Вскоре они увидели разрушенный военный городок, вернее, то, что от него осталось. Кругом торчали сожженные солдатские палатки, разбитая техника. Похоже, немецкая авиация нанесла удар по спящему летнему лагерю, так как основная масса убитых красноармейцев была в нижнем белье. В дальнем конце городка Николай заметил группку бойцов, словно ожидавших, что за ними кто-то придет. Заметив шагающего к ним командира, они поднялись с земли и быстро построились.

– Где командиры? – поинтересовался Смирнов у одного из бойцов.

Боец, молча, перевел взгляд на сержанта, рука которого была неумело перевязана. Сержант вытянулся по стойке смирно.

– Сержант Грызлов, – представился он Смирнову.

– Доложите обстановку, товарищ сержант.

– Товарищ лейтенант, в расположении летнего лагеря оставались лишь хозяйственный и комендантский взвода; остальные подразделения батальона еще вчера отбыли на новые позиции. Утром, немецкие самолеты полностью уничтожили лагерь. Командир погиб, пришлось взять на себя командование.

– Ясно. Сколько в живых?

– Со мной одиннадцать, трое раненых.

– Как с оружием и боеприпасами?

– Оружия и боеприпасов нет: все было отправлено вместе с батальоном.

– Сержант Вавилов, поделитесь с бойцами оружием и боеприпасами.

Смирнов присел под деревом и закурил.

***

Генерал Мерецков, военный советник Ставки Главного Командования РККА, ехал по опустевшим улицам столицы. Около магазинов стояли люди в надежде купить хоть что-то, что могло впоследствии облегчить жизнь. В большой ценности были: мыло, спички, соль. Прибыв в столицу рано утром, Кирилл Афанасьевич рассчитывал сразу попасть на прием к Сталину, но, как потом оказалось, вождя в Кремле не было. Спрашивать Поскребышева, где он и когда будет, было совсем не безопасно. Потолкавшись немного в приемной Сталина, Мерецков направился к Тимошенко, который в то время возглавлял Наркомат обороны. Открыв массивную дверь кабинета, он уверено зашел и, вытянувшись по стойке смирно, доложил маршалу о прибытии. Хозяин кабинета сидел за большим столом и что-то писал.

– А, это ты, Кирилл Афанасьевич, заходи, присаживайся. Ну, как там, в Ленинграде? – спросил у него Тимошенко.

– Пока нормально, – в унисон ему ответил Мерецков, – держатся.

– Тогда ознакомься с боевой обстановкой на Западном направлении, – предложил Тимошенко.

Мерецков нагнулся над разложенной на столе картой. Бывший начальник Генерального штаба Красной Армии, он мгновенно представил себе картину развернувшихся сражений. Только, сейчас, разглядывая карту, он окончательно убедился, что началась масштабная война, затяжная и кровопролитная.

– Что скажешь, Кирилл Афанасьевич? – поинтересовался Тимошенко. – Молчишь? Вот и я сейчас ломаю голову над тем, что докладывать Сталину.

Он замолчал и снова начал что-то писать, то и дело, обмакивая перо в инкрустированную металлом чернильницу. В тот день Сталина никто не видел, однако его незримое присутствие ощущали все, кто был тогда в Кремле. Не оказалось вождя на месте и в последующие дни.

Мерецков каждый день приезжал в Кремль, заходил в приемную и, встретившись с помощником вождя, молча, покидал помещение. Вот и сегодня все повторилось снова: Сталина на месте не было. Кирилл Афанасьевич шел по красному ковру коридора, стараясь понять, зачем и кому он понадобился здесь, и кому сейчас нужны его советы. Делиться соображениями с Тимошенко он не стал, поскольку тот сам был человеком военным и в качестве наркома обороны возглавлял Ставку Главного Командования. Именно он в это время, вместе с начальником Генерального Штаба Жуковым, подписывал все директивы и указания. Давать же какие-либо рекомендации Жукову, сменившему его на этой должности, было глупо и неосмотрительно: Жуков был не из тех людей, которые прислушивались к чьим-то советам!

Оставался лишь Сталин, которому могли бы понадобиться его опыт и знания, но того не было на месте. На четвертый день Мерецков, улучив момент, когда он остался с Тимошенко наедине, осторожно поинтересовался:

– Скажите, а нас товарищ Сталин не хочет собрать на совещание? К какому числу необходимо подготовиться?

