— Почему? — Таня ближе наклонилась к нему.

— Потому, что она любила этого ублюдка! — резко огрызнулся Громов, убирая ладони с лица. — Она знала, что его любят женщины. И, возможно, даже подозревала, что он с ними спит, но любила всё равно!

Таня покачала головой, медленно выдыхая и пытаясь переварить услышанное.

— Однажды она снова начала говорить о том, как скучает по нему, когда его нет, — сквозь зубы процедил Громов, вспоминая последний день её жизни, — и я понял, что так больше не может продолжаться. Я всё ей рассказал.

— И о том, что молчал три года?

После этого вопроса Евгений снова надолго замолчал. Это было самое болезненное во всей этой истории.

— Нет, — со звенящей сталью в голосе и отчетливой ненавистью к самому себе ответил он. — Когда отец пришел домой, и мама накинулась на него, он перевел все стрелки на меня, сказав, что я обо всем давно знал и молчал.

Губы Тани шокировано приоткрылись, но затем она всё же поджала их, опуская взгляд на свои колени и понимая, что просто не знает, что на такое ответить. Вряд ли Женя хотел услышать сейчас что-то банальное из разряда «она тебя простила, она тебя любила».

— Её убил не он, — покачал головой Громов, — её убил я. Его ложь она проглотила бы. Но мою… Она не ожидала от меня такого предательства…

Евгений в который раз закрыл лицо ладонями, чувствуя, что ему просто хочется завыть в голос. Он снова вспомнил это. Он снова вспомнил её взгляд.

— Женя? — Юлия перевела взгляд на сына, потерянно, будто была не молодой женщиной, а совсем юной девочкой, посмотрев на него. — Это ведь не так? Папа не прав? Ты ведь узнал только недавно, да?

Алексей Симановский, стоявший на пороге квартире, самодовольно скрестил руки на груди, смотря на испуганного Женю, округлившего от страха свои большие глаза.

— Будь мужчиной, — ядовито подначивал его он. — Скажи правду. Раз уж ты начал её говорить, говори всё, до конца.

— Мам, — юный Евгений сглотнул образовавшийся в горле ком, — я знал давно…

Юлия прикрыла глаза, из которых побежали слёзы. Она давно смирилась с тем, что безразлична мужу, но сын был смыслом её жизни. Она никогда не могла представить, что он способен на такое. Она совсем не так его воспитывала.

Женя сразу же бросился обнять её, но она выставила руки перед собой, не давая себя коснуться и совсем не представляя, что это было бы их последнее объятие.

— Не надо, родной, — дрожащим голосом произнесла она, — я сейчас улечу, ладно? Отдохну, развеюсь, а потом всё будет как прежде… Мне нужно… Нужно сменить обстановку…

— Мама! — умоляюще воскликнул Женя, чувствуя, что и сам готов вот-вот разреветься. — Я хотел как лучше!

— Лжи во благо не бывает, малыш, — покачала головой Юлия, с болью в глазах смотря на сына и как-то горько улыбаясь.

Она хотела обнять сына, но сейчас чувствовала, что если сделает это, то останется здесь. Но ей было необходимо несколько недель, чтобы не видеть этой квартиры. Не видеть место, которое она считала святым для их семьи — их семейное гнездышко. То самое, в которое, как оказалось, любимый муж приводил многочисленных женщин. А любимый сын об этом молчал. Три года…

— Я виноват в её смерти, Таня, — обреченно простонал Громов, боясь посмотреть на неё и увидеть в любимых карих глазах то же разочарование, что увидел в серых глазах мамы много лет назад. То разочарование, которое преследовало в ночных кошмарах.

— Не он, Таня, а я…

========== Отпустить, нельзя вернуться ==========

Комментарий к Отпустить, нельзя вернуться

Песня, подарившая вдохновение:

Frans - liar

15 сентября, 06:00.

Несколько минут между Татьяной и Евгением была гнетущая тишина. Громов тонул в воспоминаниях, приправленных адской головной болью и насморком, а Таня пыталась осознать услышанное. Женя был уверен, что виноват в смерти своей мамы, но Таня понимала, что это совершенно не так.

— Ты был бы виноват, — тихо и очень несмело начала она, только сейчас заметив, что за окном уже начинало светать, — если бы был за штурвалом самолета.

