Вернувшись на исходную, я испытал приступ сарказма, чем не преминул поделиться.

— Это все, конечно, интересно, но примерно то же самое мы вчера показали аякаси, и оно… кстати, что оно вообще такое?

— Онрё-онна.

— Ага, это еще и она? Шикарно. Мертвая мстительная длинноволосая девушка с телекинезом. Кого же это напоминает? — не совсем вовремя я вспомнил череду кинематографических баб, кидающихся фонарями при помощи телекинеза и заросших гривой по самые колени. — Неважно. Так вот, онрё-онна-сан не впечатлилась, забросав нас горой мусора. Мы даже подойти к ней не сумели бы. Так что вы используете? Усиление тела ки? Заклинания? Печати?

Казуя сделал важный вид и пояснил тупому мне:

— Духовное оружие — это не какая-то палка с магическими свойствами. Это часть тебя самого. Нечто важное, осмысленное, имеющее значение.

Классическая фраза «оружие должно быть продолжением твоей руки», излюбленная всеми в мире мастерами фехтования и стрельбы, внезапно заиграла новыми красками.

— Через тренировки и медитации мы познаем таящиеся в нашем внутреннем мире силы и слабости, обуздываем желания и страсти, вырастаем над собой и получаем первое высвобождение формы.

Казуя взял посох бо и ударил им перед собой. На мгновение мне показалось, что прямо в додзё передо мной растет развесистое дерево. Я таких сакур по дороге сюда видел, без преувеличения, десятки. Вот только обычные цивилизованные вишни не косплеят катушки Теслы, и лепестки, которые с них регулярно сыплются, в падении не похожи на маленькие шаровые молнии. Воздух насытился электричеством, резко потянуло озоном. Жужжащий звук разрядов на периферии слуха предупреждал, что это еще не все неправильные пчелы на сегодня.

— Громовая сакура, — возвестил Кицуки Казуя название освобожденной формы. Порозовевшее дерево начало потрескивать. — Активация.

По крайней мере, теперь я понял, откуда он берет столько пафоса.

Б-ззз!

Я рефлекторно дернулся и кубарем скатился с кровати. Это была лишь вибрация будильника телефона, сигнализирующая, что мне пора вставать.

Вчерашний день принес открытия. Опять.

Просто спарринг, как же. Шинигами испытывал меня на прочность, пытаясь выяснить предел моих сил. А я решительно не собирался показывать всё, что умею, в обычном спарринге. Ведь оппонент может выжить, запомнить твои приемы и обратить твои сильные стороны против тебя самого.

Условия все те же: пропустил удар по ауре — очко. У меня Карачун, глефа с двумя энергетическими лезвиями, у Казуи — Громовая Сакура, дерево, заставляющее физиков ускорять вращение Земли. Мне и самому было интересно, а что я смогу против такого занимательного конструкта.

Шаг вперед, и я отбиваю шар, с треском летящий в меня. Что хорошо: Карачун способен противодействовать электричеству. Что плохо: громовой лепесток был не один. И не два, и не три, а дохрена.

Б-ззз — откликнулась во мне первая пропущенная молния. Отскок, уклонение, взмах глефой, чтобы мощным ударом бейсболиста отбить шар обратно. Игрок в бейсбол из меня оказался такой же, как обычный русский школьник: я слегка промазал. Коротенькая пауза.

Нужно подавляющее преимущество в скорости, чтобы избежать атак — путь быстрых йокаев. Нужна броня, которая позволит не обращать внимание на укусы — вариант усиления защиты. Нужно превосходящее число снарядов — способность онрё-онны.

Обдумав ситуацию и мысленно согласившись с выводами, из всего этого я выбрал самый доступный для меня вариант. Я погасил Карачуна, слегка поморщился на пропущенный лепесток и сказал, опустив голову:

— Сдаюсь.

— Хороший ход, — после паузы признал Казуя, поклонившись в ответ.

В воскресенье меня ожидали там же с целью продолжения разговора. В дизайнерских дорожках, разрезающих храмовую территорию, я уже неплохо ориентировался и лишнее время закладывать не стал.

У входа меня не встречали. Или храмовый шикигами был занят кем-то поважнее, или он уже был уверен, что я способен не заблудиться в трех сакурах. Я прошел дорогу к додзё в царственном одиночестве. Но перед входом поклонился. Мне может сколько угодно казаться, что за мной никто не следит. Умные бабочки не дремлют.

