Он на «Дальнее поле» пришёл поздним вечером, один, втихую, после как в деревне все уснули, повально после бурно проведённого накануне дня с возлияниями и обжорством. Гостей нежданных принимали. Сидел у края грядки с чахлыми не обещающими урожая всходами, тошно, муторно на душе было до того, что ничего не хотелось, сдохнуть только. Но заставлял себя не расклеиться вконец, не забыть про свою истинную миссию на Земле, секретную, никто из его окружения о ней не знал. Он – председатель колхозного правления, но прежде являлся командиром роты спецназа в звании полковника. Впрочем, как оказалось на поверку, им и по сей день оставался, только рота его шесть лет как отстранена от несения воинской службы. Временно. До вчерашнего дня надеялся, год, ну два ещё оставаться в опале, а время придёт, отменят наказание и отбудут обратно на Марс, в полк. Наказание – дисциплинарное, как ему было доведено командованием, за побег с гауптвахты, но, как выяснилось вчера, не только. Оказывается, боевая операция под секретным грифом «миссия бин» не отменена, и всё сводилось к тому, что подходило время её, наконец, исполнения. А это требовало возобновления в колхозе воинских уставных отношений и нешуточных усилий в тактической и боевой подготовке, причём, без спецназовского снаряжения и оружия – в «ЗемМарии»* при аресте изъяли.

Посчитал до двадцати, облегчённо вздохнул, потряс плечами, уселся по-татарски, под себя подобрав ноги. До утра предстояло успеть начислить трудодни, подготовить разнарядки на работы, а главное сегодня надиктовать очередную дневниковую запись. Не просто отписаться каким-то там суточным, месячным или сезонным отчётом, а зафиксировать события последних двух суток. И ещё предстояло пересмотреть все предыдущие записи за то всё время, что пребывали в бегах. Что-то поправить, дополнить, или наоборот потереть. Фиксация последних событий и правки в прежних записях, так полагал, могли повлиять на дальнейшую его и роты судьбу. Поспособствовать как-то кардинальной смене ситуации в обитании на грёбаном острове посреди Тихого океана, облегчить те мытарства в дважды грёбаном колхозе, где буквально боролись за жизнь, перенося голод во всякий неурожайный год, практически ежегодно.

Предвестником неминуемых перестроечных событий были как раз те самые нежданные гости во главе с «менялой»** Зямой. Приплыли те прямиком из Руси в Антарктиде, неожиданно, с поручением вручить полковнику депешу от Коменданта Крепости. Меняла Зяма швартовался к причалу Отрадного всякий год как урожай был собран и предложен на обмен. «Глубокоуважаемого компаньона» – так только величал, ни полковником, ни председателем колхоза – в накладе, по его словам, не оставлял: сбор из огородной зелени, овощей, продовольственного топинамбура выменивал за соль и сахар, за кое-какие лекарства, за мелочи ещё какие-никакие. Били по рукам, выпивали после обильного застолья напосошок и Зяма отбывал, в спешке пока штиль у берегов. До штормов предстояло успеть и в других на острове колхозах «Мирный» и «Быково» совершить мен. «Смываются, пока мы не протрезвели, не очухались, не поняли, что обобрал до нитки, деляга», – всякий раз негодовал сокрушённо колхозный кашевар, один без помощников таская от причала на продсклад «скудный прибыток». Но нынче, на удивление, Зяма прибыл в неурочное время – весной, только-только грядки на полях вскопали и рассаду высадили. Свалился как снег на голову. С порога провозгласил себя гостем, да «не пустым, не халявщиком», а «товарищем с дарами глубокоуважаемым компаньонам». Так, с иронией, конечно, называл голытьбу колхоза «Отрадный» в посёлке Отрадное. С дарами – оно понятно, мена то не предвиделось, до сбора первой огородной зелени жить да жить. Только одни эти посулы менялы с порога – жмота известного: испытали на себе в побег на его паруснике из Руси – насторожило. Ну, а когда депешу вручал, с обращением «Товарищ полковник, вам пакет», нахлынуло предчувствие какого-то несчастья, неотвратимо предстоящего.