Громов приподнял голову с рук, сложенных на столе, и горько ухмыльнулся, встретившись взглядом с Таней. Вот только легче от её слов не становилось.

— Ты должен отпустить её, Женя, — аккуратно предложила Таня, — понимаешь?

Евгений снова опустил голову, чувствуя, как сердце сжимается от очередной порции болезненных воспоминаний. Много лет назад, в свое самое первое посещение катка, Юлия сказала ему нечто похожее, когда Женя боялся шагнуть на лёд.

— Ты ведь большой мальчик, — улыбнулась она. — Отпусти меня.

— Я не могу, — вымученно выдохнул он, — я не хочу.

— Но так жить нельзя, — покачала головой Таня, а затем, забывая обо всем, что произошло между ними, неосознанно потянулась к нему и положила свою ладонь на его запястье.

Женя, удивленный такому жесту, приподнял голову. Вот только понять его эмоций по глазам Таня не смогла и, смутившись, убрала ладонь обратно себе на колено, опустив взгляд. Громов виновато поджал губы, пытаясь поймать хоть одну мысль, которую можно было бы озвучить, но они будто разлетелись в разные стороны.

— Как я себя вел? — устало улыбнулся Женя, желая сменить тему, которую хотел поднимать меньше всего. — Дебоширил?

— Читал Есенина, — призналась Таня. Да, Женя успел и подебоширить, и поприставать к ней, но этого она могла ожидать от него в таком состоянии, а вот стихи…

— Серьезно? — брови Громова взметнулись вверх. Его мама обожала поэзию и пыталась привить эту любовь сыну путем частого чтения.

— Да, — смущенно улыбнулась Таня. И эта искренняя, девичья улыбка его Плюши, по которой он так скучал, будто стала бережным дуновением теплого воздуха, направленного на давнюю и глубокую рану Жени. И боль на мгновение отступила, позволяя Евгению вздохнуть свободнее. Он тоже улыбнулся ей в ответ.

— Меньше всего мне хотелось бы прослыть сопливым романтиком, — вздохнул он, прекрасно понимая, что ему плевать на то, кем и как он прослывет для общественности. А вот перед Таней было отчего-то действительно неловко. Где ледяной он, а где любовная лирика?

— Романтиком тебя действительно трудно назвать, — с толикой грусти констатировала Таня, — а вот сопливый ты, увы, уже.

Евгений снова шмыгнул носом, чувствуя, что дышать становится всё более затруднительно. Сегодня у него должна была быть тренировка, но её, похоже, придется пропустить. И в первую очередь скорее из-за адского похмелья, чем из-за простуды. Он снова потянулся к графину, наливая воду в стакан.

— От кого цветы? — мрачно поинтересовался он, опустошив стакан и бросив гневный взгляд на Таню, которая от такого вопроса лишь рассмеялась.

— Что? — нахмурился Громов. — Я уже задавал этот вопрос?

Таня кивнула.

— И ответа второй раз я тебе не дам, — лукаво улыбнулась она. — Захочешь — вспомнишь.

Евгений недовольно вздохнул, несколько секунд пристально смотря на Таню, но она не сдавалась.

— Это немного нечестно, — ответил он, а затем зажмурился от неприятных ощущений, которые вызвало легкое движение головой.

— Будешь меньше пить, — строго добавила Таня, — а если серьезно, то тебе нужен больничный. Осложнения нужны тебе сейчас в последнюю очередь.

— Да, — согласился Евгений, а затем снова посмотрел на Таню, — а ты нужна в первую.

— Ж-женя, — растерялась она от такого внезапного заявления и смущенно опустила взгляд вниз. И внутри всё критически сжалось. Только сейчас, увидев свои ноги, Таня поняла, что, когда пришла на кухню, была уже без халата — в одной майке и коротких шортах. И если она сейчас встанет, то Громов увидит огромные синяки на её бедрах. Очередного скандала будет не миновать.

— Вернись ко мне, — Евгений нахмурился, ожидая, пока Таня поднимет на него глаза. Он редко когда волновался перед прокатами, хотя и знал, что смотрит на него в такие моменты огромное количество людей. Но сейчас явственно ощутил, что волнуется. Он никогда не просил ни одну из девушек о таком, никогда ни за кем не бегал. С Таней всё по-другому. С Таней внутри него что-то перевернулось, как только он впервые взял её хрупкую холодную ладошку на льду во время их первой совместной тренировки.