Тут спустилась от Артемисии Истер Уитти. Она молча бросила быстрый взгляд на улицу и включила радио.
…вечер мечты! Обедаем? Ужинаем?
Танцуем под оркестр Эдди Дачина?
В салоне «Веджвуд» отеля «Уолдорф-Астория»,
бронируйте, это незабываемо!
– А куда девался тот рыжий Аполлон? – вдруг подумала вслух Шик, жуя тост. – Знаете… тот великолепный атлет, что заходил за Черити в день ее нового платья? Уже довольно давно. Мое мнение – он ее бросил. Поэтому она и дуется.
– Вот наконец-то наша Шик, какой мы ее любим! – хихикнула Пейдж. – Язва.
– Сплетница, соблазнительница, золотоискательница…
Перечень чисто дружеский: Эчика не была злопамятна.
– Истер Уитти знает что-нибудь об этом?..
Упомянутая Истер Уитти отвернулась от окна, в которое смотрела.
– Если бы я знала, мисс Фелисити! – сказала она Шик. – Сами понимаете, такой скромной и сдержанной особе, как вы, я бы не чинясь все выложила о сердечных делах Черити.
– Не надо иронизировать, Истер Уитти. Я нездорова.
Истер Уитти встряхнула полотенце. Она, конечно, поостереглась упоминать о той ночи, когда Черити пришла со свидания с пресловутым Аполлоном.
Миссис Мерл в ужасе обнаружила юную горничную, которая, стуча зубами, промокшая до костей, корчилась, как вытащенная из воды сардинка, на полу в холле… На подмогу была призвана Истер Уитти. Две женщины учинили допрос. На Черити напали? Позвать полицию? Доктора? Но Черити, обессиленная, в истерике, заставила их поклясться небесами ни в коем случае никого не звать! Отчего миссис Мерл вздохнула с большим облегчением (надеясь, что никто из соседей не видел девушку в таком состоянии…).
После чашки бульона Истер Уитти уложила бедняжку в постель и просидела с ней полночи. Ее беспокойный сон прерывался рыданиями и бессвязным лепетом, речь шла об Эмпайр-стейт и о некоем Элвине или Келвине, вероятно, том самом рыжем красавце, о котором толковала эта язва мисс Фелисити.
С тех пор Истер Уитти заметила, что Черити перестала петь «Встречай меня в Сент-Луисе, Луи-и-и-и», отмывая стекла.
– Есть новости от мисс Манхэттен? – сменила она тему.
– Никаких. Хороший знак, я полагаю, – ответила Пейдж. – Ее агент звонил вчера. Нужна танцовщица на замену в новом шоу, которое стартует в «Маджестике»… Знаете, грандиозная штука, которую никто не видел, но весь Бродвей только о ней и говорит уже которую неделю.
– «Саут Пасифик»?[15] – выдохнула Урсула. – Он нашел ей место в «Саут Пасифик»? Курятник уже полон. Но эту постановку я бы хотела увидеть целиком. В антракте не просочишься.
Она повторила со стоном:
– «Саут Па…» Ох, вот невезуха, она бы сделала нам приглашения!
– Агент ничего не знал о ее турне, – продолжала Пейдж. – Когда я сказала ему, что Манхэттен работает в пьесе с Ули Стайнером, он чуть зубами не подавился. Всхлипывал одиннадцать минут: «Она играет в „Коммунисте в доме“? Нет… Не говорите мне, что из-за этой гадости она исчезла с Бродвея! Комму…» Он вдруг перестал повторять слово «коммунист» и как заорет: «Если она играет в этой халтуре, я ей больше не агент!» Мне пришлось объяснять ему, что она не танцует и не играет, а работает младшей костюмершей. Это его добило! Бедняга прохрипел: «Всё коту под хвост, о черт, всё коту под хвост…» И повесил трубку. То есть я так думаю.
– Ты так думаешь?
– Телефонная линия тоже хрипела.
– Тл-ле-е-ек.
Некоторое время были слышны только звон приборов и бульканье.
– В се-таки… «Саут Пасифик»! – посетовала Эчика. – Ох, Манхэттен, ты упускаешь шанс твоей жизни. Это будет музыкальная комедия века. Манхэттен… Ну ты и дура.
Урчание кофеварки стало громче. Вздохи тоже.
– Будем надеяться, что турне пройдет успешно, – сказала Хэдли. – Кто-нибудь читал отзывы на «Коммуниста в до…»?