Со вчерашнего дня додзё изменилось только в том, что озоном в нем не пахло. Зато чай был на месте, равно как и школьный комитет в лице двух уже известных мне шинигами.

— Константин-кун, мы за вечер навели справки. В вашей семье правда столько детей?

Я усмехнулся внутри себя. Не то чтобы о нас было просто узнать.

— Не только детей, — я сел напротив Казуи. — В нашем доме живет целый, если хотите, клан. Тетушек армия, у них есть их дети, я сам, плюс мои сестры. Все чем-то занимаются в меру сил и пожеланий. Бабушка и дедушка по старшинству главные, разумеется. Мой отец, Кощей Кощеевич Кощеев, дома редко появляется.

Я решил не рассказывать, по какой причине. У нас с сестрами были разные матери. Хобби моего отца — похищать себе жен. Выглядит со стороны страшновато, а изнутри семьи — скорее забавно. Я однажды понял, что Кощей подбирает себе новую пассию не только исходя из симпатий, но преимущественно по степени личностного женского пофигизма. Все восемь его жен живут в доме деда, и ни одна не сказала, что ее что-то не устраивает: моющий робот-пылесос не разгибается, в посудомойку можно запихнуть целую кухню, скатерть-самобранка является востребованной поминутно. Домашними делами никто не перегружен, в рабстве не находится. В любой момент можно читать книжки хоть целыми днями, творчески работать и рисовать картины. Ни один ребенок не чувствовал себя заброшенным, каждому уделялось внимание, за которое никогда не нужно было конкурировать. Большая дружная семья, в которой всем хватало еды, места, книг и компьютерной техники — с детства я в ней рос и другого образца просто не знал. Что до моего отца, сейчас он как раз ушел на поиск очередной прекрасной дамы. Правда, его навигационный спутник модели «карманное-зеркальце-положи-сверху-яблоко» засбоил, поэтому путешествие затянулось. Батя периодически писал нам в мессенджере, как идут его дела, и вся семья вечером собиралась за чьим-нибудь смартфоном, читала о его похождениях и не стеснялась комментировать этот роман-путешествие. Сказать, что мы дружно над таким опусом ржали — промолчать. С этого можно было написать какую-нибудь книгу среднего пошиба.

Кажется, примерно такой рассказ Казуя и хотел от меня услышать. Взамен он сделал глубокий вдох, и я понял, что сейчас получу подобной же длины лекцию и о его клане. Не ошибся, как назло.

— У шинигами тоже большая семья. Не как у вас, конечно. Формально мы друг другу не родственники, а просто отдельный вид ками, собравшихся в клан. У нас один храм и одна территория. В ее пределах мы несем ответственность за упокой заблудших душ, также решаем проблемы с аякаси, бакемоно и мононокэ, буде такие заводятся. Все злые духи в нашем ведении. Чем лучше мы работаем, тем меньше их на вверенной территории. Вот в последнее время завелась аякаси. Соответственно, она порождает стаи мелких духов. Пока мы от нее не избавимся, прирост мононокэ не остановится.

— А у вас случайно нет отрядов с командирами? — уточнил я.

— Зачем? — удивилась Ичика. — Мы же боги смерти.

С такой точки зрения я еще японские кланы не оглядывал. Стало яснее. Их родство было достаточно условным. Никаких детей и отцов, никаких матерей и теток. Душа попадала к Идзанами-сама, в пространстве Ёми делала что-то неведомое, эволюционировала до шинигами. Великая матерь решала, что на какой-то территории маловато богов смерти. Душа козыряла, шла в храм и пополняла стройные ряды шинигами. На святом месте ставили еще один маленький алтарь, у которого начинали молиться. И вот рождалось новое божество, и оно уходило в «семью», становясь там братиком, сестричкой, дядюшкой или еще кем-нибудь. Все они являлись ками одного храма, и им служили шикигами, прикрепленные к святому месту, а также люди — жрецы синто и их воспитанники мико. Вот такая аристократия среди йокаев-духов. Прав у этих ребят хоть отбавляй, но и обязанностей в достатке. Чем больше воззваний к ками, тем больше энергии циркулирует в храме, и тем величественнее клан, получающий такие вливания.