Девушка жадно потёрла ладони:

– Что ж, понятно. Пожалуй, если вернёмся в Раут ни с чем – сплаваю с тобой на этот твой остров, дам парочку выступлений, похоже, с развлечениями у вас там туговато. Соберу аншлаг, и сорву куш. Заодно с мамой твоей познакомлюсь. – Забавы ради, она многозначительно поиграла бровями.

Кель вопросительно приподнял бровь, но ничего не ответил, так как не понял, говорила ли она всерьёз.

Они продолжали идти молча, пока лекарь не задумался о том, что неплохо было бы всё-таки узнать про детство артистки. Он откашлялся для привлечения внимания:

– Кхм, Джил?

– Да? – Она больше не улыбалась, но по какой-то причине выглядела гораздо более расслабленной, чем обычно.

Это придало Келю уверенности, но всё равно он спросил очень осторожно:

– А… А как прошло твоё детство?

От расслабленности вмиг не осталось и следа, её сразу сменили лёгкая озлобленность и смущение, вперемешку с досадой:

– О, ну, знаешь, нечего особо рассказывать, – Она схватилась второй рукой за лямку рюкзака, и принялась её мять. Юноше показалось это странным, но, походило на то, что девушка занервничала. – У меня детство было не настолько насыщенное событиями, как у тебя. Моя мать, – Джил сделала паузу, чтобы глубоко вдохнуть, и медленно выдохнуть, после чего отпустила лямку, и заговорила гораздо ровнее – у неё начались осложнения со здоровьем после родов, точнее, ещё раньше, во время беременности, ну, в общем, на самом деле, беременность обнаружилась уже после того, как возникли проблемы, и отступать было поздно, и, ну, в итоге, теперь мама, – артистка снова прервалась, чтобы отдышаться – она… Она совсем не… Она больше не может… ходить. – Мрачно подытожила девушка.

Воцарилось неловкое молчание.

Кель чувствовал, насколько Джил тяжело давались вспоминать о родителях и решил, что лучше больше ничего не выпытывать, как, неожиданно, артистка заговорила сама:

– Мой отец, он… Охотник, это правда. Но, в некотором роде… Ну, гораздо более умелый, чем многие. А ещё он невероятно силён духом. Когда он осознал сложившуюся ситуацию – что ему предстояло отвечать за больную жену, и новорожденную дочь – он не дрогнул, и даже на мгновение не задумался о том, чтобы сбежать и бросить нас. Наоборот, он… Он поставил себе цель, и пошёл к ней, несмотря ни на что. С тех пор он постоянно добивался своего, и даже сколотил неплохое состояние. А в промежутках успевал искать способы исцелить маму, хорошо заботиться о своей семье, и воспитывать меня. Но время шло, состояние мамы становилось всё хуже, да и отец не молодел. Ему начало казаться, что он так и не успеет довершить начатое, и он стал одержим поисками лекарства, из-за чего почти перестал обращать на меня внимание. Да и для меня самой жизнь превратилась в невыносимую пытку – внешне отец, можно сказать, выглядел прежним, но я чувствовала, как он непрерывно увядал изнутри, и мне стало просто… невероятно тяжело… смотреть на маму. – Она снова принялась сжимать лямку рюкзака. – Из-за сложившейся атмосферы я постоянно чувствовала себя подавленной. Мне казалось, что я стала мёртвым грузом для собственной семьи, поэтому я решила уйти. К тому моменту отец очень хорошо обучил меня, как защитить себя, и кое-чему ещё, и я решила, что, в случае чего, сумею этими умениями заработать самой себе на жизнь. – Тут артистка внезапно прервала свой рассказ.

Юноша терпеливо ждал, но девушка продолжала мрачно молчать.

Тем не менее, теперь лекарю стало по-настоящему интересно, что же случилось дальше, поэтому он решил рискнуть и слегка развязать ей язык, только переведя разговор в более благоприятное русло:

– Это отец научил тебя метать ножи?

