Сказанное неплохо иллюстрируется на частном примере именно киданей. Они занимали заметное место в истории центральноазиатского региона и сыграли значительную роль в бурных событиях предмонгольского периода, оказав огромное влияние на развитие культуры дальневосточной ойкумены. Киданьские племена не только объединились в рамках самой могущественной державы Восточной Азии того времени и «заставили мир дрожать», но и, используя достижения китайцев и покоренных народов, создали яркую цивилизацию, оказавшую существенное воздействие на эволюцию кочевого мира. Созданная ими империя Ляо, существовавшая более двухсот лет (907–1125), в период наибольшего могущества владела территорией Внутренней и Внешней Монголии и частью Северного Китая, влияла на политику Кореи, северокитайских династий Поздняя Цзинь, Поздняя Хань и Северная Хань (936–972), тангутского государства Западное Ся. В зависимости от нее находились даже южно-китайские царства Уюэ и Южное Тан.
История киданьского государства в определенном смысле – апогей развития кочевой традиции на востоке Азии, когда бывшие кочевники максимально отказываются от тактики набегов и грабежей (полного отказа от этой тактики нет даже в оседлом обществе, поскольку насилие – обязательный атрибут так называемой «феодальной» экономики) и пытаются построить свой «мир», но эта модель принципиально будет отличаться от китайской или римской именно тем, что здесь в качестве периферии выступают не номады или кочевники только, но и оседлые китайцы. Этот опыт киданей в той или иной мере будет изучаться всеми последующими завоевателями Китая, но там этнополитическая ситуация будет отличаться от киданьской. Если кидани начинали создавать баланс кочевых и оседлых районов, лавируя между ними, то чжурчжэни и монголы в большей степени склонялись к их иерархии и в результате в «угнетении» оказывались, прежде всего, кочевые народы. Естественно, что после изгнания кочевников, период их господства и «угнетения» стал восприниматься как своеобразные «средние века», лишенные культуры, почему эту культуру и не было необходимости изучать.
Киданьскому обществу фактически окончательно присваивается статус милитаристского. В XX в. своеобразным итогом этого станет концепция «завоевательных империй», одной из которых, разумеется, будет считаться киданьская. Представление о киданях как варварах перейдет потом в справочную литературу, где будет говориться о том, что киданьская империя была создана «племенами» кочевников, впрочем, как и чжурчженьская и монгольская. После монгольского завоевания окончательно складывается представление об особом менталитете и неуемном воинственном духе кочевников, их пассионарности.
Таким образом, киданьскую культуру можно образно назвать безмолвствующей. В результате «сотрудничества» Европы и Китая ее история оказалась полна множества штампов и предстает в виде серии образов, совокупность которых фактически ставит вопрос о том, что мы практически не знаем ее. «Голос» киданей не дошел до нас.
Соответственно неизбежной и изначально обязательной задачей является рассмотрение истории киданей максимально деидеологизировано, беспристрастно, объективно и научно. Облегчает это разрешение другой методологически и конкретно исторически важной проблемы, связанной с ролью элиты в развитии того или иного социума. Рассмотрение конкретной истории общества сквозь призму деятельности его элиты выявляет сущностные особенности его развития.
