В двадцать три года Ноам-Наим купил на скопленные деньги свой первый бинокль, «Никон». Где бы ни работал, он всегда брал его с собой и в перерывах, когда другие рабочие ели или сплетничали (или ели и сплетничали), он – худощавый, почти тощий, с заостренным, как у птицы, лицом – находил самую лучшую для наблюдения за птицами точку, брал в руки висевший на груди бинокль и полностью отдавался созерцанию.

В субботу утром Антон повел Даниэля на прогулку по кварталу. Со стороны они казались дедом и внуком, а при сильном желании между ними можно было обнаружить и внешнее сходство: у обоих были похожие носы, горделивая осанка и манера при ходьбе чуть-чуть клониться вправо. Недавно Даниэль спросил его:

– Скажи, а я тебе кто?

Антон знал, что мальчик ждет от него точного ответа – например, «неродной внук» или «приемный внук», – но вместо этого сказал:

– Ты моя смешинка. А все остальное не имеет значения.

Даниэля этот ответ не устроил; он потребовал, чтобы Антон в который уже раз все ему подробно объяснил, и тот, как всегда, сдался. Он знал: детям (особенно тем, кого срывали с насиженного места) хочется жить в мире, где царит порядок. Он рассказал Даниэлю, что его бабушка была замужем за другим мужчиной, что этот мужчина исчез, сбежал, и бабушка много лет жила одна и очень грустила. Антон познакомился с ней в доме престарелых и увидел, что, хотя она и грустит, ее не так уж трудно рассмешить, и понял, что наконец-то нашел то, что так долго искал, то, ради чего стоит жить. Понял, что будет жить, чтобы радовать Катю.

– И когда Катя, то есть твоя бабушка, сказала, что у нее есть в еврейской стране внук и что она скучает по нему так сильно, что больно дышать, – продолжал Антон, – я поцеловал ей руку и сказал, что готов поехать в еврейскую страну – хотя я не еврей и не молюсь ни одному богу, – лишь бы ей стало легче дышать. Единственное, на что я не готов, так это лежать на печке в доме у детей, как это делали мои дед и прадед. Я ненавижу этот паразитический обычай и хочу, чтобы мы жили отдельно, в собственной квартире. Все это, – объяснял он Даниэлю в тысячный раз, – я сказал Кате, то есть твоей бабушке, еще до отъезда в Израиль, чтобы потом не возникло никаких недоразумений. Но один сюрприз меня все-таки ждал. Потому что внуком, о котором я столько слышал, оказался не кто-нибудь, а ты, Даник.

– А твой сын? Он не рассердился, что ты уехал в Израиль? – спросил Даниэль, и сердце у Антона сжалось.

Ох уж этот Даник… Вечно он задает самые неудобные вопросы.

– Мой сын уже большой, – через несколько секунд ответил он. – За него можно не волноваться. Он и без меня прекрасно справляется.

Даниэль приезжал к ним в гости каждую вторую субботу, и каждую вторую субботу они с Антоном ходили гулять. Чтобы дать Кате поспать. Она любила спать допоздна. В квартале не было ни детской площадки, ни сказочной избушки, в которой можно полазать, поэтому они просто ходили и разговаривали. Антон называл эти разговоры «мужскими»: «Потолкуем как мужик с мужиком». А о чем обычно говорят между собой мужчины? Например, с Даниэлем училась в одном классе девочка по имени Шони. Даниэль был в нее влюблен, но не решался к ней даже подойти.

– Почему?

– Потому что я репатриант. Потому что я ниже ее на полголовы. Потому что она – это она, а я – это я.

– Слушай меня внимательно, – назидательно произнес Антон. – Эта Соня…

– Шони, – поправил его Даниэль.

– Ну, Шони так Шони… – Антон чуть повысил голос: – Это она должна быть тебе благодарной за то, что ты ее любишь!

Затем он, имевший богатый опыт ухаживания за женщинами, решил дать Даниэлю несколько практических советов:

– Неважно, сколько тебе лет, в этих делах возраст значения не имеет. Начни оказывать знаки внимания ее лучшей подруге. Ревность способна разжечь самое слабое пламя. Смотри на нее в упор, а как только она поймает твой взгляд, сразу отвернись. Пусть ее одолеют сомнения: смотрел ты на нее или нет. Пропой ей на ухо строчку из какой-нибудь песни про любовь, буквально одну строчку, и сам себя оборви. Когда будете заходить в класс, открой перед ней дверь.

Слушая Антона, Даниэль чувствовал, как к нему возвращается уверенность, но доживала эта уверенность только до вечера субботы. От нее не оставалось и следа, стоило ему увидеться в классе с Шони.

– Найди у нее какой-нибудь недостаток, – однажды предложил Даниэлю Антон и, встретив его удивленный взгляд, поспешно добавил: – Не может быть, чтоб у нее не было ни одного недостатка. Они есть у всех. Если не внешние, то внутренние. Десять лет назад, в Москве, одна дамочка попросила меня помочь ей открыть заклинившую железную дверь, и я…

– Смотри! – воскликнул Даниэль и указал рукой на глубокую яму за автобусной остановкой.

«Что это со мной? – подумал Антон. – Ослеп я, что ли? Как же я не заметил эту яму? Я ведь раз сто мимо нее проходил».

Они осторожно приблизились к краю ямы. Откуда она здесь взялась? Собака разрыла? Нет, яма великовата. Кратер от падения метеорита? Нет, тогда яма маловата. Может, это вход в секретный тоннель, проложенный к секретной военной базе на той стороне долины? Но вход в секретный тоннель должен быть замаскирован…

– Понял! – хлопнул себя по лбу Антон. – Это клуб!

