Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Что скажете, читатели уважаемые? Какого мужчину выбрать ей в спутники жизни?

Чем мы ей помочь сможем? Пришла-то она в полной растерянности:

– Кого выбрать?

Посмотрел родолог на неё хитро и сказал:

– Вспомни-ка ты, матушка, наш разговор полугодовой давности. Какой закон сформировал Род в наследство тебе?

Она, не думая, ответила быстро:

– Врозь с любимым жить.

– Молодец, – ласково ободрил её родолог.

– А теперь скажи-ка мне, не думая. Ответь быстро: что для тебя муж?

И вдруг чудо случилось. Смотрит она на родолога в недоумении полными очами слёз.

– Ну и что с тобой, – спрашивает он, – дорогая?

– А у меня в голове-то моей получилось, что муж – не мужчина, а любимый мужчина – не муж\

– Понятно теперь, почему ты выбрать не можешь? Ты ведь кому предпочтение склоняешься отдать?

– Ну, где-то внутри меня – надёжному, который как скала.

– А скажи-ка, родненькая, закон-то врозь с любимым жить с какими словами пришёл к тебе от женщин Рода твоего?

– Так много раз, как бы мимоходом, слышала в доме родителей своих: хозяйству мужик надёжный нужен.

– И что же ты тогда с такой словесной установкой, понимая её теперь, не ответишь согласием тому, который надёжный?

– Так вот ведь только теперь осенило меня крепко. Если будет у меня муж, то он для меня не мужчина. А мужчина – это тот, который любимый. И если чудо вдруг случится, любимый станет мужем мне, то у меня останется в голове: муж-то у меня не мужчина.

– Молодчина. Вот и ответила ты сама себе на свои вопросы. Настала пора тебе, потомку в третьем поколении, осознав случившееся с бабушкой и мамой, принять судьбоносное для потомков Рода твоего решение. Выйти замуж за любимого. При этом соединить воедино и в голове, и в душе своей: любимый мужнина – мой муж! Да и установку словесную не грех бы поменять. Ну, например, на такую: «В нашей семье мой любимый мужчина – крепкий, надёжный хозяин!»

История 3. Влюблён, значит, безоружен

К праздникам, а особенно к дням рождения, отношение у людей и у их спутников по жизни – животных – мало сказать, неодинаковое. Отношение порой прямо противоположное.

Из всех зверей, с которыми я водил тесную дружбу, у меня был только один кот, который ко дню своего рождения относился трепетно. Достаточно сказать, что уже накануне дня рождения он начинал вести себя несколько необычно. Вечером вдруг просыпалась в нём истовая любовь. Выражалась она в том, как он ластился. Высшим проявлением ласки была шея одного из нас, на которой он вожделенно устраивался и запевал на кошачьем языке колыбельную.

Этим вечером он обходил всех: жену, сына, меня и с каждым проводил по часу времени. Пока мы не понимали и в силу каких-то дел нарушали его ритуал, он не обижался. Но снова и снова его повторял, пока не выбирал свой час ласкового времени. Ночь проходила спокойно.

С пяти утра кот опять начинал свой индивидуальный обход. Забирался на постель, сворачивался около головы. Потом начинал вылизывать лицо спящего так настойчиво и старательно, будто хотел настоятельно показать, что надо быть готовым к предстоящему празднику. После обхода кот садился посредине стола в гостиной и с невозмутимостью сфинкса наблюдал все протекающие в доме процессы.

Я вспомнил ритуал кота в один из дней своего рождения и решил изменить уже привычную традицию сидения за столом с речами и обильной едой. Близкие поддержали меня, и мы отправились на студенческую дискотеку.

На дискотеке, в изобилии музыки и движений, уже в третьем часу ночи я увидел вдруг молодого человека. Он меланхолично, сидя в невозмутимой позе, пил пиво через свернутую в трубочку стодолларовую купюру.

У богатых свои причуды. Событие могло быть проходным, если бы не слёзы, которые посредине общего веселья порой быстро стекали вдоль его щёк. И решил я в силу природной любознательности разделить с ним его горе или радость, поверить в которую было трудно.