Одной из вечных тем исторической науки была и остается история различных социальных слоев. Если до недавнего времени основное внимание уделялось низам общества, истории их сопротивления «угнетению» и «эксплуатации», то в прошлом веке сформировался устойчивый интерес как ко всей социальной «анатомии», так и к функционированию тех слоев общества, которые принято именовать элитными, «верхами общества», хотя интерес к прошлому и настоящему тех слоев населения, которые заняты управлением общества, существует на самом деле на всем протяжении человеческой истории во всех цивилизациях. Можно сказать, что это одна из вечных исторических и политологических проблем. Естественно, что каждая цивилизация для обозначения управленцев выработала свои наименования. В рамках европейской общественной мысли сложилось несколько таких терминов. Это, прежде всего, «знать», «аристократия», «элита», «правящий класс». Все они возникли в разное время и в разных обществах, однако во многих ситуациях, особенно в публицистике, рассматриваются как синонимы. Понятия «аристократия» и «знать» часто используются в негативном смысле, особенно в марксистской литературе. Это особенно характерно для российской науки в настоящее время, когда мы, безусловно, наблюдаем в некотором смысле плохо контролируемый информационно-терминологический хаос. Разумеется, надо учитывать, что эти термины появились в разные эпохи и в разных регионах, хотя и на более или менее близкой стадии развития, когда выстраивалась иерархия родов и племен, шла ожесточенная борьба их друг с другом и вырабатывались нормы и рецепты их сосуществования. Ни один из данных терминов из европейской и русской культур выбросить невозможно, и уже хотя бы поэтому делаются попытки разобраться в их соотношении. Предпочесть один какой-то не хватает достаточных оснований, и поэтому они чаще всего используются одновременно. Однако, думается, они, с учетом их специфичности, могут быть расположены в определенной иерархии. Именно элитологическая история киданьского общества позволяет это проиллюстрировать достаточно ярко. Кидани, существовавшие на протяжении тысячи лет (III–XIII вв.) в одном из самых сложных и густонаселенных регионов мира (Восточная Азия), создали и развивали в рамках ряда государств (Великая Ляо, Западная Ляо, Северная Ляо, Восточная Ляо) весьма совершенную управленческую структуру, опыт которой изучался на протяжении всех последующих столетий чжурчжэнями, монголами, китайцами, маньчжурами, корейцами. История изучения киданей, по сути, есть история изучения деятельности именно элиты. Политическая история киданьского государства есть квинтэссенция информации о жизни и деятельности этого своеобразного народа-элиты. Материал по киданьской элите накопился уже немалый, вряд ли хотя бы в ближайшем будущем будут найдены новые текстовые свидетельства. В любом случае они уже будут лапидарны и случайны. Текстов энциклопедического масштаба, адекватных «Цидань го чжи» и «Ляо ши», в природе больше не существует. Новые сведения могут дать археологические исследования, но и они уже не совершат революции, тем более, что их информация касается лишь быта, хозяйства, топографии и т. д.
Своеобразным недостатком современных исследований, вероятно, стоит считать то, что элита чаще всего рассматривается вне определенных исторических рамок, как своего рода универсальный общественный феномен. Да, элита была, есть и будет в истории человечества всегда, в то же время вряд ли спорным покажется утверждение, что она имеет свои исторические, этнические и социальные отличия, что при всей своей похожести европейская элита имеет и свои существенные отличия от азиатской. Элита в средние века не то же самое, что современная элита. Сложилась несколько парадоксальная ситуация, когда, не изучив досконально конкретно-исторические варианты, мы торопимся создать некую абстрактную модель элиты вообще. Не менее часто мы «читаем», скажем, ту же азиатскую элиту через европейскую и достаточно механически переносим «признаки» и «функции» европейской элиты на Восток. Не удивительно, что при этом у нас появляются «основания» говорить о некоей «недоразвитости» восточных «феодалов» или современной азиатской этнонациональной знати. Мы забываем, что «иное» не есть «меньшее» или «худшее». Если сказанное имеет отношение к оседлой восточной элите, то кочевников нередко вообще выводят за рамки соответствующего исследования. Между тем хочется сказать, и надеюсь, приводимый ниже материал засвидетельствует это, что именно у кочевников многие аспекты социальной структуры выражены гораздо рельефнее, четче, чем у оседлых. В частности, кочевая элита в своей жизнедеятельности меньше «отвлекается» на многие проблемы экономики или культуры, например, на философские, литературные или религиозные споры и часто старается лишь «сражаться» и «править», что позволяет, на мой взгляд, четче увидеть главное в ней и сущностное. Модель кочевой элиты, буде она воссоздана окончательно, может быть, станет выглядеть этаким пробирочно чистым вариантом.