– Какой клуб? – удивился Даниэль.

– Шахматный клуб! В мэрии наконец-то получили мое письмо. – Антон попытался шагами измерить периметр ямы. – Так и есть, Даник. – Он ткнул пальцем в центр ямы. – Там будут стоять столы. На каждом столе – доска и часы. Возле каждого стола – два стула. А с этой стороны в стене будет окно с видом на долину. Чтобы тот, кто ждет хода соперника, мог скрыть волнение. Сделать вид, что он абсолютно спокоен: вот, сидит, глазеет на птиц. Здесь будет центральный вход и вешалка для верхней одежды, а здесь, в этом углу, поставят стол с кофе, чаем и маслинами. Маслины – это самое главное! Маслины улучшают мыслительные способности! Пойдем домой, Даник. Пора начинать подготовку. Судя по состоянию котлована, клуб откроется уже через несколько месяцев, а ты еще не все фигуры выучил!

Для Ноама и его бригады эта миква была не первой. Он успел накопить достаточно опыта, чтобы точно знать, какова должна быть площадь бассейна и сколько в него должно помещаться воды, какого размера должна быть площадка для банщицы, что такое «оцар» и «шокет-олаха», чем отличается мужская миква от женской и как предотвратить «зхилу», то есть протечку, которая сделает микву непригодной. Поначалу он пользовался чертежами раввина Шенбергера, но с годами нуждался в них все меньше и все больше полагался на собственные знания. Бен-Цук обратился к нему в момент, когда он был на пике профессиональной карьеры: обладал всеми необходимыми умениями, чтобы решить любую возникающую в ходе строительства проблему, но еще не пресытился своей работой и трудности его только радовали.

Что до сооружения первой миквы в Сибири, то это, несомненно, была трудная задача. Бен-Цук выделил ему щедрый бюджет, и Ноам считал своим долгом сделать так, чтобы вложенные средства оправдались. Эта миква станет маленьким шедевром; комнаты ожидания, души, вентиляция – все будет не хуже, чем в турецкой бане. В первые недели Ноам был так занят, что совсем забыл про висевший у него на шее бинокль. Он позволил себе снова взять его во время перерыва в руки и поднести к глазам только после того, как убедился: все идет как по маслу.

Бен-Цук оказался прав. Место, выбранное для миквы, было поистине уникальным – нечто вроде созданной самой природой наблюдательной площадки. Внизу расстилалась долина, над которой кружили все водившиеся в регионе птицы. Соколы, журавли, удоды, цапли… Но дело не ограничивалось птичьим разнообразием. Имелся и дополнительный, как выразился бы Бен-Цук, бонус. Ноаму потребовалось несколько дней, чтобы сообразить, откуда такое количество птиц. Их привлекала военная база по ту сторону долины. По-видимому, от расположенных под землей секретных сооружений исходило тепло, создавая термические потоки воздуха, в которых птицы могли свободно парить. Кроме того, там возвышались огромные антенны. К одним из них птиц тянуло как магнитом, от других как будто отбрасывало. Громкие звуки, раздававшиеся из приборов системы оповещения («Красный орел! Красный орел! Дежурное отделение – на строевой плац!»), их пугали, зато сам строевой плац они полюбили. Солдаты на плацу, похожем на площадь Сан-Марко в миниатюре, появлялись редко. Чем больше Наим наблюдал, тем яснее понимал, что солдаты военной базы львиную долю времени проводят под землей, оставляя все, что на поверхности, птицам. Однажды он следил за парой серых журавлей, взлетевших с самой высокой антенны и нырнувших в долину, и вдруг заметил припаркованный за оливой «пежо». Он навел фокус и увидел за лобовым стеклом голое тело. Точнее говоря, ягодицы. Две дольки. Ему не хотелось на это смотреть, но оторвать от сцены взгляда он не мог. Ягодицы быстро и ритмично, как клюв дятла, поднимались и опускались; под обнаженным телом виднелось еще одно, со спущенными штанами. Вообще говоря, ничто не мешало Наиму перестать на это смотреть и вернуться к наблюдению за журавлями, но он вместо этого подвинулся чуть левее, чтобы картину не загораживал противосолнечный козырек на водительском месте, и увидел четыре ноги, обутые в высокие армейские ботинки. Пока Наим пытался осмыслить, что происходит, лежавший снизу мужчина приподнялся, повернул свою лысую голову и оказался к нему в профиль. Наим отпрянул, словно севшая не на ту антенну птица, мгновенно опустил бинокль и, обращаясь к рабочим, заорал: «Чего расселись? Перекур окончен! Миква должна быть сдана в срок! Я не собираюсь вас целый день пинать под задницу!» Рабочие уставились на него с изумлением. Раньше он никогда на них не орал, тем более не использовал таких выражений, как «пинать под задницу». Поэтому они и любили с ним работать. Что за муха его укусила? До конца смены Ноам сердито резал кафельную плитку и ни с кем не разговаривал. На следующий день в обеденный перерыв он снова поднялся на наблюдательную площадку и направил бинокль на вчерашнее место, но увидел лишь кусты, камни и коров, которые то ли привычно паслись, то ли случайно сюда забрели. «Наверно, я схожу с ума, мерещится всякая чепуха, – подумал он. – Все из-за того, что я одинок. Может, хватит мечтать о длинноногой женщине с дерзким взглядом, которая снится мне каждую пятницу перед восходом солнца? О женщине, которая, как и я, любит птиц? Может, пора спуститься на землю и жениться на девушке из деревни, как делают все и о чем твердят мои родители? А птицы… В крайнем случае потом научу ее в них разбираться».