– Четыре-три, – сказал он, опуская руку. – Ты выиграла. – Он швырнул мячик в траву под забором, где его тут же поглотила тьма.

Мы вошли в дом и обнаружили маму в кухне с телефоном возле уха. Ее ладонь с дрожащими пальцами взлетела ко рту. Лицо превратилось в маску.

– Майлс, – тихо сказала она. – Дейрдре. Она пропала.

«Куда пропала?» – было моей первой мыслью.

Мама развернулась ко мне. Щеки ее пошли красными пятнами – верный знак, что она сейчас раскричится или заплачет.

– Селеста, не стоит тебе это слушать.

– Почему это? Я хочу знать, что происходит.

Майлс положил руку мне на плечо с нежностью. Резкий контраст после жесткой игры в прыгбол.

– Мама права, Селеста. Иди к себе.

– Но я же видела Дейрдре сегодня в школе.

Мама уже не слушала. Она снова прижала телефон к уху и шепотом с кем-то переговаривалась. Через некоторое время она закончила беседу.

– Дело передали властям. – Ее рука осталась на телефонном аппарате, и мама оперлась на него всем своим весом. – Ее родители уже обратились в полицию. Кто-то сообщил, что Дейрдре разговаривала на улице с мужчиной.

– С ней все будет в порядке, – сказала я, но стоило этим словам вылететь наружу, как я засомневалась, стоило ли их произносить. Что-то в этот момент дало трещину, словно реальность разваливалась по кускам.

– Прошу тебя, Селеста, – сказала мама. Она сморгнула слезы. – Иди в свою комнату. Я и так уже слишком много вам рассказала.

Я вышла из кухни, ошеломленная видом плачущей матери, и поплелась к себе наверх. Я бездумно залезла на кровать и зарылась в одеяла. Меня трясло. Сначала дрожали только ноги, но вскоре сильный тремор охватил все мое тело, и я не могла с ним справиться. Я плотнее завернулась в одеяло и вцепилась в край матраса, словно тот был моим якорем. Зажмурившись, я досчитала до десяти. Когда я открыла глаза, меня все еще трясло.

Я знала, что случилось с Дейрдре, и в то же время не знала. Дейрдре была превращенкой, и она исчезла. Значит, ее похитил мужчина. Значит, она обесчещена. Как и всем девочкам, мне с детства внушали, что девушка, пропавшая не по своей воле, а потом вернувшаяся, – иная, испорченная. И никогда ей не стать прежней.

Внизу снова зазвонил телефон. Я зажала уши ладонями. Сдавила их так сильно, что в голове зашумело, как шумит океанский прибой в ракушке. Волна, еще одна волна, другая.

Я пролежала в кровати долгое время. Разглядывала звезды на потолке, всматривалась в них, пока они не начали расплываться, двоиться и порождать себе подобных, – и тут ко мне постучали.

– Войдите, – отозвалась я.

Дверь приоткрылась. Вошел Майлс, следом за ним – родители. Я даже не заметила, что папа вернулся домой. Он много времени проводил на работе, трудясь над новым проектом – рекламным плакатом, который должен был встряхнуть всю индустрию, – поэтому видеть его дома в такой ранний час было очень странно. Или, может, час уже был не ранний. Может, я провалилась в сон?

– Прости меня, Селеста. – Мама стояла, обхватив себя руками. – Мне стоило как-то иначе сообщить тебе о Дейрдре. Я была в шоке.

Я села в кровати и скинула одеяло.

– Есть какие-нибудь новости?

– Выпустили официальное заявление, – сказал отец. – Я на работе услышал.

– Ужасно. – Мама покачала головой, все еще обнимая себя руками. – Просто ужасно.

Майлс внимательно осматривал мою комнату, будто думал, что Дейрдре прячется у меня среди вещей.

– Что именно она сказала тебе днем? – спросил он.

Я ощутила на себе взгляды всех троих.

– Я просто на минуту столкнулась с ней в туалете. Мы поболтали о моем грядущем превращении. – Я не стала упоминать о помаде и о том, что она говорила о власти и выборе. Я опасалась, что тем самым подтвержу, что она сама навлекла на себя беду.