Он с редактурой в записях управился довольно быстро, больше времени, до полуночи почти, потратил на подробное освещение инцидента происшедшего утром за завтраком – после уже скоротечного, ночью, убытия парусника Зямы. Как оказалось – с наблюдательной вышки флажками отсигналили – не к берегам Мирного и Быково, а в открытый океан. «Назад Зяма в ЗемМарию смывается», доложил часовой.

Об инциденте в столовке изложил всё в точностях с подробностями. А прослушивал – уже на обратном пути в деревню – поразился: ведь, надиктовав концовку, гаджету дал установку обработать текст так, чтобы получилось что-то вроде трагической истории. Но… драмы не вышло. Получилось нечто невразумительное, тягомотное, местами абсурдное, с налётом даже комичного. Точно не приключенческо-героическое «с невзгодами жизненными и испытаниями невыносимыми» – как хотелось, задумано было и заказано редактору изначально. На выходе – «мыло сопливое» с примесью какой-то потехи. Намеривался переписать, шаг по тропке у околицы деревни замедлил, но, задавшись философским вопросом «а смысл?», решил оставить всё как есть. Кто, когда прочтёт эти его опусы. Попадут в службу безопасности «Сохрана Исхода»***, – засекретят и в архивы запрут. Рассекретят через поколения. И то только в случае если современники его самого и предки потомков выживут, да архивы сохранятся. Всё ведь шло к вселенскому краху, Армагеддону. К тому же, не поймут многого потомки те. Хотя бы того, что в оригинале те опусы не пером писались на бумаге, и не текстом набивалось на клавиатуре, или аудиозаписью сохранены. У него – «записи-ком»****. Создавались «комлогом»****. Специфика назначения гаджета воинская, отнюдь не гражданская, потому как делались в нём служебные записи, документы. Офицеру достаточно выдать в микрофон смысловую канву, узловые фразы, произнести ключевые слова, термины… и комлог самостоятельно составлял содержание записи. Причём, в заданной форме, например: приказа, рапорта, донесения, докладной записки, оперативного отчёта, прочего подобного. Сейчас-то, что у него приключилось? На Марсе перед отправкой на Землю, разработчик комлога вручил ему, офицерам и сержантам опытные образцы с просьбой испытать «в поле». Видимо он сейчас, будучи не досконально сведущим в технических характеристиках гаджета, оплошал: заказал узловые фразы, ключевые слова, термины составить «в нечто схожее с художественной прозой» – «мозгам» прибору военному, как оказалось, формы неведомой.

Он, разочарованный, сошёл с тропки и присел на корточки… сказал бы «под кустик», но ни дровинки, ни травинки на острове нет, один песок, да камень скальный. Сидел, думал. Противилось: «Ну, нет. Оставлять потомкам такое… этот сущий образчик графоманства нижайшего пошиба. Нет уж». А как дела сделав, вернулся на тропку, решился-таки на перезапись, но теперь без участия «бездушной машины». «Комлог использую, как обычный диктофон, надиктую рассказ, художественный». Некогда в юности увлекался, и получалось вроде неплохо. Времени до утра хватало с лихвой, потому, повернув назад к Дальнему полю, на ходу приступил…

…Прослушивал рассказ, поразился – речь его из комлога лилась, будто из уст профессионального чтеца-актёра, читавшего на радио литературное или театральное произведение. В «гробу» «Анабиозария Исхода»*****, ох, и наслушался – весь путь к Марсу во сне крутили.

_________________________________

Колхозная столовка занимает железнодорожный вагон-ресторан, в нём мы бежали из ЗемМарии схороненными в трюме парусника менялы Зямы. Использовался в числе вагонов обычных пассажирских в «атомных парниках» под «мисками»******: служили столовыми и бытовками для рабочих. Как и зачем целый железнодорожный состав попал на ледовый континент, где железнодорожным сообщением и не пахло, не Бог весть кому известно, разве что корпорации «Булатный трест», коя занималась снабжением и обустройством земмарийцев на континенте. В нескольких вагонах складировали и перевозили убранные в парниках овощи, вот, выдавая за таковой, и удалось погрузить вагон-ресторан на парусник, с нами беглецами.