— Нас упрекают в том, что организация армии совершается недостаточно демократически. Товарищи, вы знаете, при каких условиях выработалась организация армии. Многое было сорганизовано наспех, временно.

Митя всмотрелся. С трибуны, обращаясь к солдатам, напористо говорил высокий оратор с ежиком черных волос и крупным носом.

— Теперь настало время для пересмотра организации армии. Наши молодые организации приобрели уже большой опыт. Созываемое по этому вопросу совещание делегатов даст ясный, определенный ответ на все вопросы организации армии, уже не на основе теоретических построений, а на основе опыта.

Оратор вертелся на трибуне, обращаясь ко всем сторонам площади.

— Говорят, что я, как министр юстиции, восстановил для солдат каторжные работы. Все это установлено для дезертиров, а не для солдат, а дезертир, укрываясь в тылу, сам себя выбросил из солдатской среды.

Министр юстиции? Митя на секунду задумался и сообразил — “Керенский, он же еще работал в “Правозащите” у дяди Коли!” А фигура в полувоенном френче чем дальше, тем более энергично жестикулировала.

— Большая беда, что наши солдаты, читая газеты, верят всему, что там написано. Отсюда их увлечение крайними течениями. Солдаты начинают забывать, что есть единая воля большинства русской революционной демократии и единая воля временного правительства, как исполнительного органа этого большинства. Я уверен, что армия в целом должна твердо и беспрекословно выполнять волю большинства демократии и волю временного правительства.

Собравшиеся внимательно слушали, хотя кое-где вились дымки от самокруток.

— Докажите миру, что армия сильна не царями, а сознанием долга; идите и ваше самопожертвование будет примером для всех. Помните, что революция и вся демократия с вами пойдет дружно!

Площадь полыхнула овациями и криками “Ура!”, “Правильно!”, слева, от католического собора, оркестр грянул “Марсельезу”. На трибуне что-то кричал распорядитель митинга и, когда шум немного стих, вперед вступил невысокий сухощавый генерал с усами вразлет, в котором Митя узнал Корнилова.

— Армия должна быть укреплена. Необходимо принятие тех мер, которые я доложил Временному Правительству. На этом докладе подписались также управляющий военным министерством Гучков и комиссар при верховном главнокомандующем Яковицкий.

Говорил он размеренно, без страсти и несомненно проигрывал Керенскому как оратор — зажечь, увлечь за собой солдат он не мог.

— Я перехожу к главной основе. Без дисциплины нет армии. Только ведомая единой волей армия может быть боеспособна. Не место у кормила власти тем людям, которые против идеи государственной обороны. Если есть люди, которые говорят о необходимости прекращения войны и о заключении сепаратного мира, то этим людям надо сказать следующее — мир сейчас не может быть достигнут уже по одному тому, что мы не в состоянии произвести демобилизацию.

Не дослушав, Митя ушел в номер, быстро раскидал свой чемоданчик, собрал нужные бумаги в полевую сумку и отправился в Удегенверх. Под этим диковинным названием скрывалось управление дежурного генерала при верховном главнокомандующем, куда его и направил Болдырев. Вернее, конечной целью поездки была отдельная команда, подчинявшаяся даже не штабу фронта, не говоря уж о корпусе или дивизии, а непосредственно генерал-квартирмейстеру. И потому отыскать ее можно было только так — из команды постоянно приезжали за распоряжениями.

Посыльный забрал Митю и к вечеру довез до глухого хутора на Логойском тракте. Когда до цели оставалось совсем немного, куча веток на обочине дороги тихо, но отчетливо спросила:

— Пропуск!

— Бердянск! — так же тихо сказал сопровождающий.

— Бомба, проходите.

Внимательно оглядевшись, гость с трудом понял, что куча была не одна — ее страховали вооруженный куст и пулеметный стожок поодаль.

— Ну у тебя и охрана, — обнимая начальника команды поручика Михненко подивился Митя, — еле заметил, кусты, деревья…

— То есть два секрета перед последним ты вообще не разглядел? — хлопнул его по плечу Нестор.

— Ого, а зачем такие сложности?

— Дело такое, тайное. Ну и тренировка. Пошли в избу, поговорим, я тебе задачу обрисую.

