— Заметила что?

— Ни что, а кого. Это. Оно уже давненько тут находиться, но почему-то решило заговорить с нами именно сейчас.

— И ты… — Она задумалась, стоит ли задавать этот вопрос. — боишься его?

— Боюсь? Конечно, боюсь! Но не думай, что я этому интересна. Оно ищет живых людей, так что вряд ли у вас выйдет договориться…

— О каком договоре может идти речь?! — Такой ответ удивил Астрал. Соломка почувствовала это по характерному треску стекла. — Оно же хотело выпить мою кровь. Давай убежим от сюда, Астра, не знаю как, просто убежим, пока оно не пришло прямо в палату и…

Девушка расплакалась. Астрал пыталась привести ее в чувства, так на запястьях Соломки появилось еще несколько синяков. Астри… это так по-идиотски она ее называла, когда считала своей подругой. Они ведь все еще были связаны, и если Соломка останется тут, если она умрет, то Астрал тоже рассыпаться на мелкие кусочки. Но если наивная принцесска думает, что девушка из зеркала будет помогать ей сбежать, то она ошибается. Пускай помогут другие пациенты, у нее другой план.

— Соломка, что с тобой? — Хамелеон подошла к больной и обняла ее (как это было возможно одной рукой) и начала успокаивать. Астрал ушла. Пока что не время.

***

Вернув в коридор больных Историка и Механика, санитар забрал от туда 13-го. Сначала все напряженно ждали, кто будет следующим, потом расслабились, мол теперь их будут уводить по одному.

— Радость и Грусть сегодня в карцерах, наверно, забрали кого-то из них. — Сказал Штейн, и все хорошее настроение испортилось.

Хорошо было только Артисту. Он продолжал проделывать свои невероятные фокусы, да и вообще у него все было замечательно.

— Эй. — Сделав сальто в воздухе (и чудом не сломав себе шею) парень посмотрел на Инсанабили.

— Чего тебе?

— Сегодня ночью пробуем очередной план побега.

Он никак этого не ожидал. Его репетиции нового номера только начались, он должен еще подготовиться, а только потом выступать перед публикой.

(Зрители должны ждать фокусника, а не наоборот)

— У тебя же рука и Штейн…

— Ему уже легче. Как обычно подойди к двери палаты через час после отбоя.

Она уже развернулась, и собралась предупредить следующего больного.

— Нет. — Резко ответил Артист, но все еще не слишком громко, чтобы не услышали санитары.

— То есть ты не будешь…

— Неа. Мне еще надо кое-что закончить, всего пару номеров, попробуем ну… недели через две.

— Две недели?! О конечно, ведь другие только и мечтают о том, чтоб их били шокером, сажали в карцер и кормили таблетками еще две недели! — Она чуть не заорала, но вовремя остановилась.

— А кто сказал, что они должны ждать? Идите без меня! Как только я смогу разгадать фокус Гудини, убегу от сюда на счет три.

— Ладно, это твое решение. — Все еще шокированная она пошла оповещать других больных.

Артист вернулся в свою палату, чтобы никто больше не мешал ему репетировать. Внутренний голос заликовал: репетиции продолжаются! Если эта девчонка слушает своих воображаемых друзей, почему он не может их послушать?

***

Грусть отвели обратно в палату, забрали Зэд и Чужую. 13-й так и не вернулся, естественно, его отвели в карцер. Но почему-то у Историка проскочила такая мысль, что он

(умер)

получил более серьезное наказание. Парень даже подошел к двери и посмотрел в сторону карцеров: 13-й тоже смотрел в окошко. Заметив Историка, он помахал ему рукой, после чего медсестра заметила его взгляд и закрыла окошко карцера.

Историк отошел от двери и сел на диван. Его глаза устремились в безупречно белый потолок. Он сбился. Впервые за все те годы, что парень рассказывал истории, он забыл, забыл, что было дальше. Куски памяти, пускай и очень редко, начали от него убегать, а потом возвращаться, как блудные псы. Он уже хотел поверить в свой диагноз: шизофрения, но первое воспоминание из этой больницы никогда не покидало его головы.

