© Варденбург Д., текст, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2022

В ночь с пятницы на субботу кто-то поменял местами номера у всех автомобилей на центральной улице поселка. Скрутили номер с одной машины, прикрутили на другую. Номер с другой приделали на третью. И так со всеми восемью легковушками и одним ржавым микроавтобусом семьи панков. Первым обнаружил это наш сосед слева, Полуханов. Накануне он громко жаловался моей маме через забор, что простоял пять часов в пробке на выезде из Москвы и теперь у него даже нет сил, чтобы открыть пиво (хотя открытая банка уже была у него в руке). Полуханов же и вызвал полицию, несмотря на протесты других владельцев машин. Они, отыскав свои номера на соседских драндулетах, предлагали просто-напросто прикрутить знаки на положенные места и вернуться к дачным делам.

– Нечего тут полиции делать, – проворчала мама-панк, хмуро сдвигая фиолетовые брови с серебряными кольцами пирсинга.

– Дети шалят, – миролюбиво сказал папа-панк, держа на руках младенца в ползунках с надписью «fuck off».

– Сами найдем хулиганов и руки поотрываем, – воинственно заявила старушка Елисеева.

– Это не гражданский подход, – укорил соседей Полуханов. – Преступление совершено. Надо зафиксировать.

Он набрал номер, и тогда мы – граждане дачного поселка в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет – сбились в кучу и дружно попятились за кусты ежевики. Я, моя московская подруга Ника, с которой мы вместе приехали на дачу, соседи справа – Илона и Карабас, велосипедист Амадей и его подруга Варвара, оператор Тиша (он целыми днями снимает прыжки и падения велосипедиста Амадея), а также мелкий Сеня, который сквернословит, хрипит и харкает как дальнобойщик. Все мы прекрасно знаем, кто ночью поменял номерные знаки, – это Петр и Леонид, братья-разрушители.

За это лето они уже успели провернуть несколько рискованных дел и ни разу не попались. Петр и Леонид выкрали всех кур у пенсионера Каспаряна и запустили этих кур на участок председательницы нашего дачного товарищества Хованской. Петр и Леонид покрасили калитку мрачного старика Иванова в нежно-розовый цвет, и старик ходил по поселку с руганью, обещая всех отправить в колонию, а потом закрасил розовый буро-зеленым. Петр и Леонид дождались, пока очередная машина подъедет к самому берегу реки, наплевав на табличку «Проезд воспрещен», из нее вылезут упитанные мужчины с крестами на шеях и вразвалочку пойдут купаться, и вкопали позади машины пять железных прутьев, а потом еще обмотали эти прутья колючей проволокой. Купальщики выдирали прутья, матерясь и зарабатывая ссадины, а Петр и Леонид сидели в пятидесяти метрах на ольхе и жалели, что у них не было времени залить ограду бетоном.

Полицию из-за Петра и Леонида вызывали дважды. Первый раз, когда они вынесли холодильник у пенсионерки Малининой и поставили его в чистом поле. А второй раз, когда они погрузили уснувшего в канаве пьяницу Чурова в тачку и отвезли его в гараж все к той же Малининой. Чуров, проснувшись в незнакомом месте, стал биться в закрытую дверь гаража и звать на помощь, а Малинина со страху вызвала полицию.

Первый раз по вызову приезжал красный и круглый полицейский Спиридонов, про которого моя мама сказала, что так пить вредно для здоровья. Во второй раз приехал печальный Марат Маратович с меланхолически повисшими усами. Он чуть было не раскрыл дело, потому что сразу взялся за нас и разговаривал с нами таким грустным голосом и глядел такими усталыми глазами, что нам стало почти стыдно и мы чуть было не проговорились, что знаем нарушителей.

Мелкий Сеня нарочно свалился с забора, лишь бы только не беседовать больше с Маратом Маратовичем, и мать повезла его в районный центр в больницу. Марат Маратович отвлекся на крики и ругань пострадавшего Сени, мы успели взять себя в руки, и больше печальный полицейский от нас не добился ничего.

Так что и на этот раз, пока Полуханов диктовал в трубку адрес нашего дачного поселка, мы с некоторым волнением гадали, кого пришлют – красного или грустного? Ни Петра, ни Леонида мы еще не видели – они наверняка, как это было у них заведено после каждой выходки, сидели смирно на участке и помогали своей бабке полоть грядки. Петр старше Леонида на год и выше раза в полтора, зато миниатюрный Леонид похож на модель из рекламы мужских трусов, в то время как неказистый Петр смахивает на прыщавого медведя, вставшего на задние лапы.

