Ланин двинулся медленно вперёд.

– Должен упражняться с тобой чаще, – говорил он по-приятельски, словно забыл, что идёт рядом с рекрутом. – Чувствую себя обновлённым. Из тебя неплохой противник. Даже сумеешь укусить…

Он внезапно нахмурился.

– Пожалуй, в той взбучке, какую ты мне устроил неделю назад, – добавил он немного погодя хрипло, – ты был уверен, что сегодня положишь меня на обе лопатки…

– Как я мог бы так думать! – прервал его Черский быстро. – Ведь Ваше Высочество создали для меня сознательно удобную цель, для меня это ясно. Атакуя, одновременно показал я свои слабые стороны. И поэтому должен был бить в стену.

Черский рассмеялся беспечно, а Ланин вторил ему.

– Вот, мудрый из тебя парень! – похвалил он. – Именно о том и шла речь. Если понимаешь, то очень хорошо.

Он остановился. Перед ним Марущик ударял в стену и постоянно в то же самое место.

– Сколько? – спросил он, обращаясь к капралу.

– Сто двадцать.

Он взглянул на рекрута. По посиневшему лицу лились струи пота.

– Как считаешь, – обратился он к Черскому, – выдержит?

– Если Ваше Высочество позволят, спрошу его о том по-польски. Сам ответит лучше.

Ланин кивнул головой позволяюще.

– Выдержит, Ваше Высочество! – доложил Черский немного погодя, обменявшись несколькими словами с Марущиком. – Просит только, чтобы смог немного отдохнуть.

– Согласен, пусть отдохнёт, но почему он так плохо говорит на русском? Хлоп (крестьянин) как дуб, приятно на него посмотреть, а дубы полные молчуны. Не смог он выучить? Ведь ты говоришь прекрасно!

– Если Ваше Высочество прикажут, буду его учить.

– Таким образом, я приказываю. Кроме того, можешь взяться за этих черкесов, татар и других калмыков, так как с ними вообще несчастье. Если не ударишь, ничего не поймёт. Аж руки болят. Из тебя парень не глупый, наверное, сумеешь и таких научить. Ну, ну, Черский, подошла бы тебе такая работа? Во всех работах существуют те же самые проблемы. И мы бы показали, как это можно сделать иначе…

Черский слушал со всё большим изумлением. Он увидел, словно другого Ланина: озабоченного, занятого какой-то мечтой, имеющего не выразимые отчётливо амбиции. Не был, однако, уверен, не ошибается ли он, не увидит ли он спустя мгновение его обычное жестокое лицо или какое-то неосторожное слово не приведёт ли его в бешенство.

– Желания Вашего Высочества являются для меня приказом, – произнёс он вежливо. – Опасаюсь только, что мои силы здесь не будут достаточными…

Ланин энергично выпрямился.

– Что же, в моей роте нет больше поляков? – произнёс он высокомерно. – Всех заставлю работать! Русский язык – вещь священная. Ну, Черский берёмся за работу! – потёр он руки с какой-то внутренней радостью. – Прежде чем те сообразят, у нас уже не будет молчунов. Вот и забьём им клин!

Глаза Черского прояснились на мгновение, словно и его охватило воодушевление, которое чувствовалось в словах начальника, но сразу же сомкнулись настороженно.

– Если Ваше Высочество так этого желают, никто не уклонится от работы, – произнёс он осторожно. – Нужен только приказ, чтобы знали, что делать.

Ланин взглянул на него с нескрываемой симпатией.

– Разумный из тебя парень, – согласился он снова. – Хорошо, отдам приказ.

Он перевёл взгляд на отдыхающего Марущика.

– А этот стоит, как столб, думает, не освободят ли его случаем, – сказал он, посмеиваясь. – Нет, братку! Двести раз и ни на один меньше. Затвердеть должен, все данные, чтобы стать хорошим солдатом, у тебя есть. А ты, Черский, сразу начинай обучение и возьми пана Марущика под свою команду. После окончания упражнений до конца дня оба свободны. Капрал остаётся на месте и только считает.

Он помахал весело рукой и направился к двери. Быков пересёк ему дорогу.

– А если рекрут упадёт? – спросил он быстро. – Освободить его также.

– Погнать штыком! Всемилостивейшему Государю, царю всей России нужны твёрдые хребты!

Черский по стойке «смирно» смотрел за ним, пока он не исчез в сенях, и после этого ещё не двигался. Только когда стихли совершенно шаги, подошёл к Марущику.