Но опасаться было поздно. Весь город, все родители, учителя и ученики, услышавшие заявление, уже пришли к выводу, что Дейрдре виновата сама. В плен к мужчинам попадали девушки определенного типажа: бунтарки, любительницы флирта, те, что щеголяли своим будущим. Я верила в это всю жизнь. Все мы верили.

Майлс тяжело плюхнулся ко мне на кровать. После игры в прыгбол от него слегка несло потом – этот кисловатый запах напомнил мне, что ему почти восемнадцать, что он почти мужчина, а не тот мальчишка, которым я привыкла его считать.

– Нельзя было мне спускать с нее глаз, – сказал он.

– Это не твоя вина, Майлс. – Отец воздел руки, словно отпуская всем нам грехи. – Дейрдре, видимо, проявила безответственность – потому это и произошло.

Я снова вспомнила про помаду, про то, как Дейрдре наслаждалась новообретенным шармом превращенки. Может, папа был прав. Может, это и правда была ее вина.

– Меня, скорее, тревожит, что ее семья не проявила бдительности, – добавила мама. – Мы делаем вид, что все нормально, но это ведь не так. Совсем не так. – Голос ее надломился.

– Она скоро вернется, – уверила я их. Это был очевидный факт. Когда у девушки заканчивалось превращение, она становилась не такой желанной. Похищенных девушек к этому моменту отпускали. Несколько лет назад случилась череда убийств – тела девушек находили под слоем суглинка в лесу на окраине города, но это было из ряда вон выходящим событием, делом рук одного больного мерзавца. Его поймали и заключили в тюрьму до конца жизни. Справедливость восторжествовала, говорили тогда.

Похищения по сути своей были предсказуемы, хотя отметины на телах девушек никогда не указывали на то, что такое случится. Во-первых, похититель Дейрдре точно был мужчиной. Как-то раз я слышала о женщине, которая ловила превращенок, которая, как и мужчины, не могла устоять перед ними, но это, скорее, была история из разряда городских баек. Мужчинами двигало нечто большее, чем просто сексуальное влечение; ими двигала потребность прочесть наше будущее, отнять у нас то, чем им самим обладать было не суждено.

Во-вторых, мы знали, что ждет Дейрдре после возвращения – сплетни, шепотки, изоляция. Погубленной, испорченной, ей больше нельзя рассчитывать на приличную работу или поступление в университет. Приличные работодатели не нанимали пропащих женщин, и в университеты их тоже не допускали. То, что они подверглись похищению, свидетельствовало о проблемном нраве, склонности к необдуманным поступкам и плохом самоконтроле и указывало на наличие куда более серьезных недостатков. В результате похищение превращалось в вечное клеймо.

Лихорадка вернулась. Она зародилась у меня в животе, затрепетала так, словно туда посадили нечто живое.

– Мне нехорошо, – сказала я. – Я, наверное, еще посплю.

Мама подошла и поцеловала меня в макушку.

– Прости, – снова сказала она. – Мы пойдем, а ты отдыхай.

Когда все ушли, я закрыла глаза и попыталась представить, что сейчас, должно быть, испытывает Дейрдре: она взаперти наедине с мужчиной, шторы в комнате плотно задернуты, вокруг темнота. Мужчина мог опоить ее и удерживать несколько недель, пока у нее не завершится превращение. Когда ее снова коснется дневной свет, она уже не будет прежней.

Ничего нового. Мы могли лишь напоминать превращенкам, что им не стоит гулять в одиночестве в темное время суток, чтобы они держались поближе к скоплениям людей, одевались скромно в течение тех опасных недель. С момента превращения девушки считались женщинами, так что от нас ожидали ответственности, проявления усилий ради собственной безопасности.

Как-то раз в том году на занятиях по анатомии и гигиене миссис Эллис вместо планового урока прочитала нам лекцию о девушках, вернувшихся после похищения. Миссис Эллис была низкорослой, плечистой – фигура как у быка, говорили мальчишки, – и в осторожных выражениях она рассказала, что после возвращения большинство похищенных девушек уезжает из родных мест.

– Если у них есть средства, они могут перейти в Школу-на-горе, – сказала она, но все мы знали, что таких богачей здесь немного. – Другие, – продолжала она, – переезжают к дальним родственникам.