Несколько последних суббот Антон учил Даниэля играть в шахматы. Терпеливо. В гостиной. Катя лежала в постели и прислушивалась.

– Это пешки, – говорит Антон. – Самые неважные фигуры. Вроде рядовых солдат. Ими не особо дорожат. Жертвуют ими во славу великих полководцев. Поэтому, Даник, быть солдатом – это не сахар. Лучший день в жизни солдата – это день демобилизации. А как демобилизоваться шахматному солдату? Вот, смотри. Если он пройдет через всю доску, то станет ферзем, и его жизнь полностью изменится. Ферзь ходит в любом направлении, он сильный и здоровый. В шахматах ферзь сильнее короля. И красивее. Иногда его называют королевой. Поэтому его надо беречь как зеницу ока. Без ферзя король очень слаб. Он, конечно, может продолжать жить без своей королевы, но в этой жизни будет мало смысла. Фактически он просто будет ждать конца партии. Поэтому очень важно не подвергать королеву лишнему риску. Она хоть и сильная, но нежная. У нее сахарное сердце. Как у твоей Сони. У нее тоже сахарное сердце. Скоро ты в этом убедишься, не волнуйся. В любом случае, Даник, для королевы опаснее всего конь. Конь ходит немножко странно, даже нелепо, но в том-то и кроется его секрет. Тот, кто осмеливается быть не таким, как все, получает преимущество. Вот, смотри. Конь делает два шага вперед и еще один – в сторону. Налево или направо. Видишь? Представь себе всадника. Он мчится вперед, преодолевает две клетки, а потом останавливается, слезает с седла и делает шаг в сторону. Ну-ка, попробуй сам. Отлично, молодец. Очень хорошо. Ты все понял. Гораздо быстрей, чем мой сын Николай. Но, может, я сам в этом виноват. Слишком многого от него хотел, но не знал как… Слишком на него давил. И он сломался. Неважно. А сейчас возьмем слона. По-другому его называют офицером. Давным-давно, когда даже твой Антон еще не родился на свет, король, если хотел сообщить своему главнокомандующему что-нибудь важное, посылал ему с офицером депешу. Тогда еще не было ни почты, ни телефонов, ни компьютеров. Компьютер, Даник, – это классная штука. Он поможет тебе учиться. Только помни, что компьютер не сделает тебя счастливым. Понимаешь? Чтобы быть счастливым, нужны друзья. У нашего офицера тоже есть друг, который ходит по черным клеткам. Как и у твоего соперника. У каждого из вас по два офицера. Один в белых сапогах, другой – в черных. Почему их два? Как ты думаешь? Верно. Если одного убьют в бою, будет кем его заменить. Что у нас осталось? Ладья. Ладья – она чем-то похожа на твоего папу. Ходит только по прямой. Скучновата. Ни рыба ни мясо. Но когда в семье есть кто-то такой, это хорошо. Только не говори папе, что я это про него говорил. Что? Да, конечно. Тебя и просить не надо. Ты и сам знаешь, кому что говорить, а кому что – нет. Ты уже большой и все понимаешь. Поэтому тебе пора научиться играть в шахматы. Отлично. Теперь я расставлю свои фигуры, а ты начинай расставлять свои…

Завершив урок на курсах начинающего шахматиста, Антон и Даниэль шли смотреть, как продвигается строительство клуба. Шагали они молча. «После шахмат, – думал Даниэль, – мозги устают, как ноги после бега». Антон вспоминал, что Каспаров – об этом писали в газете – выиграл у компьютера Deep Blue, и думал: «Если бы Каспаров проиграл, это было бы ужасно».

Они подошли к котловану. Из него уже торчали железные прутья, а в сторонке ждали своей очереди груды кирпича и кафельной плитки. Там и сям валялись, разинув пасти, пачки сигарет с арабскими надписями.

В десять утра в квартал въехал военный джип. Антон учуял его первым.

– Это они, – сказал он Кате, резко вскочил из-за стола, скрылся в спальне и заперся на ключ.

– Кто «они»? – через дверь спросила Катя.

– Тише! – сердито прошептал Антон.

– Да что случилось-то? Почему тише?

– Ты что, не чувствуешь, чем пахнет? Это запах армии! Они пришли за мной! Скажи им, что меня нет дома. Нет, скажи, что я умер.

