальчики, но тут же гасли, как гасла бы спичка на этом вечном, пронизывающем, изматывающем ветру.

   На обочине людского пятна выделялся своим клетчатым картузом с ушами высокий, худой, как палка старик. Он пришёл одним из первых, но наглые и сильные давно выпихнули его на самый край. Прикусив губу, старик ждал, опираясь на массивную палку с косым следом сорванной с мясом таблички, и зябко ёжась в свой плащик из стереосинтетика, бывший в ходу полвека назад.

   Наконец, ворота распахнулись и нездешние бородатые мужики в жилетках выкатили из недр супермаркета просрочку. Склоки в толпе разом прекратились, и десятки глаз жадно впились в груды коробок, плывущих на вихляющихся, постанывающих, убитых колёсиках. Гогоча опрокинув содержимое телег в мусорку, продавцы (или всё-таки грузчики? уж больно они были неряшливы и волосаты) скрылись в чреве магазина, с лязгом захлопнув воротины.

   Как по команде, люди пошли на штурм. Это было... больно и страшно. Боролись за каждую упаковку, за каждый пакет. Мат, вопли, давка. На растоптанных продуктах скользили ноги. Руки тянулись к палкам сизой колбасы, попутно выдирая с хрустом чужие воротники и карманы.

   Выпученные глаза. Ненависть любого к каждому. Так пираньи набрасываются на добычу, в минуту обгладывая её до костей.

   Минут через десять на помойке среди опрокинутых баков не осталось никого, кроме того самого худого старика. Он лежал на спине, в разноцветном месиве гнилья, с распятым, окровавленным ртом. Молоко из порванного пакета густо заляпало плащ и образовало на груди лужицу.

  - Эй, мужик, ты живой?

   Толчок в бок. Старик медленно открыл глаза.

  - Ты как? Цел?

   Бомж, в вязаной шапочке, с неопрятной рыжеватой бородой, похлопал старика по щеке рукой в перчатке с обгрызенными пальцами. Тот сплюнул на подбородок сгусток крови, тяжело приподнялся и покачнулся.

  - Спасибо. Я живой, хотя, э-э-э, не вполне...

  - Володька?!

   Бомж упал на колени, схватил старика за плечи и принялся трясти.

  - Володька, Юрковский?! Это ты?!

  - Алёшка?!..

   Они сидели на скамейке обглоданного осенью сквера, тесно прижавшись друг к другу и совершенно не замечая прохожих. Дрянное пойло в пластиковой бутылочке, о происхождении которого Юрковский даже не хотел спрашивать, переходило из рук в руки и, хоть чуточку, но согревало.

  - ...Мы застряли с "Тахмасибом" на космодроме, в Гоби... Просидели там больше года. Без жратвы, без топлива, без ничего. Из Москвы только и слышали: "Ждите, скоро, скоро. Вопрос решается..." Спасибо командиру точки. От себя отрывал, но ухитрялся и нас кормить... А потом... Дождались... Китайцы нас... попросили... Уже к концу девяносто второго... Прикладами... Вот тебе и "вейдады-ю-и"... Тьфу! Суки!

   Быков непроизвольно потёр плечо.

  - Помню. Эти... новые хозяева... объявили тогда, что передали космодром и корабли в обмен на кредиты... Чинно, благородно...

  - Чинно-благородно?! Ванюшку наглухо тогда... Мы когда из отсека его доставали - в фарш... До последнего стоял, не пускал косорылых к реактору...

  - Земля ему пухом...

  - Светлая память...

  - А мы с Мишей на Землю на перекладных тогда добирались, как, э-э-э, нищеброды...

   Быков вытащил из кармана помятую пачку и принялся выбирать бычок подлиннее.

  - Смотрю, закурил?

  - Представляешь, Володя, - Быков чиркнул зажигалкой и выпустил клуб дыма, - В моём положении курение - это, практически, ничто!

   Юрковский хмыкнул, стянул картуз и попытался отчистить рукавом жирные грязные пятна. Ветер взметнул венчик седых волос, оставшихся на затылке.

  - А потом я Иоганныча ездил хоронить. В мае девяносто третьего. Он же болен был, помнишь? А, как пошли наши неурядицы, то решил уехать на родину... Потянуло его... Лучше бы не ехал... В Салдусе и похоронили... Я да ещё пара его старых знакомых. Он уже никому не нужен был там, понимаешь!.. А какой он в гробу лежал... Маленький, Лёшка! Худой... Серый...

   Юрковский уткнулся в плечо Быкову и заплакал.

  - Ну, же! Ну!.. Товарищ Генеральный инспектор! Володя, прекрати!

  - Лёшка! Ну, почему всё так?! Почему?! Всё просрали! Всё, ради чего жили... Как же так?!..

  - Значит, мы в чём-то ошиблись, Володя...

  - Ошиблись?! Надо было жрать от пуза, а не к Джупу летать?!

  - Успокойся. Уже ничего никому не докажешь...

   Юрковский, будто не слыша его, продолжил:

  - А Миша наш в девяносто седьмом, вместе с женой... С дачи ехали на машине - и самосвалом их снес какой-то урод...

  - Господи! Я не знал!...

   Быков сделал длинный глоток и шумно занюхал руковом.

  - Бедный Мишка!..

  - Он мне звонил за неделю до... Встретиться хотел... Я тогда ещё кое-как... работал. Переводы делал американам... Пенсию платили по инерции. Ещё как лауреату... Это потом отрезали... Потихоньку распродавал барахло... Квартиру поменял на однушку вот здесь...