Когда в 90-х мы с Борькой вломились в «Пирожковую» – а это был первый этаж роскошного здания на главной улице города – вот тогда да, у нас было много врагов. Бизнесмен, который имел на нее свои виды, а потом и тетки, которые потеряли свою прибыльную синекуру. Да, тетки, потому что они водили дружбу не с самыми приличными ребятами и неоднократно напрямую угрожали нам стереть нас с лица земли. Так или иначе, но Борьке бросали в открытое окно бутылку-зажигалку, от которой – не проснись он вовремя – сгорела бы вся его квартира. Мне неоднократно били стекла на моем удобном для этого дела втором этаже. Мы не боялись, мы были молодые и отчаянные, у нас была цель, от которой мы не собирались отказываться. Поэтому мы каждый раз старательно строчили заявления в милицию с подробным указанием всех подозреваемых, чем сводили их дальнейшие попытки практически на нет. Но сейчас… Страна медленно оправлялась от локдауна, ресторанный бизнес, первым получивший удар ниже пояса, поднимался очень медленно. Приходилось придумывать новые услуги и новые варианты работы – продажи навынос, доставку и иной эрзац нормального ресторанного обслуживания. Когда нам разрешили открыться, мы тряслись над каждым посетителем, боялись совершить малейшую ошибку и неукоснительно соблюдали все требования официальных органов, которые могли осложнить нам жизнь. Ни о каких войнах с конкурентами, ни о каких спорных объектах не было и речи. Я пытался выжить, как и многие мои коллеги по цеху, я жадно хватал воду, как рыба, которую рыбаки, потешившись, снова отпустили в водоем. Никто извне не мог хотеть моей смерти: я не представлял ни для кого опасности, я никому не мешал, я никому не переходил дорогу. С этими мыслями я, пару раз чертыхнувшись в темноте, не полностью объятой моим фонариком, добрался-таки до сейфа. Вернее, это был шкаф, в котором хранились вещи, которыми не хотелось загромождать квартиру, но которые и выбрасывать пока было нельзя. Какие-то старые документы, папины папки с записями, которые ему давно были не нужны, какой-то дедовский хлам… Там я обустроил и сейф, в котором мы тоже что-то хранили. В том числе и пистолет.

Пот заливал мне глаза и руки тряслись, как у лихорадочного, когда я открывал тяжелую дверь. Сейф распахнулся, и я несколько секунд сидел перед ним в полной темноте, почти не дыша. Это были последние мгновения перед тем, когда мне откроется правда. Что будет дальше, я даже представить себе не мог. Либо я вздохну относительно спокойно – насколько это возможно в моей ситуации – и поднимусь к себе на второй этаж, либо передо мной разверзнется бездна, на краю которой мне придется балансировать неизвестное количество времени. В конце концов я засунул руку вглубь хранилища, и хотя сердце уже выталкивало кровь с неистовой силой, стал шарить по полкам. Пистолета не было.