Похоже, вопрос Мерецкова оказался для Тимошенко неожиданным, а может, и не совсем корректным. Он оторвал взгляд от карты и удивленно посмотрел на Кирилла Афанасьевича.

– Кого это нас? – хмуро спросил он, потирая выбритую голову.

– Я имел в виду военных советников, товарищ маршал. Меня, товарищей Жданова, Ватутина, Микояна, Шапошникова, Вознесенского и других.

Тимошенко усмехнулся.

– Ему сейчас не до советников, товарищ Мерецков. Похоже, вы еще не до конца осознали то, что произошло!

Как тогда показалось Кириллу Афанасьевичу, маршал едва не произнес фразу о том, что Сталин и прежде не особо нуждался в чьих-то советах. Однако, еще раз взглянув на него, промолчал. Несмотря на то, что они находились в этом громадном кабинете вдвоем, и каждый считал своего собеседника порядочным человеком, откровенного разговора не получалось.

– Ты помнишь, – обратился Тимошенко к Мерецкову, – как мы докладывали ему план отражения возможной агрессии немцев в отношении нас?

«Интересный вопрос, – подумал Мерецков. – Зачем он спросил меня об этом плане? Какой ответ его сейчас интересует?»

В кабинете повисла тягостная пауза. За это время они оба успели подумать об одном и том же. Мерецков, молча, кивнул. Еще бы ему не помнить тот памятный день пятого октября 1940 года.

***

Перед глазами генерала, словно кадры кино, закрутились те памятные ему дни. После мартовского заседания Политбюро ЦК ВКП (б), посвященного разбору войны с Финляндией, когда была подвергнута резкой критике вся система боевой подготовки РККА, Генеральный штаб, под руководством Шапошникова, все лето сорокового года разрабатывал план сосредоточения и развертывания вооруженных сил СССР на случай войны. Шапошников и он лично полагали, что если придется воевать Красной Армии, то наиболее вероятным ее противником будет именно нацистская Германия, которая рассредоточила значительные силы на границе с СССР. Однако, подобная концепция была встречена руководством страны неоднозначно.

В середине августа 1940 года, когда план был практически готов, неожиданно для Мерецкова последовала команда на смещение Шапошникова с должности, а на его место был назначен он.

– Ну что, Кирилл Афанасьевич, давай, рули штабом. Может, тебе повезет больше, чем мне, – напутствовал его Шапошников. – Да ты особо не переживай: я не думаю, что ты меня подсидел. Этот вопрос решался там…

Он ткнул пальцем куда-то в потолок и, быстро передав дела своему преемнику, покинул кабинет. После его ухода Мерецков достал из сейфа папки и на время полностью погрузился в изучение плана, который, как он полагал, был своевременно подготовлен. Мерецков, как и Шапошников, считал, что главный удар, в случае войны, противник нанесет в Западном направлении, к северу от реки Сан.

Пятое октября 1940 года выдалось дождливым. Дождь, начавшийся еще накануне, шел всю ночь. Кирилл Афанасьевич сидел за столом и перечитывал подготовленный им доклад. Иногда он останавливался и вносил поправки в текст. Ему и раньше приходилось докладывать Политбюро, и он хорошо знал, что доклад должен был быть понятен не только военным. В девять часов утра он, вместе с Тимошенко, прибыл в Кремль к Сталину. Во время своего доклада Кирилл Афанасьевич предложил вождю развернуть все силы РККА от балтийского побережья до Белорусских болот, в сторону дружественной Германии!

Он закончил речь и, положив указку на стол, посмотрел на вождя, который слушал доклад, стоя, прохаживаясь из одного угла кабинета в другой.

– Вам не кажется, товарищ Мерецков, что вы ошибаетесь? – спросил его Сталин. – Ведь для того, чтобы вести войну против нас, Гитлеру нужны богатые промышленные и продовольственные ресурсы Украины, а не болота Белоруссии. Не знаю, как считает Генеральный штаб, но я думаю, что нам сейчас намного важнее укрепить Юго-Западное направление, а не всю линию соприкосновения наших войск.