— Лазурный страх гасится вереском ночи, — поэтично мурлыкнул тот, хитро жмурясь, на что тут же был с себя сброшен и подмят сильным телом Кошмара на узкой постели, от чего сам не сдержался, промычав от блаженства ощущения этой мощи на костях. Новый раскат грома, и уверенности поубавилось: Мар покорно опустил голову на плечо Ласта, лёжа на нем и опаляя выдохом разлет обнажённых ключиц, понимая, что с ним рядом не так уж и страшно… А вот то, что было так дьявольски хорошо — куда важнее. Значимее и нужнее, чем избавление от любой самой жуткой фобии.

— Ласт… — тихо прогудел он в самый череп монстра, разомлевшего под тяжестью теплого тела, чьи вектора гладили бока и нечаянно забирались на скрытые домашними штанами бедра.

— Мм? — Ласт потерся щекой о скулы Кошмара, пальцами лаская и ощупывая не видимые в темноте позвонки шеи, отмечая, что гул грозы становится тише, превращаясь в сплошной шум ровного ливня.

— Это ведь не ошибка, которая растает с рассветом? — вопрос, в вибрации которого звенели басовитым нотами оттенки неверия в возможность существования подобного исхода событий.

— Единственное, что может растаять, это я, Найти, — смешливо ответил скелет под ним, срывая слова на мурчащие тональности и манерность растягивать окончания, — сперва ты расплавил мою душу… А теперь плавишь и тело воском своего. Можешь ли ты пообещать мне кое-что, если я попрошу?

— Если просишь ты, то я не откажу. Никогда не отказывал лишь тебе одному, — ответил он, чуть отстраняясь, чтобы посмотреть в потемневшие горячим пеплом роз глаза.

— Ты только не прекращай меня любить, Найтмер… Во всех смыслах, — он действительно просил, гладя щеку и слабо улыбаясь, видя ответ во взгляде прежде, чем его озвучили. Полумесяц хитрой усмешки на темном черепе было видно от бликов свечения их зрачков, мешавшихся в причудливые тени тонов их чувств.

— Как насчёт “никогда”? — хитринки разрастались искрами хвойной темноты, рождая лёгкий привкус беспокойства и волнения, на которое вывел такой вопрос Найтмера

— “Никогда” что?

— Никто не перестану любить тебя, глупыш, — довольно усмехнулся монстр снова накрывая поцелуем, долгим, как эта дождливая ночь.

Ночь, в которой напоенный дождем цветущий вереск поглотил своим цветом пугливую бирюзу ночи. Отныне и вовек соединив то, что, вопреки домыслам, сошлось словно два потерянных кусочка одной прекрасной мозаики двух теплых жизней.