-- Шурик, я тебя умоляю, только не заводи меня на ночь! Да я так сказала, я не подумала!

-- Ты не подумала... Что я вообще для тебя значу? Своими бы руками убил бы эту гниду, да в тюрьме сидеть неохота!

После школы, стоя перед трюмо, Ленчик тренирует волю и руку:

-- Получи, гнида!

Нож подводит красную черту под чередой унижений.

-- Ах-ты ж, с-суржик! -- успевает ахнуть воображаемая гнида, после чего из перечеркнутого горла начинает выбиваться, трепеща, кровавый пузырь.

-- Получи, гнида!

-- Ах ты ж, выб...

-- Получи!

Он уже знает, какой нож подходит лучше всего -- выточенный из обломка ножовки с ручкой из черной изоляции, которым мать разделывает рыбу.

-- Получи!

-- А-а-х-х... хр-р-р... х-х-х...

Однако ему не приходиться сказать ни отрепетированных слов, ни полоснуть по ненавистному кадыку. Держа за спиной уже приготовленный нож, Леня выходит на сцену в тот момент, когда отец, в очередной раз стоя на коленях, обшаривает пол в поисках очков, а мать кричит Валентине незнакомым голосом:

-- Кипятком ошпарю подонка! Утюгом голову проломлю, алкоголику твоему!

-- Молчать, хуна жидовская! -- командует подводник, вырываясь из опутавших его, как паутина, рук Валентины.

Ленчик бьет врага сзади и не в шею, а в поясницу, когда капитан второго ранга пытается оттолкнуть жену. Но ахает и хрипит он почти как на репетициях.

-- Ах-х-х, х-р-р!

Задохнувшись, он начинает валиться на продолжающую хватать его за руки жену.

От бешенства у Ленчика пропадает дар речи, но появляется неведомая доселе прозрачная легкость мыслей и движений. Забыв о липком от крови ноже, он, разбросав руки, отводит ногу в китайских кедах "Два мяча" и бьет по перекошенной от ужаса физиономии подводника с той же силой, с какой, бывает, лепит по мячу, когда играет с дворовыми пацанами два на два в гулком подъезде их дома. Голова с хрустом сворачивается на сторону.

Оторвавшись, наконец, от Валентины, капитан, разбрасывая табуретки, рушится на пол, и левая нога его начинает мелко и как бы независимо от остального тела дрожать.

-- Уби-и-и-ли, уби-и-или! -- истошно вопит Валентина, стоя в быстро растущей луже крови.

До суда Леню отправляют в психушку на улице Свердлова.

-- Мой сын в сумасшедшем доме, -- тупо повторяет Ольга Николаевна, -Мой сын в сумасшедшем доме.

-- Оля, Оля, -- молит ее Александр Мойсеевич, утирая текущие по небритым щекам слезы. -- Он не сумасшедший, я знаю, что он не сумасшедший.

-- Тем хуже для него, -- делает верный вывод Ольга Николаевна.

В мутном хаосе, в какой сливается все окружающее ее, перед Ольгой Николаевной появляется деканская жена Екатерина Михайловна.

-- Оля, дорогая, поверьте мне, я очень сочувствую вашему горю, -Екатерина Михайловна берет Ольгу Николаевну за руки.

-- Катя, вы можете мне как-то помочь? -- она впервые называет ее по имени. -- Может быть, вы кого-то знаете?

-- Оля, я просила мужа найти адвоката, может быть кого-то, кто читает на юрфаке, но есть еще одна вещь, которую вы должны сделать.

-- Что же? Говорите! Нужны деньги? Сколько?

-- Я уже беседовала с мужем об этом, Оля, вы знаете он -- юрист. Он мне сказал, что максимум, чего может добиться лучший адвокат, это только меньшего срока. Но каким бы ни был срок, Оля, там, ему будет легче, если он будет русским.

-- Там?

Екатерина Михайловна кивает головой.

-- Как ваша девичья фамилия?

-- Моя фамилия Кириллова. Да Кириллова.

-- Пока он в больнице, вы должны поменять ему фамилию на свою.

-- Как?

-- Оля, как угодно. Любыми средствами. Люди теряют паспорта, метрики, потом восстанавливают. У него вообще есть уже паспорт? Он должен получить вашу фамилию и вашу национальность.

На суд пострадавшего привозят. Валентина толкает инвалидное кресло с высокой кожаной спинкой. За ней, как почетный караул, следуют два моряка в черных кителях. Ноги у отставного капитана не шевелятся.