Как это ни смешно, но с моей будущей женой Ритой меня познакомила мама. Она как достаточно поживший человек и любящая родительница сознавала, что перемены, произошедшие во мне, объясняются какими-то глубоко личными причинами, но никогда не лезла ко мне с расспросами, понимая, что раскрывать душу я не собираюсь. Она сожалела по поводу Бориного ухода из нашего общего дела, она видела, что я одинок и каждый прожитый день только усугубляет мое состояние, и в один момент все же решилась вмешаться. Или просто Рита подвернулась именно тогда, когда заболел папа. У него начались серьезные проблемы с суставами, и Ксения Алексеевна, благодаря своим многочисленным знакомствам, нашла для него по-настоящему хорошего специалиста – считалось, что в лечении суставных заболеваний равных ему в нашем регионе нет. В процессе одоления недуга оказалось, что у лечащего врача и его пациента много общих знакомых и вообще они как-то очень хорошо сошлись. И вот удача – даже дачи у их семейств оказались совсем поблизости, так что очередные майские праздники родители решили отмечать на воздухе совместно с новыми друзьями. Мама очень настаивала на моем присутствии, и я, понимая, что в последнее время очень мало внимания уделял родителям, согласился. О, моя Ксения Алексеевна умела надавить «на совесть», это всегда было ее сильной чертой. Папин врач и его милая супруга пришли к нам с корзинками, в которых были салаты и некие особые закуски. Там же погромыхивали и какие-то бутылки. На мне было приготовление шашлыка из цыплят: хоть папина подагра к тому времени и перешла в стадию ремиссии, мой будущий тесть не рекомендовал пока отцу налегать на мясо. Риту я даже не сразу заметил: она пряталась за спинами своих общительных и довольно громогласных родителей. Но как только девушка появилась в моем поле зрения, я сразу понял, что это явление – дело рук моей Ксении Алексеевны и, к собственному удивлению, ничуть не разозлился на мать. Девушка была миленькая. Невысокая, стройная, светловолосая, с ямочками на щеках. Она казалась полной противоположностью Али, потому что являла собой некий эталон: вот такой должна быть хорошая девушка, говорил весь ее облик. Девушке не следует быть такой, как Аля – постоянно трясущейся в бешеном рок-н-ролле и большую часть дня пребывающей под хмельком, она не должна косить разными по цвету ведьмиными глазами откуда-то из потустороннего мира, о котором окружающие не имеют ни малейшего представления. Приличная девушка должна быть такой, как Рита, – заботливой дочкой хороших, добрых, интеллигентных родителей, хорошенькой, как двухмесячный котенок. При этом умненькой и образованной – уже как бонус ко всему прочему. Ее появление не вызвало у меня протеста, наоборот, я испытывал мстительную радость от того, что теперь наверняка смогу избавиться от вконец измотавшего меня наваждения. Я еще продолжал вести мысленный диалог с Алей, но теперь тональность его сменилась. Я больше не задавал ей уничижительных вопросов, я торжествовал. В своих мечтах я видел ее, Алю, встреченную случайно на улице, когда я буду сопровождать свою новую подругу Маргариту в ресторан или еще куда-нибудь. А еще лучше – когда мы с Ритой будем идти, везя перед собой детскую колясочку и счастливо улыбаясь друг другу. Чем дольше отсутствовала Аля в моей жизни, тем изощреннее становились мои планы мести, которым, как я чувствовал, никогда не суждено было сбыться. И я принял волевое решение – женился на Рите и запретил себе любые внутренние разговоры. Они, конечно, прекратились не сразу, но всему рано или поздно приходит конец. И когда мой внутренний монолог за отсутствием тем, актуальность которых давно была исчерпана, постепенно иссяк, я вздохнул свободно. В конце концов, я стал женатым человеком, и думать о посторонних женщинах сделалось просто неприлично.

Когда мама ненавязчиво сватала мне Риту – хотя в этом уже не было особой нужды, потому что девушка мне и так понравилась, – она нет-нет да и приговаривала: Маргарита, мол, имеет экономическое образование, может быть бухгалтером, помогать мне в бизнесе. Таким образом, мама, видимо, закидывала дополнительный крючок, который я, учитывая мое увлечение работой, должен был заглотить с особой жадностью. Моя Ксения Алексеевна всегда знала, что делает! Отчасти она оказалась права: Рита действительно интересовалась моей работой, правда, не в части ее организации. Моя молодая жена обожала рестораны, и для этого у нее были свои причины, обнаружить которые не составило никакого труда. Во-первых, ей очень нравилось «выходить в люди». Она выросла в семье врачей, очень востребованных и профессионально состоявшихся, но для которых побочные заработки были