– Дополнительные указания? – уточнил Мокриц. – А вас не затруднит сообщить мне, в чем именно состоят эти дополнительные указания?

– Отнюдь. – Патриций сдул пылинку с маленького каменного тролля и поставил его на нужную клетку.

– Ну так? – спросил Мокриц, выждав паузу.

Витинари вздохнул.

– Отнюдь, меня затруднит сообщить тебе, в чем именно они состоят. Это вне твоей юрисдикции. К слову, мы конфисковали твою лошадь, поскольку ее использовали с целью совершения преступления.

– Это жестокое и странное наказание, – сказал Мокриц.

– В самом деле? – удивился Витинари. – Я предлагаю тебе непыльную конторскую работу, относительную свободу передвижения, свежий воздух… нет, я согласен, что это и правда необычное предложение, но – жестокое? Что ты. В подземельях у нас еще остались древние приспособления для действительно жестоких наказаний, и зачастую более чем странных, если захочешь сравнить. Ну и конечно, всегда есть возможность станцевать сизалевый тустеп.

– Чего? – не понял Мокриц.

Стукпостук наклонился и прошептал что-то на ухо патрицию.

– О, я прошу прощения, – извинился Витинари. – Я, конечно, имел в виду пеньковое фанданго. Тебе решать, господин фон Липвиг. Выбор есть всегда. Да, кстати… хочешь знать второй занимательный факт об ангелах?

– Каких еще ангелах? – окрысился ничего не понимающий Мокриц.

– Ох, люди вечно пропускают мимо ушей, – сказал Витинари. – Факты об ангелах. Я вчера рассказывал. Видимо, ты тогда отвлекся. Так вот, второй занимательный факт состоит в том, господин фон Липвиг, что ангел является лишь однажды.

Ко всему есть подход. У всего есть цена. Всегда есть выход.

Рассуждая таким образом, Мокриц решил: верная смерть была заменена вероятной, и это уже был шаг вперед. Он хотя бы мог свободно перемещаться… правда, пока что прихрамывая. И существовала вероятность того, что где-то во всем этом была выгода. Ведь могла бы быть. Он умел видеть возможность там, где другие видели лишь бесплодную землю. С него же не убудет, если несколько дней поиграть по правилам, верно? Нога тем временем заживет, он выяснит ситуацию, он составит план. Он даже может проверить, насколько несокрушимы големы на самом деле. Они ведь гончарные изделия, в конце-то концов. Вещи иногда ломаются.

Мокриц фон Липвиг окинул взглядом свое будущее.

Анк-морпоркский Центральный Почтамт производил удручающее впечатление. Здание было возведено в сугубо практических целях и в общих чертах представляло собой большую коробку, куда помещались сотрудники, с двумя флигелями буквой «П», окружавшими конный двор позади здания. К фронтону прилепили располовиненные дешевые колонны, вырезали ниши для аляповатых гипсовых нимф, расставили вдоль парапета несколько каменных урн – и так появилась на свет сия Архитектура.

Выказывая свое почтение к художественному замыслу зодчего, добрые горожане, а вероятнее всего, их детишки покрыли стены здания разноцветными граффити на высоту шести футов.

Наверху вдоль всего фронтона, где камень пошел зелеными и бурыми пятнами, бронзовыми буквами были выложены слова.

– «НИ ДОЖДИ НИ ЛОДА НИ МАК НОЧИ НЕ ПОМЕША Т ОНЦАМ В ИСПОЛНЕНИИ ИХ ДОЛГА», – прочитал Мокриц вслух. – Что за бред?

– Почтамт Прежде Был Важным Учреждением, – отозвался Помпа.

– А это тогда что? – указал Мокриц. На дощечке намного ниже облупившейся краской были выведены менее торжественные слова:

НИ СПРАШЫВАЙТЕ ПРО:

камни

тролев с палками

Всяких там драконов

Госпожу Торт

Бальшых зеленых зубастых тварей

черных собак с оранжевыми бровями

Дождь из спаниэлев

туман

госпожа Торт

– Я Сказал, Прежде Был Важным Учреждением, – пророкотал голем.

