За зиму правые застрелили полтора десятка социалистов регионального уровня, а в конце января попытались убить Густава Носке, военного министра. Ему поставили в вину подавление и разгон фрайкоров, даже несмотря на одновременное подавление и разгон Советов в Баварии. Носке получил две пули, но остался жив и через неделю, пылая злобой, вернулся к работе. Он попытался пустить по следу террористов армейскую контрразведку с таким знакомым названием “Абвер”, но… В “Консуле” было слишком много военных, в том числе друзей и старых сослуживцев военных разведчиков, информация ушла наружу и правые решили, что терять нечего, пора валить социал-демократическое правительство.

— Плохо дело, герр Маттиас, — докладывал встретивший их в Берлине старый знакомец Мартин Дриттенпрейс.

Хромота его почти прошла, светлые волосы поредели, а вот лицо сильно обострилось и загрубело, такое Митя видел только у самых бешеных “ударников” на фронте.

— Мятеж, в городе отряды фрайкоров, правительство бежало в Гамбург, там сильные отряды Рот Фронта.

— Так фрайкоры ведь разоружили? — удивился Митя.

— Припрятать винтовку недолго. Да и склады работают на обе стороны, а у Стиннеса денег много.

Вагоны загнали к дальним пакгаузам, на задворки товарной станции, вроде как под разгрузку. Товарищи из депо обещали в случае чего пригнать паровоз и вывезти “щетину” из города, а пока надо было дожидаться уполномоченного от спартакистов. Мартин и вельяминовские переговорили с путейцами, прошлись вокруг и организовали посты и патрули — да так, что посторонний наблюдатель увидел бы только обычную работу железнодорожников. В соседних пакгаузах затеяли ремонт и штукатуры с малярами прикрывали ведрами и носилками винтовки и даже пару пулеметов.

Уполномоченный появился на следующий день. После тщательной процедуры опознания, обмена паролями и мандатами, он приказал выгрузить треть на пришедшие с ним грузовики.

— Что в Берлине, товарищ? — придержал его Митя.

— Город занят отрядами Каппа, Эрхардта и Лютвица.

— Это кто, я в здешних раскладах не очень понимаю?

— Капп помещик, Эрхардт глава “Консула”, Лютвиц генерал. Правительство формируют, но никто из серьезных политиков к ним не пошел, так, всякая шушера.

— Правые, значит… А в стране что?

— Всеобщая забастовка, крестьяне начали захват помещичьих земель, как в Баварии. В Руре создают Красную армию, в Гамбурге власть у Совета, — уполномоченный помялся, но все-таки спросил: — Как думаешь, поляки займут Силезию и Данциг?

— Данциг наверняка, чтобы Пруссию отсечь. И вашим надо бы срочно с Полревкомом договариваться, там на складах полно “маузеров” и “шварцлозе”.

— Не учи ученого, — ухмыльнулся спартакист, пожал руку и уехал.

А Митя с командой так и остался на станции. К вечеру они подъели последние запасы и во весь рост встал вопрос — чем питаться дальше? Немецкие товарищи в суматохе как-то позабыли об этом, закупать на всех было попросту опасно, поскольку любой лавочник мог сложить два и два и настучать если не напрямую капповцам, то в полицию. Выход нашли — продсклад на станции.

— Обязательно рассчитаемся, если закончится в нашу пользу, — Митя закончил подчищать банку консервов.

— А если нет? — оторвался от такой же банки путеец.

— Тогда нам терять нечего.

— Вот уж точно, попали как кур в ощип.

И Митя снова погрузился в мысли, как сберечь еще шесть тонн золота. Один из вельяминовских ушел в город и вернулся только утром, когда остальные его уже похоронили, причем пришел не один. Высокий худой мужчина с острым лицом, в пальто и шляпе, представился Астрономом.

— Похоже, правые проигрывают, — начал он рассказ, — военные их не поддержали, хотя и отказались выступить на подавление. Что неудивительно, после Баварии Сект старается держать армию подальше от политики.

— Не только, я так думаю, что и Москва ему пряник показала, — вступил вельяминовский. — Слушок ходил, что Рейхсвер подумывает построить в России запрещенные здесь заводы. Накапливать вооружение и боеприпасы, открыть у нас несколько школ для танкистов, химиков и летчиков. Вот, наверное, ему и пообещали, в обмен на нейтралитет.

