– Понимаешь, Юлия, – говорит Марек, осторожно подбирая слова, – я, честно говоря, не очень хорошо знаю Адама. Но мне сдается, что Адам пустомеля и что он не очень-то умен. Пускай его отец всемирно известный органист, виртуоз и так далее, но сам Адам в этой жизни еще ничего не добился. Он попросту пустое место.

– Ах, вот как! Значит, по-твоему, Адам, пустое место? А ты сам, Марек, ты сам много добился? А ты разве не пустое место?

– Да, мне похвастаться особо нечем, – Марек старается говорить как можно спокойнее. – Я приехал в Варшаву из провинции и пытаюсь как-то вертеться, чтобы заработать на жизнь. Может, я снова пойду учиться в университет, если найду, где взять денег… А Адам просто живет на всем готовеньком и шлындает себе по Варшаве в красивых шмотках, которые отец таскает ему из-за границы. Он еще волосы отпустил, как девчонка!

– Я раньше не замечала, что ты такой злой и завистливый, – говорит Юлия, недобро прищуря глаза.

– А эти прыщи, – не может остановиться Марек. – Неужели нельзя что-нибудь с ними сделать! Прижечь или припудрить, не знаю… Просто неприятно смотреть!

– Как же это низко и мелочно, – говорит тихо Юлия.

Трамвай останавливается. Юлия вскакивает со скамьи, накидывает на плечо широкий ремень кожаной сумки, хватает тубус и быстро выбегает из вагона. Марек хочет выйти следом, он замечает, что Юлия позабыла книгу Адама, завернутую в серую упаковочную бумагу. Марек хватает сверток, бежит к выходу из вагона и сталкивается с каким-то мужчиной, поднимающимся по ступенькам в пустой вагон, чтобы ехать до конечной. Марек роняет книгу на ступени, нагибается, чтобы поднять, выскакивает из вагона и слышит, как за его спиной со скрипом закрываются двери. Трамвай отъезжает от остановки. Юлия его не ждет, она ходко идет вдоль трамвайных путей. Марек знает, Юлия немного стесняется, что она живет так далеко от центра, стесняется своей квартиры в новостройке и своих родителей, потому что её отец работает на заводе, а мать – поварихой в столовой, и «богемой» их никак не назовешь. И больше всего Юлия мечтает переехать из этой квартиры, в центр Варшавы или еще лучше куда-нибудь в Европу, например, в сказочный невероятный Париж, и навсегда позабыть и этих людей, которые в ней души не чают, и этот мещанский быт.

Марек бежит за Юлией, на бегу запихивая сверток с книгой в холщевую сумку, болтающуюся у него на плече, наконец, догоняет и идет рядом.

– Ты права, это гадко и мелочно, – кается Марек, немного отдышавшись. – Я, наверное, и правда завидую Адаму. Но ты тоже должна меня понять, мне сейчас нелегко.

Это лживое покаяние, здесь все слова – ложь. Но это правильные слова, и они производят на Юлию должное впечатление. Панночка останавливается под фонарем, на сверкающем присыпанном снежной крошкой тротуаре и пытливо смотрит Мареку в глаза.

– Я рада, что ты нашел в себе мужество это признать, – говорит Юлия и протягивает Мареку руку. – Мир!

– Мир, – говорит Марек и пожимает маленькую прохладную ручку Юлии.

Он хочет сказать Юлии, что она позабыла в трамвае книжку и уже тянется к сумке, когда Юлия говорит,

– Посмотри, какой снег! Это просто волшебство!

И тут только Марек замечает, что снег пошел сильнее. Снег словно сыплется из-под колпака фонаря, снежинки медленно кружатся в конусе света и падают на русые волосы Юлии и ложатся на её ресницы. У Марека сжимается сердце, в это мгновение он отчетливо понимает, что безнадежно влюблен в Юлию.

Панночка хочет идти дальше, вверх по улице, но Марек её останавливает.

– Постой, – говорит он. – Ты такая красивая. А еще этот снег…

– Это, наверное, последний снег в этом году, – замечает Юлия. – Уже март, все скоро растает, и Варшаву будет не узнать.

Панночка замечает, что Марек не может оторвать от нее глаз и улыбается ему немного смущенно.

– Ну, что ты так на меня смотришь?

Марек неловко обнимает Юлию и хочет поцеловать. Но панночка отталкивает его.

