© Холодов С. А., текст, 2021

© Издательство «Директмедиа Паблишинг», оформление, 2021

Перед вами очерки истории экономической преступности в нашей стране в ХХ веке и тех органов, которые с ней боролись. Наша советская держава была благородной попыткой построить социалистическое государство, в котором каждый не только «за себя», но и «за всех», в котором деньги – не главное, а человек человеку брат. Эта попытка необходима исторически. Когда-нибудь мы еще отнесемся к советскому наследию более внимательно, чем сегодня. И получим пользу. Но это не означает, что в СССР не существовало изворотливой, опасной преступности. Она существовала и развивалась. Многие из тех, кто в социалистической системе считались преступниками, в другой реальности рассматривались бы как блестящие предприниматели. Но они мешали социалистическому строительству. И государство боролось с ними всеми силами. Это было справедливо.

Существовала в СССР и коррупция. Ее не сравнить с нынешней повальной. Но и с ней необходимо было бороться. О том, как боролись с коррупцией в Стране Советов, и повествует наш «краткий курс».

Особая страница нашей истории – кризис советского общества. Последние громкие дела – и экономическая преступность 1990-х. Кризисное десятилетие, завершившее ХХ век.

Борьба с экономическими преступлениями началась не вчера и даже не позавчера. У каждой истории есть предыстория. Есть предыстория и у истории советской экономической преступности. Государство во все времена пыталось защитить интересы казны от посягательства мошенников и воров, а также от чиновничьих злоупотреблений. Пыталось защитить свою валютную политику, свои монополии… Без элементарной экономической безопасности невозможно ни функционирование государства, ни развитие общества. Но специальной службы, которая бы концентрировала свое внимание на экономических преступлениях, в стародавние времена не было. Монархи поручали расследование самых щекотливых дел доверенным лицам, тем вельможам, которых считали образцами честности. Известно, как боролся с тогдашними проявлениями коррупции первый министр юстиции Российской империи Гаврила Романович Державин. В своем ведомстве министр не допускал корыстных побуждений, строго контролировал работу подчиненных ревизиями, вникал в тонкости бесчисленных документов… Один из первых докладов министра юстиции Державина был посвящен сокращению канцелярского делопроизводства. Чиновных взяточников в те времена называли мздоимцами. История сохранила до нашего времени это меткое русское слово. Во времена императора Николая I, в 1826 году, императорским указом было создано Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Возглавил эту могущественную спецслужбу генерал Александр Бенкендорф – еще один теоретик и практик борьбы с коррупцией. Ведь Третье отделение занималось отнюдь не только борьбой с инакомыслящими и поиском шпионов. Сотрудники Бенкендорфа должны были бороться с фальшивомонетчиками и мошенниками, следить за растратчиками и взяточниками. Эти задачи не потеряли актуальность и после революционного 1917-го. Отношение к правосудию, к законности менялись, но к деловой чистоплотности большевики относились еще придирчивее, чем их предшественники. Так было. Выучки им не хватало, но интересы пролетарского государства лучшие из них соблюдали неукоснительно. А опыт государственной службы им заменил опыт нелегальной работы – тоже, между прочим, бесценный.

Первый чекист – Феликс Дзержинский – говаривал, что, если Советская власть не справится с взяткой, то взяточничество доконает Советскую власть. Мысль вполне резонная. По настоянию председателя Совнаркома Ленина в первый советский Уголовный кодекс (его приняли в 1922-м году) была введена в качестве наказания за получение и дачу взятки аж смертная казнь. Со времен царя Петра Великого таких строгостей на Руси не было! Правда, это мера продержалась только пять лет и к блистательным результатам не привела. В годы «нэпманского угара», когда балом правили мелкие частники, подрядчики и поставщики строили свои взаимоотношения с многочисленными чиновниками во многом – именно на денежных подношениях, а проще говоря – на взятках. И разоблачить их, как правило, не удавалось. И казненных взяточников насчитывалось не так много…

В 1980-е в ходу был слащавый миф о НЭПе как чуть ли не о золотом веке советской истории. Например, писатель Анатолий Рыбаков в свое время не принял гайдаровские реформы, но о Новой экономической политике вспоминал неизменно идиллически: «За два года всё неузнаваемо изменилось. За два года! Отменили продуктовые карточки. На Арбате открылись частные магазины. Было всё!.. Страна, разрушенная за семь лет войны белыми, красными, зелеными – какими хочешь, – оправилась в считаные месяцы, восстанавливалась, поднималась». Таковы его детские воспоминания о тех временах.

Но почему же слова «нэпман» и «нэпач» быстро превратились в ругательные? Неужели пропаганда расстаралась? Думаем, одной пропагандой в таком деле не обошлось.

Самые объективные участники событий тех лет к НЭПу подчас относились как к необходимому злу, но никогда – как к благу. НЭП не давал ходу тем, кто верил в идеалы социализма, кто готовил себя к бескорыстному труду, к самосовершенствованию, к подвигу. То есть – к самым честным рядовым солдатам революции.

НЭП вызывал эмоции, которые легче всего выразились в известном риторическом вопросе: «За что боролись?» Когда Леонид Утёсов пел: «За что же мы боролись, за что же мы страдали?.. Они же там жирують, они же там гуляють…», – все понимали, что это про нэпманов.

НЭП действительно быстро преобразил послереволюционный быт, возрождая соблазны «красивой жизни». Бандит Ленька Пантелеев, герой одноименного рассказа Льва Шейнина 1924 года, действовавший в Питере, ведет свою даму в знаменитый ресторан Донона – тот самый, «который вновь наконец открылся после нескольких лет революции и гражданской войны». А там всё почти как раньше, как в царские времена: «…из общего зала ресторана… донесся смешанный шум голосов, женского смеха, звуков настраиваемых инструментов. Мягко ударил в нос сложный, дразнящий запах дорогого ресторана: какая-то специфическая смесь духов, сигарного дыма, горячих блюд. Седовласый швейцар, похожий на библейского пророка, привычно распахнул матовую стеклянную дверь, за которой были несколько ступенек, ведших в зал…Ресторан был уже полон. За столиками сидели удачливые дельцы, нарядные женщины, трестовские воротилы, какие-то молодые люди с чрезмерно черными бровями и совсем еще юные, но уже очень развязные пижоны». Шейнин точно описал то время! Суд над Пантелеевым привлек самую разношерстную публику: «нэпманских сынков», «жуирующих пижонов с Невского», «мануфактурных королей из Гостиного», «содержательниц тайных домов свиданий», «карманников с Сенного рынка»… Все они расплодились почти мгновенно – после введения НЭПа.

При НЭПе в жизни страны ощущалась болезненная раздвоенность. В свое время жестокая реальность крепостного права дурно сочеталась с идеологией православного братства, и это привело к взрыву. Сталин допускал обман как средство борьбы, как средство пропаганды. Но он понимал, что большая ложь в политике недопустима, гибельна. Вряд ли фронт и  тыл сплоченно встретили бы врага в 1941-м, если бы страна кишмя кишела хозяйчиками со своими частными интересами. Вот и пришлось с ними бороться не на жизнь, а на смерть.