— Ты этого хочешь? — голос Тани дрогнул. Она подняла на него взгляд.
— Больше всего, — едва заметно кивнул Евгений.
— А чего хотят другие люди? — горько ухмыльнулась она, чувствуя предательские слезы, собирающиеся в глазах. — Ты совсем не думаешь ни про меня, ни про Илью, ни про Алису…
Мимолетный трепет в серо-голубых глазах молниеносно сменился ярко вспыхнувшим гневом.
— Мне плевать на твоего Илью! — прорычал он.
— На Алису, стало быть, тоже? — нахмурилась Таня, вспоминая о том, что ради Жени и возвращения на лёд Калининой пришлось отказаться от любимого мужчины. — Тебе на всех плевать!
Таня гневно заправила прядь растрепанных после сна волос за ухо, не зная, куда деть руки, которыми так и хотелось треснуть Громова по голове. Взору Евгения открылась шея Тани, испещренная небольшими синяками.
— Кто это сделал? — он резко повысил голос, в котором, несмотря на заложенность носа, отчетливо звенела сталь. — Кто?!
Брови Тани на мгновение подпрыгнули, а глаза непонимающе округлились. И только проследив взгляд Жени, она несмело провела пальцами по своей шее и засмеялась, закрывая лицо ладонями. Громов несколько секунд наблюдал за её смехом, который вскоре перешел в плач.
— Ты! — воскликнула Таня, убирая руки со своего лица и торопливо вытирая тыльной стороной ладони соленые дорожки от слёз. Она поднялась из-за стола, намереваясь закончить этот разговор, который не приведет ни к чему хорошему. И совсем забыла о том, как выглядят её ноги…
— Это… — голос Громова в мгновение охрип от ужаса. — Тоже я?
Таня остановилась у арочного проема, ведущего в коридор, и наклонила голову, посмотрев на большую гематому темно-фиолетового цвета, покрывавшую практически всю внешнюю поверхность бедра, растянувшись до колена. Да, этот удар был самым сильным и самым свежим. Два дня назад она всем своим весом упала на бедро, когда летела с двухметровой высоты на лёд. Боль была дикой. Настолько, что Таня вся дрожала и не могла встать самостоятельно. Илье пришлось аккуратно поднимать её. А Мельников весь следующий час провел с ней в медпункте ледового дворца, после этого напоив успокаивающим чаем.
— Это — четверной выброс, — призналась Таня, с трудом представляя, что нужно было бы сделать Громову, чтобы оставить ей на теле такую гематому.
— Ты с ума сошла! — от услышанного Евгений впал в ярость, забывая и о раскалывающейся голове, и о прогрессирующей простуде. Он вскочил из-за стола, на мгновение ощутив головокружение, а затем подошел к Тане, угрожающе над ней склонившись.
— Я запрещаю выполнять четверной выброс с ним! — прорычал Громов. — Он тебя угробит! Ты ему не игрушка, чтобы набивать на тебе руку!
— А это не тебе решать! — не растерялась Таня, запрокидывая голову. — Такие вопросы я решаю со своим партнером и тренером, а ты, прости, никто!
Громов сильно поджал губы от полыхающей внутри злости. Он ощутил как заскрипели его зубы.
— Раньше, когда мы катались вместе, ты что-то мог решать, но сейчас… — продолжила Таня.
— Да я ненавидел кататься с тобой! — перебил её Громов, буквально заорав во весь голос.
Таня на мгновение обомлела, ошарашенно хлопая ресницами. Она однажды уже слышала от него, что она никто. И не думала, что может быть что-то больнее.
— Потому что с тобой я не мог сосредоточиться! — продолжал Евгений, высказывая то, что наболело очень давно — ещё со времен чемпионата Европы и Олимпийских игр. — Я хотел контролировать каждое твое движение! Я понимал, что в безопасности ты только тогда, когда в моих руках! Я ненавидел дорожки шагов, когда мы разъезжались в разные стороны, а я ни черта не могу сделать! Ненавидел параллельные прыжки, вращения! Ненавидел все элементы, в которых ты не была в моих руках, и я не мог тебя контролировать!
Громов замолчал, осатанелыми глазами посмотрев на Таню. После гневной тирады его грудь часто вздымалась. Он начинал остывать, и его злость постепенно переходила в тревогу. Таня обняла себя за плечи, так, будто замерзла, и до сих пор никак не прокомментировала услышанное.
