В апреле следующего года, через день после объявления открытия дачного сезона по телевизору соседка Зины позвонила её сыну и Витеньке и сообщила им о том, что «у Розы уже второй день подряд не выключается телевизор и на стук в дверь никто не отвечает». Нашли Зину лежащей на диване и с включенным по телевизору дачным каналом.

– Режь!

– Да ты сумасшедшая! Я боюсь!

– Режь я говорю! Тебе слабо, да?

– Мне? Слабо? Да легкотня! Да я сто раз видела, как бабаня людей стрижёт!

Сверкнули ножницы. На пол упала 30-сантиметровая коса.

– Готово! Смотрись в зеркало!

– Вот это дааа! Красота какая! И удобно! Косы эти дурацкие не надо плести! Голову можно не мыть!

Занавеска, служащая дверью в комнату, отодвинулась, на пороге появилась пожилая женщина с охапкой лука, мешком муки и небольшим кульком с карамельками – она всегда их покупала внучке, когда у неё появлялись «лишняя» пара копеек.

– Это что вы тут устроили? Маня? Твои волосы! Что мамка скажет! Ой, ой, ой… А ты, сирота шебутная, совсем из ума выжила! Паликмахером заделалась!

– Бабаня, спокойствие, всё хорошо, Мане нравится!

– Да, Анна Семёновна, мне всё нравится!

– Да вы – две дуры окаянные! Да волосы какие были! – бабаня почти плакала. – Какая коса! Да для девушки коса – это святое! У этой-то три волосинки, а ты, Маня, у тебя шевелюра! Была… А ножницы, откуда ножницы достали?

– Спокойствие, бабаня, спокойствие, я взяла их на чуть-чуть из полочки.

– Да я тебе! Из полочки! Тебе велено к этой полочке не прикасаться! – под руку бабане попался веник, она грозно стала махать им, как кулаком. – Да я сейчас! Всю дурь-то выбью! Чтоб неповадно было!

Бабаня с веником двинулась к девочкам, с громким визгом подружки обежали бабушку с двух сторон и выбежали на улицу с криками «Бабаня, не бей! Бабаня!». Они бежали долго, до самой реки, до тех пор, пока слова «Да я вам покажу! Только вернись окаянная домой! Ну-ка стоять, обе! Да хоть ножницы положи на место!» перестали звенеть в ушах.

Добежав до речушки, девочки выдохнули: кажется, оторвались от погони. Волосы у обеих растрепались, лица стали красными. Посмотрев друг на друга, подружки расхохотались.

Шел 1953 год. Прошло восемь лет после страшной войны. Вокруг ещё можно было увидеть разрушенные бомбами здания, найти осколки снарядов, солдатские значки. Но девчонок это ни капельки не волновало. Они были счастливы, если можно посчитать за счастье момент, когда после долгой пробежки напиваешься речной водой, не думая о том, насколько она грязная.

Девочка постарше – тринадцатилетняя Галя – была сиротой. Отец погиб на войне. Через пятьдесят лет Галина Сергеевна узнает, что папа умер от голода в плену в 1942-м, мысленно она поблагодарит бога за то, что он долго не мучался. Мама у Гали была первой красавицей в их маленьком городе. От этого и погибла. Не поделила ухажера с другой женщиной, а та была настолько зла, что сбросила маму Гали из окна. Насмерть. Через несколько лет Галя придет посмотреть в глаза этой женщине, что сделала её сиротой в 10 лет. Увидит раскаяние в её глазах, да так и простит. Сейчас из родственников у Гали остались только бабаня да дед. Окончательно осиротеет девочка через 7 лет.

Девочке помладше – двенадцатилетней Мане – «повезло» больше. На войне она потеряла только отца. Он умер во время обстрела блокадного Ленинграда. Зато осталась мама. Это была добрая, спокойная женщина, но война оставила отпечаток и на ней – её узкое лицо украшали не только постоянно грустные глаза, но и длинный шрам. Когда мама увидит отстриженные волосы, сначала будет ругаться, затем звонко рассмеётся, а потом, когда дочь уснёт, будет плакать: с короткими волосами Маня – копия отец. Мама проживёт ещё двадцать лет, увидит внуков. Даже дети Гали будут называть её «бабушка».

