И они бороздили океан почти сто дней, их красные спины жгло солнце, и слабость, болезни терзали людей. Пересекали раскаленный экватор.

– Мы прошли линию, – смеялся Васко да Гама, сидя за столом с Фреем Педру де Ковилья, под тентом на верхней палубе, как-то укрывшись от солнца. – В конце концов, Бог сделал мир круглым, теперь все будет вверх ногами», – громко смеялся капитан, намекая на позицию Церкви, все еще считающей землю плоской.

– Qui extendit Aquilonem super vacuum, et appendit terram super nihilum, – все же бормотал капеллан, крестясь.

А потом произнес это словами, более понятными для капитана:

– Бог – это тот, кто простирает северный ветер над пустотой и уравновешивает землю над тем, что есть ничто. Слова Иова в книге Священного Слова. Знайте, дорогой мой капитан, что Церковь никогда не удивляется открытиям людей. Открытиями ее не застать врасплох.

Васко да Гама перестал смеяться и ответил презрительно:

– Так что же, мой добрый религиозный брат, вы должны были сами лучше читать Библию, прежде чем отправлять стольких людей на костер инквизиции.

И он ушел, оставив Фрея де Ковилья цедить молитвы. Правда, капитан понял, что лучше не играть с этой идеей, не то люди все воспримут всерьез и восстанут. В открытом море все вызывает раздражение, а терпение подходит к концу. Все очень устали, уже давно не видели земли, тропические штормы быстро налетали и быстро исчезали, и людям было не до шуток.

На борту особых дел не было. После каждого мелкого дождя или ливня палубу мыли водой и уксусом, чинили паруса и рыболовные сети. Время шло, и запах навоза животных был уже везде в пропитанном влагой корабле. Юнги, мальчишки, которых купили у их семей, словно это был скот, занимались самой черной работой. Они поливали водой палубу, чтобы дерево не пересохло, терли полы до блеска уксусом, выносили мочу и кал больных, также ведра из отхожих мест, что были расставлены повсюду, ловили разбежавшихся кур, чинили паруса. Эти юнги были рабами рабов, к ним ужасно относились отбросы общества, что были на борту, варвары без всякой культуры, без нормальных навыков общения. Юнги трудились от рассвета до рассвета как псы на ограниченных участках земли и ели остатки из мисок где придется.

– Море голубое, потому что отражает небо, или небо голубое, потому что отражает море? – спрашивали эти дети, когда поднимались на борт.

Два дня на корабле – и они утрачивали свою непосредственность в руках этих жестоких людей, насильников, у которых было мало зубов, но много жадности до свежего мяса. Их звали вниз, на нос корабля, показывали мачту, на которой вешают, с которой смотрят, как проходят мыс Бурь. Они кричали, но им никто не помогал. С ними расправлялась голодная свора человеческих отбросов, а офицеры никого не наказывали. Когда несчастный был уже весь в крови, его выбрасывали за борт. О мертвых вспоминали пару дней, если кто цеплялся за жизнь, то движениями выдавал сам себя, то ему оставалось жить пару часов. Их выдавали и выбрасывали за борт. Тишина, молчание были намного важнее молитвы – в открытом море все ощущали себя забытыми Богом всей семьей святых. Искали утешения и защиты у двух монахов, но это был слабый покров, он совсем не защищал от чудовища смерти, бродившего по кораблю и вокруг него. Педру де Ковилья пытался опять поговорить с капитаном, но это ни к чему не привело.

– За всеми юнгами не уследишь, а на корабле полно темных мест. Каждый должен сам следить за своей жизнью и поджать хвост, – шутливо отвечал Васко да Гама, как и другие капитаны. И все брошенные, предоставленные самим себе, были вынуждены искать покровителей. У них не было монет, еды, бутылок вина, и они платили телом.

Земля была далеко, люди находились в тесноте, а чем меньше корабль, тем больше страстей разгоралось на нем. Интерес вызывали не только мальчики, но даже бородатые мужчины. «Дикобразы тоже царапаются», – говорили насильники.