– Тс-с! Когда произносишь некоторые слова, солнце краснеет и налетает саранча! Я посмотрю в «Бродвей Спот», – отозвалась Пейдж, ухватившись за предлог полистать упомянутую газету.
На самом деле она хотела пере-пере-перечитать последнюю статью Эддисона Де Витта[16]. И пере-пере-пересмотреть крошечную фотографию над ней – не изменившийся с начала своей хроники, век назад, когда Пейдж еще ходила в школу, он был на ней таким обольстительным, таким молодым, таким…
«Ты бы не узнал меня, Эддисон… Я добилась успехов, имей в виду. Я теперь в Актерской студии. Да, сэр. Я близко знакома с мистером Казаном и мистером Страсбергом. Я даже играла в „Гран Театро“ в Гаване. О Эддисон, Эддисон…»
– Бред. Какого дьявола Манхэттен работает костюмершей? Она танцовщица, черт возьми. И даже чрезвычайно одаренная. Это и к тебе относится, Хэдли, – безжалостно продолжала Урсула. – Бросайте вы эти грязные работенки. Кому нужны талант и страсть, если не отдаваться им душой и телом?
Шик указала пальцем на радиоприемник. Тотчас все подхватили хором мотив рекламного ролика:
…турбопаровой утюг «Дженерал Электрик»!
На всех парах он гладит и разглаживает!
«Дженера-а-а-ал Электри-и-и-и-ик»…
Несмотря на оркестр, голос Урсулы легко было узнать.
– Тл-ле-е-ек.
– Душо-о-о-о-ой и те-е-е-елом? – проворковала Эчика.
– Тала-а-а-ант и стра-а-а-асть? – передразнила ее Шик.
Урсула швырнула салфетку, которая приземлилась на голову Эчике.
– Я, по крайней мере, пою. Голос – это мускул. Мускулы накачивают, и не важно, какими гантелями. Уж лучше…
Дверной звонок сократил отповедь, обещавшую быть радикальной. Хэдли сунула Огдену под нос в спешке подогретое какао.
Черити вылетела из кухни со скоростью пушечного ядра. Она кинулась к двери, опередив Истер Уитти, и та вернулась к буфету, где звонок прервал ее занятие – она расставляла бутылки текилы.
Прежде чем открыть, Черити поправила локоны тремя пальцами и глубоко вдохнула через нос.
– О… Кросетти. Это вы?
Она старалась не показать, до какой степени разочарована.
– Тебе везет! – сказал молоденький рассыльный, исполнив на пороге чечеточное па. – У меня радости на двоих. Тебе от нее не уйти.
– Уйти… Единственное, что доставило бы мне удовольствие, – ответила Черити без улыбки. – Пакет! – крикнула она через плечо.
Он всмотрелся в нее, склонившись к самым ее щекам.
– У меня и идей на двоих, – сообщил он. – Начнем с первой?
– …
– В воскресенье, только ты и я, на Кони-Айленде.
Черити растеклась лужицей. При упоминании Кони-Айленда ее губы втянулись и поджались, как будто хотели закричать, не спрашивая ее мнения. Глаза набрякли чем-то жидким.
– Эй… Нет, нет, мы поедем в другое место! – поправился он, испуганный ее бледностью. – На Ниагарский водопад, если тебе там больше нравится. Или в Майами! В Париж! Париж меня тоже устроит.
Тыльной стороной ладони она поспешно вытерла веки, потому что уже прибежали девушки.
– Пакет? Пакет? – толкались они, сгорая от любопытства.
Хэдли сняла с вешалки свой тренч, курточку и шарфик Огдена и убежала.
– Большой пакет?
– Очень большой пакет?
– Кому?
– От кого?
Черити повернулась к ним спиной и засеменила в кухню под полным сожаления взглядом Слоана Кросетти.
– Не такой уж большой, – отметила Эчика. – Но все-таки подарок.
Сверток был размером с обувную коробку. Розовый картон перевязан белой бархатной ленточкой. Лес пальцев жадно тянулся к посылке, а молодой рассыльный спрятал визитную карточку под пилотку.
– Первая, кто угадает, – сказал он, – получит…
Он отвлекался как мог, но несчастное лицо Черити так и стояло перед глазами. Он ломал голову, какую же промашку совершил. Урсула выхватила у него карточку.
– Пинок под зад! – фыркнула она.
Он отдал ей сверток и удалился, щелкнув пальцами по пилотке. Улыбке шутника-рассыльного не суждено было продержаться долго.