Из рассказа старого приятеля стало ясно, что название “команда” было, мягко говоря, условным — саперов в команде митиного полка было около семидесяти, а здешнее подразделение по размерам едва ли не больше батальона.

— Здесь постоянно не больше ста человек, оттого и “команда”, а так весь состав кто где. Передовые группы в окопах, вместе с саперами обеспечивают проходы. Зафронтовые ходят к немцам, покамест налаживают там сеть и делают закладки. Тыловые закладывают тайные базы от аж до Могилева.

— Могилева??? Так фронт же под Брестом!

— А скажи мне, вот если немцы ударят, как думаешь, удержим их?

— Если всей силой — нет, не удержим.

— Вот то-то и оно, на будущее соломку подстилаем. Таких команд, как у нас — по одной на фронт, мы как бы центральная, при Генкваре. Есть еще школа для офицеров и унтеров, но она вообще за Вологдой.

Митя подивился размаху, с которым организовал дело Болдырев — а кто же еще, потому как структура и цели были очень похожи на рассказы отца и Егора о тактике “коммандо”. Не иначе, и генералу довелось это послушать.

— А наша ближайшая задача — перейти фронт, заложить базу у линии Брест-Варшава, найти контакт в Бяле-Подляске и установить связь.

— Так, найти контакт должен я?

— Ну да. Швейцарский коммерсант, занимаешься закупками свиной щетины. Если сможешь поднять связи и дальше, вплоть до Варшавы, вообще отлично.

— Слушай, а у тебя в команде что, есть люди, понимающее в конспиративной работе?

— Хватает.

— Откуда?

— Оттуда, Митя, оттуда. С опытом прошлой революции, есть и кто потом по всему миру повоевал.

Значит, точно отец, без него такое никак бы не вышло.

В ожидании выхода Скамову поручили учить солдат команды подрывному делу. Скатался он и в Минск за указаниями, застав на площади Свободы очередной митинг. Говорили все и обо всем:

— Ради тех хищников капитала ведется это истребление народов, которые греют руки у пожарища войны…

— Что касается питания нижних чинов, то оно подвергается большим колебаниям…

— Поместный собор восстановил патриаршество…

В отделе генерал-квартирмейстера Митя нос к носу столкнулся с Корниловым. Тот выходил из кабинета, раздраженно выговаривая семенившему за ним генералу: “Надо переносить Ставку в место поспокойнее. Тут невозможно, сплошные съезды, комитеты и прочее”. Главковерх мазнул взглядом по вытянувшемуся Мите, коротко кивнул и скрылся в коридорах.

Штабс-капитан, хорошо сложенный шатен с карими глазами и Георгием на груди, увидев таковой же у Мити, посчитал его достойным своих откровений и доверительно зашептал:

— Прав Главковерх, нужно железной рукой наводить порядок! Вся эта шваль на митингах очень много о себе понимает. Восстановить смертную казнь, перевешать смутьянов, вернуть сословия…

— Сословия?

— Конечно! Эта сволочь в Питере уравняла нас с быдлом. А иерархия — основа порядка! Мечтаю, чтобы Лавр Георгиевич взял власть…

Поскольку штабс-капитан говорил все громче и громче, стоявший за ним подполковник остановил его, тряхнув за плечо и увел за собой, а оставшийся на месте капитан щелкнул каблуками и поклонился Мите:

— Прошу извинить, наш товарищ контужен и его временами заносит.

— Не беспокойтесь, я хорошо знаю, что такое контузия. Опять же, ничего такого страшного ваш товарищ не сказал.

Капитан оценивающе посмотрел на Митю, пожал руку и ушел вслед за другими.

Митя только хмыкнул ему вслед. Интересные разговоры ходят вокруг Верховного…

Наутро большая часть команды во главе с Михненко погрузилась на подводы и двинулась в сторону фронта. Митю обрядили в солдатскую шинель с погонами вольнопера, выдали винтовку и усадили с унтерами-подрывниками. Первые полчаса они устраивались на грузе, подтыкали и перекладывали, но, наконец, улеглись и задымили козьими ножками размером с хорошую трубку. Потек неспешный разговор, очень быстро свернувший на животрепещущие темы — войну и землю.