— Возможно, возможно… Маттиас, — обратился Астроном, — у меня к вам приватный разговор.

— У меня от товарищей секретов нет.

— Хм. А впрочем… Как приедете обратно, передайте отцу, — Астроном интонацией подчеркнул последнее слово, — что я хочу вернутся. Готов понести и все такое. Он поймет.

— Сделаю.

Тот встал, пригладил волосы, надел шляпу и откланялся.

Примерно через полчаса появился повеселевший Дриттенпрейс с грузовиками забирать вторую партию.

— Додавливают мятеж. Рабочие пригороды вооружаются, Бавария и Вюртемберг наши, Рур целиком советский. Хорошо бы еще пристрелить эту суку Стиннеса!

— Зачем мараться? Если условия созрели, то рабочие возьмут власть и без таких фокусов. А если нет, то террором можно стронуть лавину и свалить все в кровавое говнище.

— Ну, в Италии же не свалили?

— Так еще неизвестно, во что дальше там выльется. Если Муссолини понравится роль Цезаря, то вполне можем получить и диктатуру и террор, только слева.

В пакгаузе они просидели еще два дня, выбираясь по одному помытся в рабочие раздевалки или за мелочевкой в магазины. Рабочие отряды тем временем заняли всю Вестфалию и Нижнюю Саксонию, Капп и Лютвиц удрали в Швецию. Фрайкоровцев в Берлине переловили и разоружили, в конце недели, после того, как Митя сдал последнюю часть щетины под расписку, правительство и рабочие советы подписали соглашение. Социализация угольной промышленности, признание советов и Рот Фронта, намерение национализировать металлургию… А чтобы правые социал-демократы не вильнули, гарантом соглашения выступил Союз Советов с поставками продовольствия.

Весна 1920

Конспиративное заседание Исполкома Союза Труда и Правды состоялось на квартире председателя ВЦИК. Мужчины из домашних, кроме меня, разъехались по работам, девочки и мальчики ушли в школу Мазинга, только Наташа с Ольгой да Ираида с Аглаей занимались женскими делами в глубине квартиры.

Собирались по всем правилам — кто через школу зашел, кто с Антипьевского, Савинков вообще показал класс и пришел через вечно запертую калиточку за старым дровяным сараем. Не то, чтобы мы не могли собраться в Кремле или в каком другом месте, просто тема была слишком щекотливая — вредительство. Вернее, саботаж. А на саботаж у нас имелась специальная комиссия по борьбе с ним, вот она и начудила.

— Защита просит ВЦИК взвесить те факты, которые доказывают ложность оговора инженера Матлова, откинуть возбуждающие хоть какое-нибудь сомнение факты и стать на точку зрения, что Матлов не был членом контрреволюционной организации. Анализируя действия, в которых обвиняется Матлов, защита пришла к выводу, что нет никаких данных доказывающих, будто деятельность Матлова носила враждебный характер. Оправдание Матлова, этого молодого, энергичного инженера докажет, что стремление к творчеству и новаторству не есть преступление.

Муравский отложил лист, вынул из стопки следующий и продолжил:

— Защита также утверждает, что инженер Колотис, в отношении которого обвинение потребовало высшей меры наказания, не играл и не мог играть центральную роль в организации, что подтверждается имеющимися данными. Защита не отрицает тяжелой вины Колотиса, заключающейся в его грубом отношении к рабочим, но данные о сношениях Колотиса с иностранной разведкой она категорически отвергает, считая, что показания такого свидетеля, как бывший жандарм и начальник контрразведки Озерцов, не заслуживают доверия. Таким образом, защита не видит основания для применения к Колотису высшей меры наказания.

Савинков глядел в окно, Ленин постукивал карандашом по блокноту, Кропоткин, редко появлявшийся на заседаниях Исполкома, вслушивался в размеренную речь Муравского.

— Техника Ржесецкого защита считает возможным наказать без применения строгой изоляции. Защита просит об условном наказании Чернякова и об оправдании Таврина. Также, учитывая роль подзащитного Кувалдина и значения его как члена организации, защита считает, что он, бесспорно, не заслуживает высшей меры наказания, тем более что Кувалдин искренне ответил на все вопросы следствия. У меня все.