Джил медленно перевела взгляд на него, ещё немного помолчала, но потом всё же продолжила:

– Да. Да это был он. Поначалу он учил меня стрелять из лука, и у меня даже неплохо получалось, но так и не вышло добиться каких-то выдающихся результатов. Поэтому он решил попробовать переключиться на ножи. Честно сказать, метание мне понравилось гораздо больше, чем лук, и мне захотелось в полной мере раскрыть свой потенциал на данном поприще, поэтому я отточила свои навыки до совершенства. – Здесь девушка заметно расслабилась, и её речь потекла плавно и ясно. От печали на её лице внезапно не осталось и следа. Отчего лекарь даже насторожился. – Казалось бы, всё шло хорошо, я помогала отцу зарабатывать отстрелом мелких и средних птиц, кролей, и даже лисиц. Но таким промыслом много не заработаешь, и в то же время мы оба понимали, что крупную дичь своими ножичками я бы ни за что не завалила. Чтобы убедиться в этом, однажды мы пошли на лося. Поначалу я попыталась подстрелить его из лука, но промахнулась из-за значительного расстояния, в итоге тот разозлился и побежал на меня. Я хотела отбиться от него своими ножами, но успела кинуть слишком мало – лось только разозлился и загнал меня на дерево, тогда отец прикончил его, пустив стрелу прямиком в сердце. После этого случая всем всё стало ясно. – Джил горько усмехнулась. – Чтобы не позорить отца, и не быть для него обузой, отвлекающей от поисков лекарства для матери, я ушла из дома, чтобы стать бродячей артисткой. Тем и зарабатываю уже почти три года.

Закончив свою историю, девушка отвернула голову в противоположную сторону от юноши, и смотрела на дорогу наискосок, таким образом как бы намекая, что не собиралась отвечать на какие-либо дополнительные вопросы.

Кель же, напротив, пристально смотрел на Джил. Ему грело душу одно осознание того, что артистка смогла довериться ему настолько, чтобы так разоткровенничаться. Но ситуация, в которой оказалась её семья, наоборот, вгоняла его в смятение, отчего лекарь испытывал крайне смешанные чувства. Тем не менее, он старался этого не показывать из опасения, что она перепутает сочувствие с жалостью, рассердиться и заругается. Ему стало просто по-человечески обидно за то, как жестоко с некоторыми людьми распоряжается судьба – из-за болезни, до ужаса неотвратимого обстоятельства, развалилась целая семья, которая, в иных обстоятельствах, могла бы жить в мире, согласии и счастье. Но в то же время благодаря рассказу девушки юноша начал немного больше ценить всё то, что имел сам – учителя, маму, бабушку, свой родной остров и всех его обитателей.

Однако, до сих пор существовал ещё один вопрос, который Кель до щекотки за ушами хотел задать, но всё никак не решался. Но нежданная искренность артистки позволила ему достаточно отважиться, и всё же спросить:

– Слушай, Джил?

– М? – Она повернулась к лекарю.

Вид повязки девушки заставил юношу немного стушеваться:

– А как ты, ну, потеряла свой глаз?

Лицо артистки приняло такой же вид, как тогда, в трактире, когда он спросил её, не доводилось ли ей убивать людей. Девушка наморщила нос, растянула губы в кривой, раздражённой ухмылке, нахмурила брови, и так сильно сжала лямку рюкзака, что лекарь показалось, что ещё немного, и та бы непременно лопнула:

– Кель, не хочется грубить, но это, совершенно точно, я бы даже сказала, абсолютно тебя не касается.

Юноша понял, что попытался прыгнуть выше того уровня доверия, который на данный момент установился между ними:

– Хорошо, извини, я просто спросил. Ты не обязана отвечать.

– И не собиралась. – Грубо ответила Джил, оборвав всякие попытки к дальнейшему разговору.

Выплюнув травинку, Кель отвернулся, притворившись, что ищет новую, и, чтобы хоть как-то остудить ситуацию, попытался увести разговор в совершенно другую сторону:

– Кстати, носить рюкзак на одной лямке – вредно для позвоночника. Лучше использовать сразу обе.

Джил процедила сквозь зубы:

– Без тебя знаю. У меня крепкие мышцы спины. Ничего со мной не случиться.

С сожалением, лекарь констатировал про себя, что финт ушами не удался.

Дальше они шли молча. До самого привала.

***

Когда начало темнеть, артистка практически перестала смотреть на дорогу и начала что-то тщательно выискивать среди деревьев.

Келю стало любопытно: