Еще за час до полуночи начался сильнейший ливень — первый предвестник холодов этой осенью. Нет, уже не тот мелкий осенний дождик, от которого промок гость лечебницы — настоящая кара с небес. Если они не поторопятся с побегом наступят холода. Никто из больных не знал, как тут живется зимой, кроме Историка.
— Все хорошо, — заверял он друзей, — отопление работает, вместо воды выдают теплый чай, иногда дорогу заметает и персонал остается здесь на ночь… Тогда врачи уже осторожнее ведут себя с больными.
Однако, это не сильно успокаивало. Даже если дорога останется, бежать по морозу в смирительной рубашке неизвестно сколько и куда — самоубийство.
Штейн подошел ко входной двери и слегка дернул замок. Еле слышного «дзынь» хватило чтобы понять — сторож не забыл закрыть двери. Ну, не может же им везти на все сто процентов.
— Сейчас мы поднимемся к Федору, и заберем у него ключи. — Прошептал он.
Остальные утвердительно закивали.
Историк шел позади всех и не особо торопился: он берег энергию для самого побега, да и в любом случае они вернуться сюда.
— Я подожду тут.
Штейн уже поднимался по лестнице, так что свои слова он адресовал Инсанабили.
С одной стороны, они все должны были держаться вместе, ведь план мог поменяться в любую секунду, но с другой чем меньше толпа в коридоре, тем легче ее спрятать.
— Хорошо, только тихо. — В ее голосе звучала бы нотка волнения, если бы она сказала это немного громче.
Историк оперся о железную дверь и стал ждать.
— Рад, что сегодняшний побег состоится.
От неожиданности пациент вскрикнул, но именно в тот момент где-то ударил гром, так что никто его не слышал.
— Ты разве не спишь?
— Наверно, так и стоило бы сделать, ведь тогда часы в карцере пролетят как минуты, но я хотел посмотреть, как это все произойдет.
— Знаешь, не все согласились бежать. — Признался Историк.
— Я видел четверо или пятеро…
— Если сбежит хоть один, он вытянет остальных.
— Когда вы планировали первый побег, то говорили, что пробовать будут все до последнего, тогда каждый в палате также был уверен что побежит, даже после сотого провала. А что теперь? Это даже не 10-я попытка.
— Некоторые слишком слабы, ты же видел Чужую?
— А другие? Разве каждому из них сейчас так плохо, что им лень оторвать свои задницы от коек и пойти за ними? — Голос друга стал каким-то мерзким и отвратным, Историк убеждал себя, что все это из-за тех слов, которые он говорил.
— Они не хотят…
— Не хотят уходить, потому что знают, что здесь их вылечат.
Историк хотел возразить, и тут увидел глаза 13-го: обычно темно-карие сейчас они казались ему красными.
— Или же, — продолжил он, заметив возмущения товарища, — они не хотят идти за неправильными лидерами. Они знают, что Инсанабили и Штейн попросту не могут вывести их отсюда.
— Это все карцер, он сводит тебя с ума. Для этого они и сажают нас туда. Можешь говорить что хочешь, но у пациентов этой больницы есть только одна надежда — побег, а эти двое само сердце этого побега.
— Даже самые крепкие убеждения можно сломать.
Больше 13-й ничего не сказал, только пялился на Историка. Окошко карцера не показывало лица полностью, только глаза, но и их было достаточно чтобы понять, больной сейчас на пике безумия.
Душу Историка охватывала боль: его лучший друг так страдает, и у него нет шансов сбежать, разве что они достанут ключ от…
Мысли прервала Радость, которая упала с лестницы, встала, и вновь побежала.
— В палату, скорее.
Историк побежал следом за ней. На своей спине он чувствовал холодный взгляд 13-го и его улыбку, даже дикий смех… хотя третье скорее звучало в его голове.
Пациенты забежали в палаты и замки тут же захлопнулись. Историк знал, что не услышит и скорее всего не увидит теней, но они прекрасно видят и слышат его.
— Спасибо, что прикрыли. — Сказал он им. Ведь хуже палаты мог быть только карцер.