– Какой еще армии? Что ты несешь?

Ей хотелось рассмеяться, но на всякий случай она отодвинула штору на окне, выходящем на улицу.

К ее удивлению, мимо их дома действительно с ревом пронеслась армейская машина.

– Они не к нам, – сказала она запертой двери. – Дальше поехали.

Но Антон отказывался выходить.

В пять минут одиннадцатого джип остановился возле строящейся миквы. Из него выскочили четыре солдата в касках и с автоматами, за ними – мужчина в штатском. Они застукали Наима на месте преступления. В тот момент, когда он – в точном соответствии с донесениями разведки – вел наблюдение за секретной базой.

Они арестовали и его, и рабочих, надели на всех наручники, затолкали в джип и уехали. Все это заняло считаные минуты.

Но еще несколько часов после этого Антон отказывался выходить из своей комнаты.

Он открыл дверь только вечером – быстро взял стакан чая в подстаканнике и тут же ее закрыл.

Катя присела возле запертой двери.

– Может, объяснишь уже, почему ты так боишься солдат? – услышав стук, с каким он поставил на стол пустой стакан, спросила она.

– Нет, не могу.

– Представь себе, что ты в церкви, на исповеди.

– Я не верю в бога и не хожу в церковь. Ты прекрасно это знаешь и нарочно меня злишь.

– Ладно, Антон. Я подожду. Расскажешь, когда захочешь.

– Я не захочу. Ты зря теряешь время.

– Понятно.

Она пошла на кухню и поставила в духовку пирожки с капустой. Может, их аромат проникнет в узкую щель под дверью и выманит Антона наружу?

Напрасная надежда. Катя подошла к книжной полке, взяла «Доктора Живаго», уселась на пол спиной к двери и принялась шуршать страницами. Она все просчитала правильно. Такой джентльмен, как Антон, не допустит, чтобы женщина сидела из-за него на полу.

И правда, вскоре послышался его голос:

– Катя, прошу тебя, встань с пола.

– Встану, если скажешь, почему боишься солдат. – Она с шумом захлопнула книгу.

– Котик, не спрашивай меня про это. Прошу тебя.

– Но…

– Прошу тебя, Катя. Если ты хоть немного меня любишь, не спрашивай.

Голос Антона вдруг сорвался на фальцет. Как у мальчишки в переходном возрасте. Раньше с ним никогда такого не было. Из-за двери Катя слышала, как тяжело он дышит.

– Хорошо, хорошо, – испугалась она. – Расскажешь, когда захочешь. Но хотя бы открой дверь! Я по тебе соскучилась. Солдаты давно ушли, и мороженой картошкой больше не пахнет. Я бы вызвала слесаря, чтобы вскрыл дверь, но не могу. Слесарь у нас в квартале один – ты.

– Скоро, котик. Скоро я к тебе выйду, – ответил он.

Она подождала еще несколько минут, пока не услышала за дверью стук пишущей машинки. Это ее успокоило. Антон печатает, следовательно, он существует.

Ноам три дня подряд не подходил к телефону, и Бен-Цук начал волноваться. Он отправился на стройку и обнаружил там полный разгром: груды битой плитки, кое-как брошенные инструменты… По всему этому ползали муравьи.

Он испугался. Это совсем не походило на Ноама – вот так исчезать.

На главной улице Сибири не было ни души, если не считать двух старушек, сидевших на автобусной остановке. Он попытался выяснить у них, что случилось, но они только улыбались и отрицательно качали головами. Или утвердительно? Он не понял. Потом они произнесли что-то на своем языке и показали на строительные леса.

– Что? – переспросил он на иврите, а затем на английском.

Но и английский не помог. Черт!

Он поехал к Ноаму домой, в деревню, расположенную у подножия горы, и отец Ноама сообщил ему печальную новость: его сына подозревают в работе на вражескую разведку. Его увезли солдаты с секретной базы, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. Тех, кого забрали вместе с ним, вчера освободили, но он до сих пор под арестом.

Тут в разговор вдруг вмешалась мать Ноама, до этого молча сидевшая рядом с мужем:

– Что вы за народ такой? Совесть у вас есть? Мой мальчик – и зовут его Наим, а не Ноам! – птички не обидит! Что вам от него надо? Мало вам нашей земли, вы и детей наших забираете?