Остальным терять было уже особо нечего, к тому же полностью рассчитаться с Венецией они не смогли. И вот законный наследник престола Константина предлагает им все, что они ни пожелают за поддержку. Разумеется, они соглашаются и отправляются к Царьграду.
В конце июня 1203 года европейцы прибыли к столице Империи. И довольно быстро решили задачу – узурпатор бежал, слепой Исаак был освобождён горожанами из темницы и переведён во дворец. 1 августа Алексей и его отец были провозглашены соправителями.
Крестоносцы остались у стен города в ожидании оплаты. Сбор средств, а также раздражающее присутствие «контингента НАТО» вызвали новый бунт плебса. Каковой провозглашает государем Алексея Дуку Мурзуфла. Алексея Ангела убили, а Исаак скончался, узнав о его смерти.
И вот только тут рыцари окончательно потеряли терпение, поняв, что их хотят банально обмануть, оставив без оплаты. И значительно меньшими чем у обороняющихся силами взяли Константинополь.
Результат ли это злокозненного плана? Или это результат массовой моральной деградации ромейской элиты и народа описываемого периода? Впрочем, и крестоносцев все это, конечно, никак не оправдывает.
Вот что рассказывает о происшедшем свидетель разграбления столицы великой империи хронист Никита Хониат:
«Итак, прекрасный город Константина, предмет всеобщих похвал и повсюдных разговоров, был истреблен огнем, унижен, разграблен и лишен всего имущества, как общественного, так принадлежавшего частным лицам и посвященного Богу, бродяжническими западными племенами, большею частию мелкими и безвестными, соединившимися между собою для разбойнических морских наездов и двинувшимися против нас под благовидным предлогом небольшого уклонения от предпринятого будто бы пути на помощь Исааку Ангелу и сыну, которого он к несчастию родил на погибель отечества и которого они привезли с собою, как самого отличного и самого дорогого своего спутника. Сонливость и беспечность управлявших тогда римским государством сделали ничтожных разбойников нашими судьями и карателями!
…В тот день, когда город был взят, грабители, врываясь в обывательские дома, расхищали все, что находили в них, и затем пытали домовладетелей, не скрыто ли у них чего-нибудь еще, иной раз прибегая к побоям, нередко уговаривая ласкою и вообще всегда действуя угрозами. Но так как жители, разумеется, одно имели, а другое показывали, – одно выставляли на глаза и отдавали, как свое имение, а другое сами грабители отыскивали; так как, с другой стороны, латинские солдаты не давали поэтому пощады никому и ничего не оставляли тем, у кого что-нибудь было; так как они не хотели иметь с покоренными общения даже в пище и содержании, но держали себя в отношении к ним высокомерно, несообщительно, – не говоря o других обидах, обращали их в рабство, или выгоняли из дому, то вследствие всего этого полководцы их решили предоставить городским обывателям свободу по желанию удалиться из города. Собравшись обществами, жители потянулись таким образом из города – в изорванных рубищах, изможденные невкушением пищи, с изменившимся цветом тела, с мертвенными лицами и глазами, обливавшимися кровью, потому что в то время плакали более кровью, чем слезами. А поводом к плачу для одних была потеря имущества, другие, не принимая в расчет потерю его, как еще не великую беду, оплакивали похищение красивой дочери-невесты и растление ее, или сокрушались потерею супруги, и вообще всякий, идя по дороге за город, имел довольно причин к горести».
Кто Богу мил?
Между тем, пока западные рыцари обживались в захваченном Константинополе и делили сокровища, земли, титулы, принципиальный Симон де Монфор отправился в иной крестовый поход в абсолютно противоположную сторону – во французский Лангедок. Там пустила глубокие корни ересь, которой в равной степени интересовался и нацистский исследователь Отто Ран, и советский писателей Еремей Парнов, автор бестселлера «Ларец Марии Медичи».
Оба этих столь несхожих персонажа явно симпатизировали жертвам де Монфора – катарам (от слова чистые) или иначе альбигойцам (от города Альби). Но родом учение сих еретиков было из Болгарии, где они называли себя богомилами. И системные гонения на них предпринял впервые император ромеев Алексей Комнин. И он же был инициатором Первого крестового похода, призвав христиан Запада отвоевать у сарацинов Иерусалим.
Таким образом, Симон де Монфор, сражаясь в Лангедоке, продолжал вольно или невольно политику этого гениального императора. Учение богомилов и катаров вкратце сводилось к тому, что не просто «мир во зле лежит» в результате человеческого грехопадения, но изначально создан злым демиургом (творцом), каковым они считали Бога Ветхого Завета, не желая отождествлять Его с Отцом, пославшим Иисуса, не видя Троицы. Соответственно, и материя, как таковая, была для них злом, а значит и не могла быть преображена Божественными энергиями.
