— Женя? — несмело позвала его Таня, понимая, что он, похоже, немного протрезвел и теперь получил бонусом ещё и похмелье.

— Что я здесь делаю? — хрипло простонал он, посмотрев на неё покрасневшими, усталыми глазами. — Налей воды, пожалуйста…

Таня кивнула, проходя на кухню, и поставила перед Женей и стакан с водой, и графин с ней же, понимая, что однократным принятием жидкости он вряд ли обойдется.

— Ты пришел ко мне ночью, — мягко ответила Таня, присаживаясь за стол напротив него.

— Почему не выгнала? — голос Громова был глухим и хриплым. Он задал вопрос, а затем с жадностью, буквально залпом, осушил стакан воды.

— Я хотела, — грустно улыбнулась Таня, — но ты не стоял на ногах. И надавил на жалость, упомянув маму…

Таня немного поежилась, не зная, как отреагирует на такое упоминание Евгений. Но он лишь снова обхватил ладонями голову, чувствуя, будто если он этого не сделает, та разойдется на две части.

— Ма-а-ама… — простонал он. — У неё вчера был день рождения.

Таня поджала губы, не зная, то ли пожалеть Громова, то ли сказать что-нибудь едкое. Но перевес оказался всё же в пользу второго.

— И ты каждый раз так напиваешься?

Евгений обжег её ледяным взглядом, запуская по спине Тани мурашки, а затем вновь опустил голову, продолжая смотреть на стол.

— Ты ведь знаешь, что нет, — строго ответил он. Первый раз в жизни Громов так надрался в шестнадцать лет, сразу после известия о том, что мамы больше нет. Он влил в себя несколько литров непонятного алкоголя, а затем очнулся уже несколько дней спустя в больнице. Маму на тот момент уже похоронили. Он с ней не попрощался. И только с годами понял, что, возможно, это было и к лучшему. Прощаться там было не с чем. Юлию хоронили в закрытом гробу.

Второй раз в жизни Евгений надрался вчера, просто потому, что мысли о Тане заполнили всю его голову и, казалось, вот-вот полезут из ушей, горячей лавой медленно стекая по шее, обжигая кожу и добавляя к боли душевной ещё и боль физическую.

— Тогда почему ты напился вчера? — не отставала Таня, понимая, что сейчас Громов находится в куда более адекватном состоянии, чем пару часов назад. Вот только он всё ещё не мог убрать ладоней от головы, безмолвно уведомляя её о том, что ему больно даже моргать.

«Потому что в моей жизни появилась ты!» — мысленно проворчал Евгений, но вслух ответил лишь то, что так вышло.

Таню такой ответ не устраивал. Женя слишком хорошо себя контролировал, чтобы напиться просто «мимоходом». Да и клубы он никогда не жаловал и не ходил туда вместе с коллегами сборной.

— Ты сказал, — несмело начала она, — что виноват перед мамой…

— Когда? — не понял Евгений, сощурив покрасневшие глаза. Теперь он плохо соображал не из-за алкоголя, а благодаря настигшему его похмелью. Таня приоткрыла рот, но Громов громко чихнул, а затем снова схватился за голову, буквально распластавшись на небольшом кухонном столе. Таня сочувствующе поджала губы. Простуда вкупе с похмельем — отвратительное сочетание. И Женю стало немного жаль.

— Вчера, когда пришел…

— Ааа, — хмуро протянул Громов, отрывая голову от стола, — поэтому пустила? Ты ведь так любишь лезть мне в душу, копаться в моих вещ…

— Пустила, потому что промок насквозь и на ногах не стоял! — огрызнулась Таня, не дав Жене договорить.

— О-о-о, — застонал он, закрывая ладонями уши, — не кричи, пожалуйста!

Таня недовольно скрестила руки под грудью, откидываясь на спинку стула.

— И что я тебе по этому поводу рассказал? — тихо поинтересовался Евгений. Он поднял глаза на Таню, и в них проскользнула едва уловимая толика тревоги.

— Ничего, — холодно ответила она. — Я тебя не спрашивала об этом.

Тревога в глазах Жени сменилась удивлением. Он был уверен, что Таня воспользовалась его состоянием и расспросила его обо всем, о чем только можно было. Но она очень уважительно отнеслась к нему и его душевным травмам.

— Почему? — не понял он.