***
Механика оставили сторожить коридор. Как заверил сам пациент: «я совершенный механизм, который отлично справиться с поставленной мне задачей!» Но время шло, а коридор все пустовал. Из комнаты сторожа доносился храп, а порой неразборчивое ворчание. Видимо этот пьяница опять закинул ключи черт знает куда, так что это займет какое-то время.
— Если кому-то захочется поесть, или выпить кофе, или пойти погулять, или сделать еще какую-то хрень, они проснуться часов в пять утра. — Логически рассуждал Механик. Люди это ведь тоже механизмы, они работают по заданной программе, только вот сбои у них бывают чаще чем у совершенных роботов.
Впрочем, его системы тоже барахлили. Чего не хватало Механику, так это солярки. Хотя бы запаха, такого знакомого и приятного запаха с СТО, где они с отцом работали с утра до вечера
Да, такое себе маленькое СТО около трассы. Не то чтобы туда приезжали клиенты, но если у кого на окружной лопнула шина, то ближе места не найти. Дом у них был прямо над салоном, а кухня со временем превратилась в маленькую кафешку, которая стала дополнительным источником дохода.
После смерти родителей кредиторы отобрали его дом, ведь в одиночку вести бизнес не так уж и просто, а работать на окружной трассе за полтинник в час, а то и в день… Кому оно надо? СТО уже не вернуть, но хотя бы запах, тот самый, от которого воротило мажоров на мерседесах, и который так нравился его отцу.
Он всегда носил с собой немного солярки, и в тот день, когда попал в больницу она тоже была с ним. Ее, как и остальные вещи больных, отнесли в хранилище, где для них была отведена специальная секция.
Мурашки пробежали по спине Механика. Он осмотрелся: в коридоре никого, обернулся и о черт! Двери складской комнаты были просто за его спиной, когда же это он успел подойти к ним так близко?!
Руки парня сжали дверную ручку и потянули дверь — никакого эффекта. Конечно, она закрыта, там устроили погром совсем недавно, а это значит, Федору будет не впадлу закрывать эту дверь… еще недели две.
Он подошел поближе к кабинету сторожа и постарался не думать об этом. Нет, они никогда не возьмут ключ от склада. А если одному приспичит пожрать, а второму почитать документы, третьему напугать медсестру, им что всю связку искать? Ну уж нет, их главная цель, как и его впрочем, это побег. Вот бы только выбраться из больницы, а солярку можно будет купить в ближайшем автосервисе, или на крайняк попросить у одного из дальнобойщиков.
И снова мурашки по спине. Он опять поворачивается к той двери и… она открыта! Глюки, глюки и
— еще раз глюки. — Повторяет Механик, переступая порог хранилища.
Но вот же он внутри, вот все эти препараты и бутылочки с лекарствами! И раз уж дверь сама открылась или же была открыта, раз его глючит по полной программе, может, идея взять солярку и парочку инструментов, подлатать себя перед отправлением, не такая уж плохая?
Он обходит весь склад и находит те самые камеры. На секунду ему становится интересно, а что же забрали у других, он даже хочет принести им их вещи, чтобы порадовать, но камеры хранения закрыты, и только его камера поддается.
Такая желанная баночка оказывается в его руках, он снимает крышку…
И понеслось, как снежный ком: мама, папа, первая починенная машина, первая кружка пива, которым его угостил отец, первая песня группы «Rammstein», которую он слышал на диске одного из клиентов. Тогда малыш вовсю вопил «Бензин», так как это было единственное, что он понимал из этой немецкой тарабарщины, мать смотрела на это в недоумении, а отец лишь улыбался…
Врачи уже давно перестали пытаться привести его в себя, просто отвели в палату (содержание в карцере было бы бесполезным) и оставили там. Механик лежал на кровати и все еще ощущал запах солярки. По его щекам катились слезы.
***
Первой шаги услышала Радость, потом и остальные. Инсанабили быстро прикрыла дверь. Шаги приближались.
Троица беглецов сбилась в кучу, они крепко сжали руки друг друга, и с каждым шагом сжимали все крепче. По руке Инсанабили потекла кровь, но она ничего не сказала, лишь прикусила губу и продолжила ждать.