Я подошёл, сел рядом без разрешения на соседний стул, благо мест у столиков было много: их обладатели и не собирались садиться, отдаваясь танцам. Я достал из кармана ручку и начал писать на салфетке в творческом порыве. При этом слегка мурлыкал и время от времени пристукивал левой ладонью по столу. Мои действия прорвались сквозь завесу невозмутимости молодого человека.

Он нейтрально заметил:

– Процесс.

Я радостно ответил, что вот записываю песенку для любимой девушки. Песенка прямо сейчас пришла мне в голову, и не сомневаюсь, что, не будучи записанной, она так же быстро и легко голову мою покинет.

Он с некоторым любопытством попытался сопоставить у себя в голове слова «любимая девушка» с моей отдающей сединой бородой. Пришёл к какому-то не убийственному для меня выводу, ибо законтачил.

Поинтересовался:

– А что за мелодия у опуса?

Я радостно проурчал несколько тактов. И вдруг он влез довольно приятным голосом в моё урчание, развил и значительно улучшил мой музыкальный посыл. После этого уже оживлённо мы ударили по рукам, как это делают на Востоке. Представились друг другу именами. Заказали пиво.

В разговоре нашем всплыли и прорисовались события из жизни моего нового знакомого. Общие черты, которые я и предполагал, почему и пошёл на такое знакомство, хотя и не совсем это в моих правилах поведения.

Но правила правилами, а человек тем и отмечен Богом, что может менять правила. Даже те, которым был обучен. Даже те, которые наследовал, и в этом его сила. И в этом его сила, если факт своей свободы он осознаёт.

Оказалось, молодой человек учится вокалу в консерватории. Сегодня у него юбилей. Ему двадцать лет. Он решил сделать себе подарок и пойти один в ночь на дискотеку. Только вот вечером получил он от любимой девушки поздравительную телеграмму, в которой была капелька дёгтя. И привела она его в состояние, близкое к принятию решения: то ли напиться до отключки, то ли подняться на башню – символ города, да и выйти с неё в пространство. Пусть Инга потом увидит в исполнении чёрного TV ведущего Шаромета, каким стал её Игорёк. Пусть ей станет до слёз обидно, что не остановила она его в эту трагическую минуту.

Беседа наша прерывалась спутниками и спутницами моими. Среди них, кстати, были и такие, которые показались Игорьку достойными для проявления его интереса. Между танцами за кружками пива мы продолжали сохранять обоюдный интерес к беседе, так как предмет разговора был интересен обоим, ибо касался любимого им до фанатизма дедушки Алексея – папиного отца (рис. 2).

В 1941 году двадцатилетний дедушка ушёл на войну добровольцем. На второй день войны был контужен и пробыл с потерянной памятью пять с половиной лет в госпитале. За это время семья его получила похоронку. Любимая девушка Алёна ждала его всю войну. После войны одиночества не выдержала и вышла замуж за боевого офицера, вернувшегося с фронта. Но мучилась она памятью по своему Алексею.

И когда он вернулся, не бравый, без орденов, в застиранном обмундировании, полыхнуло в ней бабское – необъяснимое. Побежала она к нему не раздумывая от боевого офицера и осталась с ним навсегда. В любви, хоть и в бедности, родился у них мальчик Вовочка, который и стал впоследствии отцом моего нового знакомого.

В двадцать лет отец Игоря Владимир потерял свою маму. На праздновании двадцатилетия сына компания родственников загуляла, и тройка лошадей была им в усладу. Но недолго. Понесли кони, испугавшись неожиданно выскочившей на дорогу собаки. Алёна выпала из саней и ударилась головой о мёрзлую землю. Обернулся праздник горем. Вся последующая жизнь для Владимира окрашена утратой матери: утратой трагичной, невосполнимой.

Сегодня сыну Владимира Игорю двадцать лет.

В который раз убеждаюсь: Власть Рода неумолима. Особенно если законы её застают тебя врасплох – не осознавая их, ты безоружен перед ними. А Игорь безоружен вдвойне – он влюблён. Помните, у древних: «Влюблён, значит, безоружен».

2
{"b":"773667","o":1}