-- Мама, -- он быстро и крепко обнимет ее, обдав мужским табачным духом, и так же быстро отстранится. -- Старушка моя...

В автобусе, подпрыгивая на задней площадке, он будет с кривой усмешкой отвечать на все ее вопросы о семье коротко: "Сейчас увидишь мама, сейчас все увидишь, потерпи", и она не будет знать, обижаться или огорчаться.

Увидев внука -- белобрысого мальчишечку с серыми глазами, она опустится перед ним на колени и, взяв за плечи, станет всматриваться, мучительно пытаясь различить в его чертах что-то свое, родное. Ах, какие знакомые серые глаза! Но не наши, не наши, чьи же?

-- Голубчик мой, вот мы и встретились. Как же так, что мы и не виделись с тобой?

-- Я тебя видел на фотокарточке, -- скажет мальчишечка. -- Я тебя узнал. Ты бабушка Оля.

-- А я вот тебя никак не узнаю, голубчик. На кого же ты похож?

-- На маму с папой.

-- Ну, веди меня к своей маме, будем с ней знакомиться, -- скажет Ольга Николаевна, уже почувствовав, что мама здесь, в комнате, стоит у нее за спиной.

-- Вот моя мама.

Не отпуская его, она повернется и сразу узнает ее. Поначалу она опешит так, что не найдет в себе сил встать.

-- Здравствуйте, Ольга Николаевна.

-- Лена?!

-- Да, это я, -- просто ответит та и, ступив к ней, обнимет. И в ее объятиях Ольга Николаевна зарыдает в голос, выпуская всю накопившуюся за минувшие годы тоску и боль, сотрясаясь от рыданий, от обиды за то, что так ужасно сложилось все в ее жизни, от мысли о новом родстве с подлым кобзевским семенем, но мысли эти тут же будут словно новой, светлой волной смыты благодарностью за то, что все эти годы Лена была рядом с ее сыном, что сохраняла возле него тепло их старой, мирной квартиры до возвращения в нее капитана второго ранга, за то, что родила ему этого белобрысого мальчишку, который носит ее безопасную фамилию -- Кириллов и, стало быть, ему теперь не будет грозить эта жуткая ненависть вечно пьяных, мерзких хамов, которая так обожгла ее семью.

Но пока, сидя в зале суда, Ольга Николаевна об этом знать еще не может. Она только думает, что больше жить так, как они живут, невозможно и надо хоть через ЖЭК, хоть через суд добиться разрешения на передел квартиры. Для этого надо пробить только дверь из их комнаты в соседнюю парадную. Она отдаст последнее, чтобы сделать эту дверь, а из маленькой комнаты сделать кухню и санузел. А главное -- навсегда заколотить выход в ту часть квартиры, где живет этот страшный инвалид, так тебе и надо, подонок, и твоя змея пусть помучается теперь, пусть... А ее Леня, как говорит их адвокат, если только будет вести себя примерно, выйдет на свободу года через три, а может быть, и раньше, если к очередному юбилею Октября будет объявлена амнистия, но -- она это знает -- уже другим человеком, потому что в лагере его хорошему не научат, а он такой молодой, такой беззащитный. Господи, только бы там его не били и не надругались. От последней мысли на нее наваливается такая волна боли, что она лишается сознания, но окружающие этого не замечают.

А прокурор, тем временем, читает с листка список наград подводника: за успешно проведенную боевую операцию в Средиземном море, за спасение экипажа горящего танкера в проливе Босфор, за успехи в боевой и политической подготовке, за работу с экипажем.

Нью-Йорк, 2001г.