скорее приятными неожиданностями, чем стабильной статьей семейного бюджета. Рита одевалась со вкусом, но не шикарно, она не могла позволить себе брендовую итальянскую обувь, дорогую одежду и аксессуары. Она не была избалована ресторанами и курортами. Поэтому, когда мы поженились, я решил восполнить некоторые пробелы, и особенно мне хотелось ее баловать оттого, что она этого не просила и уже тем более никогда не требовала. Собираясь в ресторан, Рита наряжалась, подбирала украшения и красилась с особой тщательностью, ей нравилось производить впечатление. Во-вторых, она очень любила необычную, сложную, красиво сервированную «не домашнюю» пищу, а отсутствие необходимости убирать со стола и мыть посуду приводило ее в полный восторг. Еще она любила разглядывать людей, сидящих за другими столиками. Воспитанная в интеллигентной семье, она никогда не делала это открыто и так, чтобы объект ее внимания заметил интерес к себе со стороны постороннего человека. Но я-то видел это, хотя бы потому, что Рита щедро делилась со мной своими впечатлениями. И, наконец, ей безумно льстило то, что хозяином заведения, которые мы посещали, являлся ее муж. Она царствовала. Она приходила не просто посетительницей, она чувствовала себя хозяйкой. И она была насколько наивна и простодушна в этих своих помыслах, что я не мог сопротивляться ее очарованию. Никаким бухгалтером Рита, конечно, не стала, слава богу. Я к тому времени уже имел некоторый опыт работы с этой категорией специалистов, у меня в мозгу сложился собирательный образ бухгалтерши как женщины, лишенной всяких половых признаков, несчастливой в личной жизни и оттого вредной и злой до умопомрачения. По отношению к бухгалтеру «условно» женского пола я был способен испытывать только одно желание: немедленно ее уволить. Все, ничего больше. Не хотелось бы, чтобы мое отношение к жене вскоре стало таким же. Поэтому я с пониманием отнесся к тому, что Рита в семейной жизни стала ласковой домашней кошечкой. Компенсируя свое прозаическое образование, она читала романы Булгакова и Курта Воннегута, обзавелась коллекцией классической музыки, отдавая явное предпочтение романтикам – Листу, Шуберту и Шопену. Она становилась все более утонченной, а я бесконечно работал, создавая концепцию сети заведений национальных кухонь. Я уже открыл небольшой, но очень уютный ресторанчик «Гарна дивчина», где подавали настоящий украинский борщ с пампушками, вареники с разными начинками, жаркое из куриных желудочков… Меню было не слишком обширным, но блюда готовили качественно и очень вкусно. С открытием ресторана узбекской кухни я провозился долго: мне нужен был не просто «тамошний» житель, который умеет делать плов, а настоящий, высококлассный повар. Я искал его долго и уже почти был готов отложить идею в долгий ящик, когда такой человек неожиданно нашелся. Огромный бородатый улыбчивый мужик по имени Анвар обладал не только всеми необходимыми умениями, но и фантазией, которая для повара лучше любой рекомендации. Я делал интерьеры ресторанов яркими, но не слишком дорогими, потому что мои заведения не принадлежали к премиум-классу, рассчитанному на очень богатую, выпендрежную публику. Это были просто хорошие, не слишком дорогие, но и не дешевые рестораны, в которых уютно и вкусно. Я не жалел денег на национальную атрибутику, на милые безделушки, которыми украшал залы, у меня трудились талантливые молодые художники, им же я заказывал и дизайн посуды, тщательно всматриваясь и оценивая рисунок каждой тарелочки. Я уже замышлял чешский ресторан на месте бывшего «Гномика», нашей любимой с Борькой пивнушки. Мой первенец «Урфин Джюс», когда-то бывший незабвенной «Пирожковой», с которой начиналось мое вхождение в бизнес, давно превратился в довольно элегантное заведение, куда приходили не столько за тем, чтобы поесть, сколько за тем, чтобы изящно выпить и легко закусить каким-нибудь деликатесом. Сейчас такие заведения мы называем гастробарами. У нас была огромная карта коктейлей и вин, на закуску мы предлагали традиционную «пирамидку» – так называли нашу многоярусную закусочную тарелку. Она была похожа на ту, в которой принято подавать разные виды пирожных и сластей, но у нас каждый ярус был наполнен деликатесами: тонкой нарезкой сыровяленой говядины, сырным ассорти, оливками, подсушенными ломтиками копченого лосося, и на самом верху – цукатами, фундуком и засахаренными ягодами. Конечно, работала и кухня, но фирменная тарелка «Урфин Джюс» была на пике популярности. Такой заказ не надо было ждать, он был очень сытным, подходил к любому бокалу и очень радовал впечатлительных девушек, которых сюда приводили, чтобы показать, как пьют и закусывают люди, умеющие жить.