— Потому что если бы ты считал нужным, то рассказал сам, — вздохнула Таня. — Я знаю, как больно говорить о дорогих людях, которых больше нет.

Громов несколько долгих минут молчал, чувствуя какое-то странное смущение. Возможно, всему виной было похмелье, дарившее Жене букет ранее неизведанных ощущений.

— Откуда тебе знать?

Таня грустно ухмыльнулась.

— Что, Женя, — с толикой злости поинтересовалась она, — ты тоже не всё обо мне знаешь?

Громов раздраженно поджал губы, опуская взгляд на стол. Таня права. Они вообще мало что знают друг о друге. Но одно было фактом: о его прошлом и о его маме Таня даже сейчас знала больше, чем кто-либо другой. Алиса знала лишь то, что мать Жени мертва.

— В тринадцать лет, — внезапно начал Евгений, повергая Таню в легкий шок, — я узнал о том, что у отца есть любовница. И не одна.

Таня нахмурилась, внимательно наблюдая за Громовым и не понимая, как устроен его мозг. Почему когда она просила что-то рассказать — он старательно молчал, а вот когда изобразила, что эта тема ей совершенно не интересна, то он начал откровенничать? Но в любом случае Таня предпочла молчать и слушать. Слишком не хотелось «спугнуть» этот порыв.

— У нас с мамой всегда были очень доверительные отношения, — продолжил Евгений, чувствуя образовавшийся в горле ком. — Знаю, это странно. Я ведь вроде мальчишка, а тут…

— Моим лучшим другом был мой дедушка. Так что я, похоже, тоже странная, — улыбнулась Таня, чувствуя, как на сердце что-то сжалось. Этот человек заменил ей отца, и он воспитывал её до четырнадцати лет, забрав от мамы и отца-алкоголика. Но после его смерти Таня вновь вернулась к родителям. Жизнь с отцом была невыносимой, и это стало последней каплей в принятии решения о том, чтобы уехать в Москву в училище олимпийского резерва.

— Дедушка? — удивился Женя. — Ты никогда о нем ничего не говорила.

— По той же причине, по которой ты не говоришь о своей маме, — вздохнула Таня, опуская взгляд вниз и начиная прокручивать скромное колечко на среднем пальце.

— Он умер? — предположил Громов.

— Да.

Евгений не знал, что сказать. Он смотрел на маленькую Таню, на её растрепанные после сна волосы, на миниатюрный носик, и видел, как по щеке скользнула слеза. Она быстро смахнула её и подняла взгляд на Громова.

— Ты начал рассказывать, — напомнила Таня, — прости, я тебя перебила…

Евгений опустил взгляд на стол, пытаясь снова собраться с мыслями, но теперь это давалось ещё сложнее. К раскалывающейся голове и ноющей душевной боли, которая просыпалась каждый раз, как речь заходила про маму, теперь добавилось искреннее сочувствие Тане, а вместе с этим — интерес. Евгений почувствовал, что этот человек был для неё невероятно важен. И что за её потерей стоит боль не меньшая, чем его собственная. Но чтобы иметь право спрашивать о нем, Жене придется открыться самому. Так будет честно. Так будет правильно.

— Я ввалился к отцу в кабинет, прямо когда у него на коленях сидела очередная девица, — вспомнил Громов, презрительно поморщившись. — Она, конечно, сразу же выбежала, натягивая обратно вниз свою юбку.

— А ты?

— А я стал истерить, что всё расскажу маме, — горько ухмыльнулся Евгений. — На что он махнул рукой и сказал: «иди, говори».

Громов снова замолчал, тяжело вздохнув, а затем провел ладонями по лицу. Таня выжидающе молчала, понимая, что торопить его нельзя. То, что он решил что-то рассказать — уже огромный шаг для него.

— Но я понимал, что это убьет её, Таня, — Евгений поднял на неё взгляд, и её на мгновение передернуло. Глаза Жени блестели не от похмелья, не от простуды. Они блестели от плескавшейся боли. Он искал в Тане поддержку. Она была ему жизненно необходима. Как и сама Таня.

— И это… убило, — Громов снова закрыл лицо ладонями.

— Но она умерла, когда тебе было шестнадцать? — не понимала Таня.

— Я молчал три года, — проговорил себе в ладони Евгений, боясь посмотреть Тане в глаза. Так, как когда-то боялся посмотреть в глаза маме.