Илона и Ника глядели на Леонида с восхищением, меня же его чрезмерная красота всегда немного пугала.

– Возьми тогда Петра, – предлагала Ника.

Что значит «возьми»? Мы не в магазине, чтобы его брать. И потом, Петр меня тоже ни капли не интересовал ни в эротическом, ни в романтическом плане. Сказать по правде, меня никто из наших парней в этом плане не интересовал.

– Амадей занят, – перечисляла Ника. – Карабас? Тиша? Сеню не берем, маленький. Лето зря проходит, Марта!

У самой Ники лето зря не проходило – сначала она охмурила Леонида, или он ее, не знаю. Через две недели Леонид ее бросил, или она его, не знаю. Ника переключилась на Тишу, а Леонида заполучила Илона. Амадей и Варвара купили друг другу деревянные кольца на рынке в районном центре. Я смотрела на все это и мрачнела. У меня никого не было, и никто мне не нравился.

Я написала сто тридцать пятое сообщение однокласснику Денису, который был мне как брат и я надеялась поговорить с ним о том, что со мной не так. Но Денис, видно, еще не вернулся из своего экологического лагеря на Белом море и на сообщения не отвечал.

Тогда я написала однокласснице Лусинэ, которая тоже была мне как брат, но Лусинэ закидала меня в ответ невыносимо искрящимися сердечками и просюсюкала: «мы поцеловались в гу-у-у-у-убы». У нее там в деревне в Тверской области любовь в разгаре, не стану я ей рассказывать, как у меня тут все тухло.

С мамой о таких вещах тоже не поговоришь – она мечется между дачей и Москвой как деловой шмель и для разговоров непригодна. В Москве она ходит по собеседованиям, а на даче злится. Злится она на тех, кто не дал ей работы, на нас с Никой, на папу и вообще. «Сорок лет уже старуха для них? Девочки, кто так вилки моет? Если бы твой папа умел зарабатывать! Да что ж это за жизнь такая!» А потом подходит ко мне, рассматривает как чучело в музее и говорит: «Если бы ты закалывала волосы вверх, нос бы так не выделялся». И через секунду: «Все, бегу на автобус!»

Вот и сейчас, пока мы взволнованной кучкой стоим за кустами ежевики и ждем полицию, мама выскакивает из наших ворот – каблуки, пиджак, помада, узкая юбка до колен – и суетливо семенящим из-за юбки шагом припускает по улице.

– Вам хорошо, у вас машины нет! – кричит ей вслед Полуханов.

– Мне отлично! – на ходу отвечает мама. – Два часа на автобусе, час на метро.

– Зато без пробок, – продолжает Полуханов. – Я вот вчера…

– Да-да, я знаю! – не оборачиваясь, машет ему мама и исчезает за поворотом.

Через секунду из-за того же поворота появляется белый автомобиль с синими полосами по бокам и, расплескивая двухдневные лужи, направляется в сторону дачников, собравшихся на улице. Полуханов поднимает обе руки и машет, словно боится, что сидящий за рулем не заметит толпу людей и проедет мимо. Машина останавливается. Мотор глохнет, дверь открывается, и на дорогу с кряхтением вылезает красный Спиридонов.

Мы в ежевике переглядываемся с облегчением – равнодушному Спиридонову можно врать без зазрения совести.

Спустя всего лишь час (спиридоновское расследование долго не продлилось, хотя Полуханов и просил снять с номерных знаков отпечатки пальцев) мы с Никой и Сеней сидим на лужайке перед нашим домом и выстригаем колтуны у Чубакки. С Чубаккой мы познакомились неделю назад – он трусил, повесив голову, по улице, и свалявшиеся от грязи колбаски длинной серой шерсти мотались из стороны в сторону как дреды. Ника бросилась к нему первая. Накормила маминым паштетом (хорошо, что мама в это время была за сто семьдесят километров на собеседовании) и потащила к нам мыться. Чубакка оказался добрейшим псом, который послушно стоял под шлангом и не возражал против шампуня и расчески. Когда мы его отмыли, он стал скорее белым, чем серым, и был бы совсем красавцем, если бы не ужасная худоба. Остаться жить у нас он не захотел (может, и к лучшему, мама бы вряд ли обрадовалась), ночевал всегда в поле или у помойки, но регулярно заходил к нам поесть. Чубаккой его прозвал Сеня. Хотя наш Чубакка на того Чубакку мало походил, разве что носы у них были похожи.