Драки с применением холодного оружия заканчивались смертями – так за ночь могла образоваться пара мертвецов. Иногда солдаты, иногда моряки. Убивали из-за любовных утех, долгов в игре, пьянящей ненависти и просто так. Нельзя было ожидать чего-то другого, когда больше сотни взрослых людей, давно испорченных, оказались в корабле в 20 метров длинной и 8 шириной. Вокруг бьют волны, и люди машут кулаками.

Но их ждала другая напасть. После страшной жары сгнили все припасы.

Шли недели, а земли не было видно. Постоянные волны, непрестанная качка – тут и самые крепкие моряки теряют рассудок. Лица других людей двигались перед ними как маятники, от чего выворачивало наизнанку. А еще пресная вода помутнела, и в ней завелись черви. Оставались лишь емкости с дождевой водой. Так что все ходили с больными глотками, на корабле повсюду была рвота, в организме ничего не удерживалось – выходило наружу. Все исхудали, одежда на людях висела, за ней не следили – не было сил. Корабли превратились в помойки, их не могли очистить даже языки штормового моря и ливни. Получалось так, что свинарник и влажность были одновременно, дышать было невозможно, трюмы были рассадниками всякой заразы, а из-за холода никто не мог находиться на палубе.

И уже не было здоровой провизии, как не было и зубов, чтобы что-то грызть. Десны были «открытым чревом». Смесь мясной каши и черной крови. Не рот, а язвы, раздутые пузыри. Словно праздничный поросенок на Рождество, пропитанный жиром изнутри, с аппетитной тонкой кожей. Даже языки у людей не влезали в рот – так они распухли, и было очень трудно дышать. Ноги, руки целиком были в язвах и волдырях. Люди падали без сил от боли в суставах, черные раны и синяки не проходили, не заживали.

– Это океанская лихорадка[32], капитан! – объявил хирург-брадобрей[33].

Потом он точил ножи, срезал кожу, чтобы выпустить гной. Гной, кровь разлетались повсюду, и этим тоже дышали. Иногда это походило на закалывание свиней. Туши потом оттаскивали крюками, хладнокровно, уже как на поле битвы.

– Наши ноги уже топчут ад, – шептали многие в лихорадочном бреду. Их тела буквально горели от высокой температуры.

– Я уже чувствую жаркое дыхание демонов, чертей жутких! Помоги мне Боже, со мной все кончено!

И многие умирали. Не было времени на мессы, на молитву «Отче наш». “Pater Noster” религиозного брата Педру хватало на всех. Море стало могилой. Многие добирались до борта и выбрасывались в море сами. Если конец близок, то уж пусть он скорее настанет. Страдать уже не было сил, боль нельзя было победить.

А некоторые даже на это были неспособны. Они сбивались внутри и снаружи на корабле, в каких-то щелях, проемах. От запаха крови шалели крысы, они рвали язвы, вырывали куски мяса с явным удовольствием, что доставляют еще больше страданий. Из-за отсутствия свежего мяса товарищи умирающих оставляли в виде наживы – так люди охотились на крыс – одним ударом избавлялись от больных и получали мясо. Появлялась жирная крыса – поднимались ножи, а трупы людей бросали в море. Что людей стало меньше, становилось ясно на рассвете – многие не откликались. Боцман свистел, ответа не было, места, где лежали люди, были пусты. Никто ничего не знал, никто ничего не видел. Как никто не видел игры на борту – ставки делались не тех же самых здоровых крыс, на ценности, на жен на берегу, на самых младших дочерей. Плаванье закончится, дочь подрастет, а жаждущий самец ее заберет за долги. Все было серьезно.

Люди совсем потеряли ориентиры, они нервничали – вокруг море. Много моря. Три месяца они не видели землю, и было чувство, что они потерялись, или словно приговорены. Они понимали, что находятся во власти грозной силы пугающего моря. Когда в дождливые октябрьские дни большие черные чучела выпрыгивали из воды, «огромные как корабли, хвостатые, из себя извергая воду», они верили, что все что эти чудища морские явились, чтобы с ними покончить. Это были киты, и они плыли своей дорогой, вовсе не скалясь, даже «зубов не показывая», но весь их вид наводил ужас на половину бравого экипажа. Самые напуганные испытали облегчение только когда увидели птиц, летящих в небе, и водоросли, плывущие по воде.