— Контролировать? — тихо уточнила она. — Вот, зачем я должна к тебе вернуться? Чтобы быть у тебя под рукой?
— Не под! — снова вспыхнул Громов, искренне не понимая причину недовольства Татьяны. — А в руках! В моих!
Евгений близко подошел к Тане, вынуждая её прижаться спиной к стене.
— Так не строят отношения, — разочарованно произнесла она, — нельзя загонять дорогого человека в угол, нельзя хватать его за руки, чтобы он не ушел, нельзя говорить того, что говорил ты…
— А что можно? — прорычал Громов, выставив свои руки по двум сторонам от её лица, упираясь в стену ладонями.
— А зачем мне что-то говорить? — разозлилась Таня. — Ты всё равно не слышишь никого, кроме самого себя.
Евгений, будто забывая то, что услышал буквально пару минут назад, наклонился, обхватывая ладонями плечи Тани, боясь, что она может уйти, оставить его или попросту раствориться в воздухе — настолько хрупкой и маленькой она была.
— Вот опять! — закричала она, чувствуя, как плечи пронзила острая боль от сильного хвата горячих ладоней. — Отпусти меня! Отпусти меня раз и навсегда!
Громов округлил глаза, вспоминая то, что Таня сказала про его маму. Отпустить. И молнией в голове пронесся вопрос о том, почему он должен отпустить двух самых дорогих людей в его жизни.
— Я не хочу тебя отпускать! — крепче сжимая пальцы на хрупких плечах, произнес Евгений, наклоняясь ниже, чтобы его лицо было на уровне лица Тани.
— Я хочу! — сквозь слёзы простонала она. — Отпусти! Убери руки от меня!
Евгений не торопился повиноваться. В серо-голубых глазах молодого мужчины отчетливо плескались непонимание и растерянность мальчишки. Он не умел по-другому. Серьезных отношений у него не было. Он не знал, как взаимодействовать с ней. Он цеплялся так, как умел. Руками. Психологическим давлением. Чем угодно! Лишь бы она была рядом. Без неё всё пустое. Даже любимый лёд. Даже рядом с Алисой, которую раньше Евгений считал незаменимой для себя. Но незаменимой и единственной оказалась Таня — случайное отклонение, появившееся в его жизни по вине автомобильной аварии. Их пути не должны были сойтись, они не должны были вставать в пару. Но это случилось. И после этого жизнь Громова разделилась на «до» и «после». Уже второй раз. Первый случился, когда ему было шестнадцать.
— Отпусти меня! — снова закричала Таня, начиная дергаться в его руках, пытаясь высвободиться. — Уходи!
Евгений медленно, палец за пальцем, разжал свои ладони и убрал их от Тани.
— Это твое окончательное решение? — собирая по осколкам свою строгость и холод, поинтересовался Евгений, выпрямляясь и вновь смотря на Таню свысока.
Она моргнула, чувствуя обжигающе горячую слезу, побежавшую по щеке. В горле образовался огромный ком, преодолеть который оказалось сложно. Таня приоткрыла губы, делая глубокий вдох. Она бы мечтала сказать ему это короткое слово совсем при других обстоятельствах, но она скажет его сейчас. Какую страшную душевную боль это бы ни принесло в следующую же секунду. Им обоим.
— Да.
Громов опустил взгляд, направляя все свои силы на то, чтобы ничего не порушить в этой небольшой квартирке. Хотелось неистовствовать. Хотелось кричать. Хотелось снова схватить её, чтобы она не могла пошевелиться и, что ещё важнее, отдалиться от него ни на миллиметр. Но к этим же чувствам добавилась и изрядно уязвленная гордость.
— Второго раза может не быть, — с угрозой произнес он, встретившись с любимыми карими глазами.
Таня от такой фразы лишь усмехнулась, дернув плечами. Евгений Громов был в своем репертуаре. Что и требовалось доказать.
— Уходи. Твои вещи в ванной. Дверь можешь просто захлопнуть, а я иду спать.
Таня старалась держаться, но голос уже начинал дрожать. Она торопливо дошла до гостиной и закрыла за собой дверь, обреченно падая на диван и начиная плакать, но при этом слушая то, что происходило в прихожей. Таня слышала, как Женя одевался. Слышала, как звенела бляха его ремня. Затем несколько долгих минут в коридоре не было никаких звуков, но эту тишину резко нарушил громкий звук захлопнувшейся входной двери.