Адвокат не очень уверенным голосом произносит заготовленную речь о систематическом ущемлении национальных чувств, человеческого достоинства, норм социалистического общежития. Александр Мойсеевич в черном габардиновом пиджаке с наградными колодками и орденом Красной Звезды, которые обычно надевает только на Девятое мая, сидит в первом ряду. Лицо его опущено в ладони рук и манжеты рубашки влажны от слез. Рядом Ольга Николаевна вся в темном, как на похоронах, с отсутствующим лицом.

Она не в состоянии вникнуть в речь адвоката и почему-то вспоминает, как они втроем ездили на пляж в Лузановку. Они брали с собой большую сумку, где лежал завернутый в пляжную подстилку казанок отварной картошки с маслом, мелко нарезанным укропом и котлетами. Помидоры и огурцы она заворачивала в отдельную газету, чтобы они не нагревались. На пляже Шурик зарывал бутылку с компотом для охлаждения в песок там, где набегает волна.

-- Ленчик, иди, сынок, попей компотик!

-- Мам, я не хочу!

-- Иди родной, ты уже синий от холода.

Она смотрит на сидящего за деревянным барьером сына, едва узнавая в этом обритом налысо парне с выдающимися скулами и носом родные черты и чувствуя, что уже нечто большее, чем этот деревянный барьер, разделяет их.

В этот момент она, конечно, не может догадываться о том, что в лагерь под Полтавой, куда определят ее Леню, приедет на свидание Лена Кобзева. К тому времени она будет жить в общежитии медучилища, и ни Ольга Николаевна с Александром Мойсеевичем, ни ее родители об этом визите не узнают. По окончании училища она -- будто по распределению -- уедет в Полтаву. К освобождению Леонида она получит как мать-одиночка комнату в общежитии горклинбольницы, где будет работать операционной медсестрой. Мальчика они назовут Сашей, и Лена перейдет на фамилию мужа -- Кириллов.

Леонид проведет в домашнем тепле и неге всего несколько недель, даже не успев съездить к родителям и ответить на удивленные письма матери -- что его задерживает в Полтаве после освобождения? Не сговариваясь с Леной, они решат ни о чем не сообщать родителям, ни о женитьбе, ни о сыне.

Леонида призовут в армию и, утешая жену перед входом на сборный пункт, он скажет ей: "Ну, армия -- это не страшно. Это быстро". Он будет гладить ее по голове и целовать сына в теплую макушку. Из-за судимости его отправят служить в стройбат в Ростов. В ночной драке с группой абхазцев он снова прибегнет к ножу, отчего из стройбата попадет в дисбат. Это и послужит причиной обширного инфаркта у Александра Мойсеевича.

Гроб поставят на кухне, и Валентина, меряя шагами свою комнату, будет мстительно повторять: "Вот и тебе досталось, родная. Вот и тебе досталось..." Вася в это время будет отдыхать в Лермонтовском санатории, где научные работники будут изучать благотворность воздействия минеральной воды "Куяльник" на пораженную циррозом печень.

Ольга Николаевна впервые увидит внука, когда ему исполнится пять лет. Леонида к этому времени уже демобилизуют, и она впервые поедет к сыну в гости. За день до отъезда Леонид позвонит ей по междугородному и попросит привезти ему оранжевый шеститомник Майн Рида и "Библиотеку приключений".

-- Это для тебя, или... для кого-то? -- спросит она, еще раз ощутив, какая дистанция пролегла между ними.

-- Для меня, для меня, -- успокоит ее он, но она поймет, что он недоговаривает.

-- Ты женился на женщине с ребенком? -- догадается она.

-- Не волнуйся, ребенок мой.

-- Когда же ты женился, если ему уже нужен Майн Рид? Почему ты говоришь об этом только сейчас? Кто она? Ты познакомился с ней там? В колонии?

-- Мама, ради Бога, давай не по телефону. Приезжай и все увидишь.

-- Если бы я, хоть знала кто она, я бы что-то привезла ей. Как я приеду с пустыми руками?

-- Привези то, что я тебя прошу, привези книги. Она будет рада. Честно.

На перроне она не сразу узнает его -- костистого и широкоплечего мужчину с коротким ежиком волос и пронзительным взглядом, который заставит ее опустить заготовленные для объятия руки и в нерешительности остановиться.