Работы В. С. Таскина и других отечественных авторов (А. Г. Малявкин, В. Е. Ларичев, М. В. Воробьев) являются свидетельством того, что в изучении дальневосточных государственных образований в целом и киданей в частности начался новый этап. Если раньше писались общие истории киданей, в которых социально-экономические аспекты занимали второстепенное место, то теперь именно они стали выдвигаться на первое место.
Работа над совершенствованием этих переводов и, главное, над переводами других текстов, несомненно, должна продолжаться, а переводить предстоит очень и очень многое. Достаточно напомнить, что до сих пор не существует достойных и полных переводов на русский язык даже династийных историй, являющихся методологическим фундаментом корпуса восточноазиатских исторических сочинений.
Вторая линия, тоже блестяще представленная в отечественном кочевниковедении, была ориентирована на тщательную разработку одного какого-то источника, как правило, занимающего центральное положение в определенной области. Эта традиция была заложена еще членами Российской духовной миссии в Пекине, продолжена Н. Я. Бичуриным, В. П. Васильевым и его школой. Блестящий анализ информации из «Ляо ши» («История династии Ляо») осуществил в позапрошлом веке М. Н. Суровцов, создавший первый в нашей стране монографический очерк истории киданей. Огромной популярностью в нашей стране пользуется совместный труд К. А. Виттфогеля и Фэн Цзяшэна, которые для реконструкции некоторых аспектов истории и культуры киданей, перевели отрывки из «Ляо ши» на современный английский язык. Наши отечественные исследователи, в частности В. С. Таскин, не рискнули работать в этом ключе со средневековым китайским языком, и на долгие десятилетия книга этих авторов стала «библией» киданеведения.
Была достаточно развита и такая крайне необходимая для исследователей третья линия, в рамках которой создавались обобщающие труды по истории отдельных кочевых народов или территорий, опиравшиеся на самостоятельное и глубокое изучение оригинальных источников. Помимо Н. Я. Бичурина или В. П. Васильева, здесь надо, разумеется, упомянуть работы Н. В. Кюнера, и особенно Е. И. Кычанова, А. Г. Малявкина и М. В. Воробьева. Последний создал уникальные по информативности и глубине исследования работы по истории чжурчжэней и их государства Цзинь.
Все эти направления не только заложили источниковедческую и историографическую базу отечественного кочевниковедения, но и позволили ему во многом сравняться с зарубежной историографией. А в мировом кочевниковедении в XX в. постепенно сформировался объемный корпус исследований, посвященных истории отдельных кочевых народов, в том числе киданей, чжурчжэней и монголов. Появилась необходимость заново перевести источники (Штейн перевел на фр. яз. «Ляо ши») и аналитические исследования (Виттфогель, Фэн Цзяшэн). Этому способствовало широкое распространение цивилизационного подхода и методологии системного анализа. Однако разочарование в идеологиях и отказ от них, внедрение в историческую науку позитивистской методологии, коммерциализация исторической науки сдерживали этот процесс.
Сказался и такой фактор. Для российской и советской историографии долго характерно было стремление расколоть сложившееся в китайской исторической науке представление о единстве дальневосточной цивилизации, чтобы затруднить ее новое (уже после маньчжуров) объединение под эгидой китайцев или японцев. Здесь сказалось и соперничество двух супердержав, одинаково претендующих на необъятные просторы немусульманской («желтой») Азии. Это позволяло обратить дополнительное внимание на историю и культуру северных народов, однако, для адекватной картины не хватало более взвешенной и научной оценки взаимоотношений этих народов с Китаем. Последнее является одной из насущных исследовательских задач в настоящее время.
В настоящее время чаще всего идет сравнение цивилизаций (сравнительно-цивилизационный подход), однако постепенно выявляется потребность перехода на второй уровень, дабы адекватно понять и оценить цивилизационную специфику и роль всех народов, их креативную роль (не количественное измерение, а глубина). Критерий – не способность народа к захвату территории (пространства) или длительность его существования (время), а обустройство мира.
Уход марксизма создал своеобразную историографическую яму в кочевниковедении, в которую тут же пришли более мелкие идеологемы Сибири, Монголии, восточноазиатская историография. Благодаря деятельности ряда отечественных исследователей, например, Н. Н. Крадина, шло активное заимствование представлений западных ученых. Последнее стало одной из составляющих вестернизации, идущей в стране. Ей в определенной степени скрыто противостояла истернизация, что проявлялось в усилении контактов с исследователями Монголии, Китая, публикации их работ. Происходило заметное накопление археологического материала. В итоге стала заметно усиливаться аналитически-обобщающая составляющая кочевниковедения. Однако обратной ее стороной стала своего рода какофония историографий. Изучение кочевников все еще идет в рамках прочтения их истории европейцами XIII в., хотя и в новой форме, с иной риторикой, с подбором большого количества тенденциозно подобранных фактов. Если в эпоху «монгольских ураганов» XIII–XIV вв. под негативное отношение к кочевникам были подведены европоцентризм, христианство и прагматизм нарождающегося буржуазного мировосприятия, то сейчас таким «фундаментом» становятся «общечеловеческие ценности», к тому же осмысленные «гуманистически», представление о единой истории человечества, где главной становится идея прогресса, а кочевники являют собой яркий пример регрессивного развития, акцент на критериях именно оседлой цивилизации (наличие религии, философии, литературы, материальной культуры). Обосновывается это и с помощью науки, а не религии, как прежде, выводы выглядят научно, а тенденциозность их не очевидна. Кочевой цивилизации больше не существует, отдельные отряды сохранившихся номадов не в счет, возражать некому. Наличие такого рода подходов и их наукообразность есть не результат излишней идеологизации или депрофессионализации исследователей, а продолжение традиционного многовекового информационного противостояния оседлых и кочевых народов. Налицо сохранение «черной легенды», но раскрашенной во все цвета радуги. Это одна из болевых точек, как науки, так и общечеловеческой культуры. Думается, что одна из основных задач науки сейчас не возвеличивание кочевников, а показ их как части человечества, а не генетического мусора, изучение механизмов функционирования их уникальной цивилизации, впрочем, не более уникальной, чем любая другая. Кочевники не «братья наши меньшие», а иные, вероятно, максимально иные по сравнению с «правильной культурой» Европы или оседлого Востока. Сейчас на основе достигнутых историей успехов фактически создается новая классификация народов. Если удастся доказать, что у тюрко-монгольского мира не было «истории», то не трудно будет утверждать, что у него нет ни настоящего, ни перспективного будущего. Наносится квалифицированный информационный удар по исторической памяти этого мира. Накопление археологического, исторического и историографического материала случайным не бывает. Прежние методологии (христианство, марксизм) уже не играют прежней роли, но сохраняются европоцентризм и оседлоцентризм и это они осуществляют новое наступление.
Недостаточность теоретизирования в востоковедении требует не только реконструкции истории, но и ее углубленного анализа с помощью тех или иных старых и новых тем и методологических формул и концепций. Они уже обозначаются.
Важной темой снова становятся, соответственно, этнические передвижения. Они всегда были в центре внимания культур и народов. В историографии, однако, как справедливо отметил один из пионеров идеи кочевой цивилизации в нашей стране А. И. Мартынов, взаимоотношения обществ оседлых цивилизаций и степной Евразии все еще не рассматривались как система отношений двух параллельно развивающихся миров и это связано с тем, что оседлые общества – явление историческое, а степная Евразия, прежде всего, археологическое, добавим, и филологическое, т. е. описываемое все еще достаточно тенденциозно, в значительной степени на основе тех оценок, которые давали современники кочевой цивилизации.