Не вдаваясь в подробности, скажем, что такой взгляд переносил ответственность за всяческие безобразия с человека на обстоятельства: «Не мы такие, жизнь такая». Тем не менее, от наиболее продвинутых адептов богомилы требовали тотального аскетизма, чтобы полностью освободиться от власти «злой материи». Наличную Церковь ни на Западе, ни на Востоке не признавали. В спасительность ее таинств не верили, чем подрывали устойчивость Христианского мира перед лицом исламского врага. И в целом, вносили смуту в социальные организмы, подрывая иерархические системы.
Что сделал император Алексей? Поскольку ересь получила широкое распространение в разных слоях общества, он учинил тщательное расследование и поиск главного проповедника. В ходе допросов таковой был выявлен. О последующих событиях (которые подлинно можно охарактеризовать как триллер) красочно повествует дочь императора Анна в своем жизнеописании императора «Алексиаде»:
«Василий – человек в монашеском одеянии, с иссохшим лицом, безбородый, высокого роста (весьма ловкий в распространении нечестивого учения). Самодержец, желая с помощью убеждений принудить Василия раскрыть перед ним самые затаенные мысли, воспользовавшись благочестивым предлогом, призывает его к себе. … Василий сначала притворялся; будучи настоящим ослом, напяливал на себя львиную шкуру и не поддавался на эти речи, однако, возгордился от похвал – ведь император посадил его с собой за стол. Во всем помогал Алексею и вместе с ним устраивал эту инсценировку его брат – севастократор. В конце концов Василий выложил учение своей секты. Каким образом это происходило?
Помещение, где находились императоры вместе с этим негодяем, открыто говорившим и выкладывавшим все, что у него было на душе, отделялось от женской половины занавесом, и находившийся за занавесом писец записывал все, что говорилось. Болтун возомнил себя учителем, император притворился учеником, а в это время секретарь записывал поучения Василия. Все дозволенное и недозволенное говорил этот богомерзкий муж и не умолчал ни об одной из своих богопротивных догм. Он с презрением отозвался о нашей теологии, оклеветал все церковное управление и, о ужас, святые храмы именовал храмами бесов; он также порицал и объявил дурным почитание тела и крови того, кто был первым архиереем и первой жертвой.
Что же дальше? Император сбрасывает маску и подымает занавес. Собрался весь синклит, сошлось воинство, присутствовало также высшее духовенство. На патриаршем троне столицы восседал тогда блаженнейший среди патриархов господин Николай Грамматик. Было оглашено богопротивное учение Василия, улики были неопровержимыми».
Надо отдать должное императору-интеллектуалу. Он не отправил ересиарха немедля на костер, но долгое время содержал его в заключении, периодически с ним полемизируя. И лишь убедившись в бесполезности сего, он назначил день массовой казни.
«Все обвиняемые в богомильской ереси были выведены на средину, и самодержец приказал вновь подвергнуть допросу каждого из них. Одни признали себя богомилами и ревностно отстаивали свою ересь, другие же совершенно отпирались, называли себя христианами и ничего не признавали, когда их обвиняли другие. Тогда Алексей, нахмурив брови, сказал: “Сегодня будут зажжены два костра, в центре одного из них в землю будет вбит крест; затем каждому будет предоставлен выбор: желающие умереть сегодня в христианской вере, отделившись от остальных, вступят в костер с крестом, придерживающиеся же богомильской ереси будут брошены в другой костер. Ведь лучше самому умереть как христианину, чем, оставаясь жить, подвергаться преследованиям как богомил и возмущать совесть многих людей. Итак, пусть каждый идет туда, куда захочет”. Объявив об этом богомилам, император сделал вид, что покончил с этим делом.
Обвиняемые были сразу же взяты и уведены, а в это время собралась большая толпа стекшегося отовсюду народа. В месте под названием Уиканистр разожгли костры в семь раз, как говорит пророк, сильнее, нежели как их обыкновенно разжигали. Огонь поднялся до небес, в одном из костров находился крест. Так как все они должны были быть сожжены, то каждому обвиняемому был предоставлен выбор вступить в тот костер, который он пожелает. Те, кто придерживался православия, видя свое безвыходное положение, подошли к костру с крестом, чтобы принять истинно мученическую смерть. Нечестивцы же, придерживающиеся мерзкой ереси, обратились к другому костру. Когда они готовы были вместе броситься в костры, все присутствующие стали жалеть христиан, которые должны были сгореть, и выражали сильное недовольство императором, не зная о его намерении. Но приказ императора предупредил палачей и не дал им свершить своего дела. Получив, таким образом, надежные доказательства того, кто является истинным богомилом, император отпустил с многочисленными наставлениями ложно обвиненных христиан. Богомилов же он вновь заключил в тюрьму, причем нечестивого Василия отделил от остальных. Некоторых из них он сам ежедневно призывал к себе, поучал, увещевал отречься от мерзкой веры, других же он приказал ежедневно посещать наиболее достойным священникам и наставлять их в православной вере, увещевая отречься от богомильской ереси. Одни из еретиков исправились и были освобождены из-под стражи, другие в ереси окончили свою жизнь в тюрьмах, хотя и имели полный достаток в пище и одежде».