Но всё это будет потом. Сейчас девочки сидели на берегу реки, хохотали, изображали разгневанную бабаню, обе хорохорились, что им ни капельки не страшно, что скажет «мамка» и какой нагоняй задаст бабаня за ножницы. Именно в этот день они поклялись дружить до гроба и несмотря ни на какие обстоятельства прощать обиды.

***

1959 год. Завод «Лисма», один из крупнейших заводов в СССР по производству лампочек. Настолько крупный, что поставляет продукцию в Европу.

Перед отделом кадров стоят две молодые девушки, недавние школьницы.

– Точно возьмут? – спрашивает девушка в голубом платье

– Да сто процентов! У меня дед был знаком с директором! Надо просто сказать, что мы от Дмитрия Ивановича, – уверенно отвечает ей подруга в жёлтом крепдешиновом платье – оно досталось ей по наследству от красавицы-матери.

Дверь кабинета неожиданно открывается, появляется полная женщина, она окидывает быстрым взглядом девчонок:

– Вы чего тут стоите? Чего не стучитесь? Мне уже на обед пора!

– А мы… мы… – начинает Галя.

– Мы от Дмитрия Ивановича! – выпаливает Маша, перебив подругу.

– Дмитрия Ивановича? – переспрашивает женщина, понятия не имея ни о каком Дмитрии Ивановиче, хотя работает она на этом заводе всего пару месяцев, может, не знает всех начальников, но видя уверенность девчонок в его существовании, решает сделать вид, что прекрасно всё понимает:

– А, от того Дмитрия Ивановича! Ну все понятно! Так сразу бы и сказали. Работать у нас хотите?

– Да! – хором отвечают подружки.

– Так-с, первый цех – полный комплект, кажется, в четвёртом нужны работники… Да, точно, в четвёртом. Пойдете в четвёртый?

– Пойдем! И деньги платить будут? – спрашивает в ответ Галя.

– А надо? – смеется женщина – Конечно будут! Вы школу-то закончили?

– Закончили! – снова хором звучат девушки.

– Ну все, приходите завтра, всё решим, а сейчас у меня обед.

Так наши подружки получили работу на лучшем заводе в их городе.

Там они проработают 50 лет, до самой пенсии. Но только через 5 лет Маня спросит у подружки, кто же такой был Дмитрий Иванович.

– А я откуда знаю? Я его выдумала! – ответит шебутная сирота Галя.

***

1961 год. Танцы. Лучшее развлечение местной молодёжи.

– Идёт! Идёт!

– Сюда идёт? Ко мне? – глаза Мани по пять копеек. – Только не ко мне! С букетом!

– К тебе! Давай, соглашайся! – Галя чуть ли не прыгала от счастья.

Конечно, букетом было сложно назвать три ромашки, но влюблённой Мане хватило и их. К девушкам направлялся высокий худощавый парень из шестого цеха, звали его Владимиром, или просто Володькой. Он давно уже был влюблён в Марию из четвёртого, «элитного», цеха. Каждый день он просыпался и засыпал с мыслями о нею, при виде Маши терял дар речи, не мог даже с ней заговорить несколько месяцев, просто стоял и смотрел на неё во время танцевальных вечеров. Все знали о его влюблённости, кроме, конечно же, Маши, которая каждый раз опускала глаза, когда ловила на себе его взгляд.

Сегодня Володька решился. Он пригласит её на танец. Сердце его трепетало, если бы ромашки были живые, они бы задохнулись в его руках: так сильно он сжимал их. Он направлялся к ним.

– Привет, М-маша, – он опустил глаза вниз.

– Здравствуй, Владимир! – ответила Маша и тоже опустила глаза вниз.

– Тебе тоже привет, невоспитанный товарищ! – вмешалась Галя.

– А, Галя, тебе тоже привет, – спохватился Володя. – Я тут подумал, песня хорошая, танцы… это в общем… я бы хотел… если можно… если ты не против, Маша…

Галя скрестила пальцы: так долго она ждала момента, когда он решится позвать её подругу на танец!

– Может быть, мы немного… одну песню… потанцуем? – продолжил молодой человек.

Галя ликовала!

– Ты сегодня очень красивая! – добавил Володя.

Галя замерла в ожидании ответа. Она знала, как подруга ждала этого момента!

– Нет! – неожиданно для всех и, в первую очередь для себя, ответила Маша.

– Нет?! – Галя даже раскрыла рот от удивления.

– Нет? – переспросил Володя, едва дыша.

– Нет! – с большей уверенностью ответила Маша.