– Как себя чувствуешь? – спросил он. – Можем начинать?

– Можем. Неплохо отдохнул. Какой-то он сегодня очень добрый.

– Избил меня до полусмерти, наверное, поэтому. Хотя и… – Черский остановился внезапно… – Нет, за этим что-то кроется. С утра он совершенно другой… Ты должен сменить приём, – перешёл он на более близкую тему. – Бей так, чтобы поочерёдно открывать кирпичи. Вот, так! Он пододвинулся к стене, наклонил карабин, ударил – груда снега отлетела. Отскочил ловко, двинулся влево, двинулся вправо, ударил повторно: открылся весь кирпич. Марущик повеселел. Попробовал теперь сам: удалось отлично. Ударил снова – попал точно в цель. И с той поры пошло как по маслу.

– Раз, два… раз, два, раз… – командовал Черский чётко. – Правая сильней! Не напрягай излишне рук, спокойней, спокойней… Вот так! Бей врага, раз, два! Бей врага, раз, два, раз, два, – незаметно слова переходили в плавный и напевный ритм. – И ещё одного, раз, два!..

Он встал в фехтовальную стойку и тоже начал выбивать ленту. Несколько выше от той, но точно так же ровную.

– Раз, два, раз, два… – он командовал без перерыва. – Это школа, это школа единственная, раз, два, раз, два… Сильней, за нашу, за вашу, раз, два!.. За свободу, за нашу, за вашу. Бей врага, раз, два, раз, два!..

Капрал Быков не понимал этих слов, но в его глазах появлялось всё больше изумления. Что Марущик ещё двигался, не было в этом ничего заслуживающего внимания. Но что после утренних занятий и ста пятидесяти прыжков здесь, на воздухе, бил он сапогами с такой энергией, что брызгал снег, выходило за нормальные понятия. И этот Черский… Ведь ему никто не велел упражняться. Почему он не отдыхает? Почему постоянно перебрасывает тело на левую ногу? Это даже неправильно…

Обеспокоился он этим серьёзно, но, так как к его обязанностям относился только подсчёт, махнул он в конце концов на это рукой и только чётко оглашал количество.

– Сто пятьдесят пять… Сто пятьдесят шесть, – начал он ускоряться, потому что тот увеличил темп. – Сто пятьдесят семь…

– За нашу, за вашу, раз, два!.. – отвечал ему удивительный напев, к которому и Марущик теперь присоединился. – За свободу, за нашу… За вашу, раз, два!..

– Сто шестьдесят пять… Сто шестьдесят шесть… – В это время проходил какой-то поручик. Он остановился, поглядел, легко улыбнулся…

– Хорошо рисуете эти ленты, – похвалил он. – Кто вас сюда поставил?

Черский прервал свои занятия и энергично отдал честь.

– Капитан Ланин, Ваше Высочество!

– Сколько раз?

– Он – двести.

– А ты?

– Я для себя.

– Как это: для себя? Зачем упражняешься?

– Моя левая нога ударяет несколько слабее в землю. Пользуясь свободным временем, усиливаю удар.

Поручик быстро взглянул на него.

– Гм, левая нога… – пробормотал он. – Ну-ка, попробуй при мне. Посмотрим, поправил ли ты её.

Черский выполнил несколько раз упражнение и продолжил красную ленту. Снова встал по стойке «смирно».

– Раз, два, раз, два… – пел Марущик, теперь сам подавал себе команду. – Раз, два!..

– Сто шестьдесят девять! – Быков считал старательно, не обращая внимания ни на что. – Сто семьдесят!

Офицер бросил на них взгляд, будто удивляясь этой говорливости, но сразу повернул голову.

– Действительно, левая нога несколько слабее. – признал он. – Не перебрасывай, однако на неё излишне вес, так как охромеешь. Нужно упражняться вровень со всеми. Не мучайтесь больше!

Он улыбнулся, отдал честь и сделал шаг вперёд. Взглянул ещё раз на стену и склонился к Черскому.

– Что касается бело-красной полосы на стенах казарм, – произнёс он тихо, – будьте осторожны. Не только я могу заметить…

Поручик ушёл. Черский вернулся на прежнее место. Какое-то мгновение он стоял неподвижно и вглядывался настойчиво в светлую белизну снега, крепко связанную с тёмной краснотой кирпича. Какая-то безмерная боль промелькнула по его лицу, пронеслась через гортань, ударила наконец в грудь и рванула её с такой силой, что воздух вылетел со свистом. Он склонился и притянул к себе карабин.