– Кто такая госпожа Торт?

– Боюсь, Мне Нечего На Это Ответить, Господин Вон Липвиг.

– Ее, кажется, побаиваются.

– Похоже На То, Господин Вон Липвиг.

Мокриц огляделся по сторонам, рассматривая этот суетный уголок суетного города. Люди не обращали на него внимания, разве что голем время от времени удостаивался беглого и отнюдь не дружелюбного взгляда.

Все это было слишком странно. В последний раз его называли настоящим именем – когда? – в четырнадцать лет. И одним богам известно, когда в последний раз он выходил на люди без накладных особых примет. Мокриц чувствовал себя раздетым. Раздетым и незаметным.

Не возбудив ровным счетом ничьего интереса, он поднялся по облезшим ступеням и вставил ключ в скважину. К его удивлению, ключ легко провернулся, и заляпанные краской двери распахнулись, даже не заскрипев.

У себя за спиной Мокриц услышал размеренный, гулкий стук. Это господин Помпа похлопал в ладоши.

– Поздравляю, Господин Вон Липвиг. Твой Первый Шаг На Пути К Личному И Общественному Процветанию Сделан!

– Ага, как же, – буркнул Мокриц.

Он ступил в просторный мрачный вестибюль, куда свет проникал только через большой закопченный свод потолка. Даже в яркий полдень здесь стоял полумрак. Художники граффити поработали и тут.

В полутьме Мокриц разглядел длинный сломанный прилавок, а за ним – какие-то дверцы и ряды почтовых ящиков-скворечников.

А лучше сказать голубятен. Потому что в скворечниках гнездились настоящие голуби. Кислый и едкий запах застарелого помета стоял в воздухе. Шаги Мокрица по мраморным плитам отдались гулким эхом, и сотни голубей сорвались с насиженных мест и в панике взвились в воздух, устремляясь к прорехе в стеклянной крыше.

– Вот же дерьмо, – произнес он.

– Мы Не Поощряем Сквернословие, Господин Вон Липвиг, – отозвался господин Помпа у него из-за спины.

– Как так? Здесь это на стенах написано! И вообще, я говорил описательно. Птичий помет. Здесь целые тонны этой дряни! – возмутился Мокриц, слыша, как его собственный голос эхом отражается от дальних стен. – Когда закрылась почта?

– Двадцать лет тому назад, почтмейстер!

Мокриц огляделся по сторонам.

– Кто это? – спросил он. Голос раздавался сразу отовсюду.

Послышалось шарканье шагов и цоканье клюки, и в сером неживом пропыленном воздухе возникла согбенная фигура старика.

– Грош, сэр, – проскрипел он. – Младший почтальон Грош. К вашим услугам, сэр. Только скажите, и я ринусь, сэр, ринусь, говорю, в бой. – Старик прервался и зашелся в долгом приступе кашля, с таким звуком, будто мешком камней били по стене. Мокриц разглядел, что у старика была короткая встопорщенная бородка, которая наводила на мысль, что ее обладателя отвлекли от поедания ежика.

– Младший почтальон Грош? – переспросил он.

– Так точно, вашеблагородь. По той причине, что здесь никто надолго не задерживался и не успевал меня повысить, сэр. А то был бы старший почтальон Грош, сэр, – добавил старик выразительно и опять зашелся неистовым кашлем.

Уж скорее бывший почтальон Грош, подумал про себя Мокриц, а вслух сказал:

– И ты здесь работаешь?

– О да, сэр, а как же. Теперь только я да мальчонка. Бойкий он парнишка, сэр. Мы содержим здесь все в чистоте, сэр. Все по Уставу.

Мокриц не мог отвести глаз. Грош носил тупей. Если где-то на свете и существовал человек, которого красит тупей – ну вдруг, – Грош этим человеком определенно не был. Парик был каштанового цвета, не той формы, не того размера, не того фасона, и вообще не такой.

– А, вижу, вам нравится моя прическа, сэр, – заметил Грош с гордостью, и тупей слегка перекосился. – Все свое, родное. Ни разу не сироп.