– Дурак! Ну зачем ты все испортил! – говорит обиженно Юлия и убегает вверх по улице.

– Юлия, постой!

– Не смей ходить за мной! Не провожай! – кричит ему Юлия, и Марек остается стоять под фонарем.

Он стоит и смотрит, как панночка доходит до угла и поворачивает к дому. Тогда Марек прячет руки в карманы пальто и шагает восвояси, он проходит мимо трамвайной остановки и выходит на мост через Вислу. От речной воды тянет ледяной сыростью, то и дело налетает ветер. Марек кутается в свое старенькое пальто и поднимает воротник. Дойдя до середины моста, Марек останавливается и достает из висящей на плече холщевой сумки книгу Адама и держит её в руке, словно взвешивает.

– Бросить, что ли, в воду и дело с концом? – спрашивает он сам себе.

Марек уже размахивается, чтобы швырнуть бумажный сверток в Вислу, но в последний момент останавливается, представляя, как будет мучиться Юлия, когда поймет, что позабыла в трамвае книгу.

– А пускай помучается, раз я для неё пустое место! – думает про себя Марек.

– Нет, нужно быть выше этого, – возражает Марек сам себе. – Вот как я поступлю. Я завтра же верну Юлии эту книгу. И пускай она сколько угодно милуется со своим Адамом. Я выброшу Юлию из своего сердца. И не стану за ней бегать. Мало ли хорошеньких панночек в Варшаве?

Марек пробует улыбнуться, хотя на душе кошки скребутся. Он прячет сверток с книгой в сумку и идет дальше через мост.

Марек заходит в подъезд, останавливается возле квартиры пани Сольски и достает из кармана ключ. Осторожно, чтобы не щелкнул замок, он отпирает дверь и переступает через порог. Марек стоит в темной прихожей, прислушиваясь в полночной тишине. В квартире тихо, только шумит вода в ванной комнате. Марек бесшумно разувается и вешает пальто на крючок.

– Не иначе, квартирантка плещется, – думает про себя Марек. – Как её? Мария, или нет, Марта… Никогда не поверю, что она так поздно возвращается со службы. Наверное, ходила на свидание.

Марек пытается вспомнить, как выглядит эта Марта. Кажется, она, совсем молоденькая, наверное, его ровесница. И еще Марта носит очки с круглыми линзами в проволочной оправе. И у неё чудесные полные губки.

– Да, губки у панночки хороши, – думает про себя Марек.

 Он продрог, пока шел через темный город, и не прочь выпить горячего чаю, но боится разбудить пани Сольски. Марек должен пани Сольки плату за комнату, которую он снимает, и должен не за один месяц. Даже подумать страшно, сколько злотых он должен хозяйке!

На цыпочках, с холщевой сумкой в руке Марек проходит по коридору, и половицы предательски скрипят под его ногами. В квартире у пани Сольски довольно странная планировка. Комнаты всего три – две хозяйка сдает, в третьей живет сама. Еще есть чулан и какая-то небывало просторная кухня или, если угодно, гостиная, где кроме дивана и этажерки с книгами есть еще обеденный стол, раковина, газовая плита, холодильник и шкаф с посудой. Марек думает, что скорее всего комнат в этой квартире было четыре, а кухня совсем крохотная. Покойный муж пани Сольски сломал одну стенку, и получилось довольно просторное помещение, не то кухня, не то гостиная. И вот на пороге этой самой гостиной Марек останавливается, настороженно вспушиваясь в тишину. Под окном горит уличный фонарь. Его холодный свет серебрит стекло и ложится на крашенные коричневой краской половицы. На стене над плитой поблескивают овальные абрисы сковородок, висящих на крючках. Слышно, как из крана в раковину капает вода. Возле окна сгустком темноты угадывается старый диван.

Марек проходит по кухне, берет с плиты чайник и жадно пьет из носика. Напившись, Марек так же тихо выходит в коридор, собираясь неслышно проскользнуть в свою комнату. Проходя мимо ванной комнаты, Марек слышит, что вода уже не льется из душа, и замечает, что дверь чуть-чуть приоткрыта, выходит, квартирантка забыла накинуть крючок на петлю. Марек проходит мимо, потом возвращается, останавливается возле двери и заглядывает в щелку. В ванной комнате висит жаркий водяной пар. Клубы пара сверкают в электрическом свете. Марек видит запотевшее зеркало, пожелтевший кафель на стенах и молоденькую панночку, стоящую возле ванны.