— Ты отдохни немного, расслабься. Знаешь, пап, в твоем возрасте это нормально. Полечись месяцок другой, а мы пока присмотрим за твоей квартирой. — Его дочь и ее новый кавалер не были очень убедительными, по крайней мере для него, не для доктора.

Тогда ему было почти сорок лет. Тридцать восемь или девять… Но вообще он выглядел куда моложе своего возраста, и даже в больнице продолжал заниматься спортом (если так можно было назвать занятия в импровизированном спортзале с кроватью вместо турника) и не особо буянил. Он не был да и сейчас не является таким крепким амбалом как Джейсон или 13-й, но и дряхлым старикашкой его нельзя назвать.

Он не больной, и это Историк помнил всегда. Просто его единственная дочь спихнула его в больницу, чтобы забрать себе квартиру. Возможно, это прозвучало дико (наверно, это была единственная безумная мысль в его голове), но он не мог ее засудить за такое, просто потому что любил. Как и Забывашка не мог забыть свою «Принцессу», так и он помнил ее в детстве: хорошая миленькая девочка все еще просила его рассказать сказку на ночь или сводить ее в зоопарк. Казалось, только вчера она обещала его защищать, как и он ее от монстров из-под кровати.

Но это было давно, как и его прибытие сюда. Может, и правда прошел уже не один год? Возможно, он стал старше, намного старше, и это просто склероз? Все может быть.

— Историк, ты участвуешь в сегодняшнем побеге?

Дожить бы ему эти несколько лет в своей палате, рассказывая байки больным. На свободе его никто не ждет, кроме все тех же санитаров, он адекватный человек и прекрасно это понимает.

— Что за глупый вопрос, конечно, я с вами.

Но даже в голову самого правильного человека порой приходят безумные мысли.

***

Пожав руку Джейсону и вежливо улыбнувшись, Хамелеон послушно пошла за ним. Инсанабили тоже увели, но совсем не вовремя.

Больные вернулись в полусознании. Их нужно было успокоить или хотя бы довести до палаты, ведь санитар так и оставил их у двери.

— Я этим займусь. — Неожиданно для всех сказал Забывашка.

Он подошел к Чужой, помог ей подняться и повел в палату. Как только девушку уложили на кровать к ней подошел Штейн.

— Как ты?

— Трудно сказать. Моя рука, она начала умирать… как же он это назвал…они что-то сделали с бинтами, а чтобы она меня не душила вкололи это…

Каждое слово давалось с трудом. Больше всего ей хотелось уснуть, но Чужая надеялась, что Штейн как-то облегчит ее страдания.

— Голова болит?

— Ничего не болит и ничего не душит…я просто хочу спаа…- Не договорив последнего слова, она сделала глубокий выдох и снова вдох.

— Скорее всего, просто наркоз. Не бойся, все хорошо, засыпай, когда проснешься должно полегчать.

Конечно, было бы проще дать ей что-то кроме тех таблеток, которые прописывали Майлз и Картер, но такой возможности сейчас не было.

— Обед…

— Мы принесем тебе что-то поесть, если ты не проснешься к тому времени. — Говоря это, Штейн накрыл ее одеялом и Чужая уснула.

Звуки из подвала сильно тревожили его, даже когда их не слышала вся больница. Штейн знал, что оно там, что оно живое, он словно слышал дыхание этого монстра.

Неужели, кто-то смог разгадать ту загадку?

На этот вопрос Штейн улыбнулся своей безумной улыбкой.

Разгадать то, что придумал потомок того самого Штейна? Ну нет, на это их мозгов точно не хватит!

После чужой Забывашка отнес в палату Зэд. Хотя ему было тяжело, парень взял больную на руки, так как ходить она была не в состоянии. Положив девушку на матрац, он поднял с пола подушку.

— Ее аа оо! — Запротестовала Зэд.

— Хорошо, не буду. Может, хочешь еще чего-то?

Глупо спрашивать, ведь она никогда ничего не хочет. Сидит в одной точке часами, иногда ходит кругами, порой отвечает на несложные вопросы. Если не считать тех речей, что связаны с чистилищем, она вообще почти ничего не говорит, если бы Забывашка помнил это, он бы не спрашивал.

— Аа… — Звук обрывается мягким шипением или чем-то вроде того.