Высокий впустил гостя, дом снова зашумел. Томми не хотел бы разговаривать с ним, поэтому пролез через окно. К его удивлению в самом ярком доме не было ни лампочек, не свечек. Что же тогда горело и светило на мили вокруг? Тыквы, сотни живых фонарей! Столь же быстрые и прыгучие как малые дети, они носились, кружились, играли.

Одни варили зелье в котле, другие швыряли друг в друга огонь, как снежки, третьи играли в чехарду, четвертые расчесывали листья на голове, пятые напевали песню, они позвали к себе Джека, и тот тоже запел, не зная слов!

О, родная Мать-Свечница, старая девица,

У окна весь год сидела, свечи выливая,

Без родных осталась, сама себе царица,

Свечи — твои дети, они же твоя радость.

И сказала вдруг, как пришел твой час:

Погоди немного, Смерть, не хочу идти одна,

И прошли так годы, и прошли века как миг,

Ты рассыпалась в прах и сгорбилась от них,

А детей ведешь под руку все так же не живых.

Мы же твои детки, мы же твоя радость,

Спасенные от Смерти на пути остались,

И поставили там дом, развели вечный огонь,

Грядки засадили, танцы-песни завели,

Здесь так весело, нет времени на сон,

Не хотим увидеть боле сырой земли!

После песен Джека затянули в чехарду, Тому стало обидно. Ишь, как быстро забыл старый товарищ об их дружбе, как легко играл с этими странными существами, а он должен был сидеть за шторкой и помалкивать. Что-то внутри говорило: «тише, сиди так, чтоб никто не услышал»!

Тыквы знай играли в свои игры, и никто не звал их спать, даже часов в доме не было! Играли так весело, что пол дрожал, видать, был он волшебным, раз выдерживал такие побегушки от рассвета до заката.

Затем позвали новенького есть. И хотя Томми поужинал, глядя на стол снова проголодался. Какие супы, какие каши? Конфеты, жвачки, леденцы, лакрицы — все то, что дети таким тяжким трудом собирали, тут лежало, и появлялось вновь, как только съешь. А как они ели — без ложек и без вилок, швыряя сладости друг в друга, приговаривая веселые тосты.

Испугаться тебе до самых костей!

Умереть со смеху!

Завыть так, чтоб на луне услышали!

Тебе же прыгнуть так высоко, чтоб летучие мыши завидовали!

Всех несчастий на Канун!

Всех испугов на Хэллоуин!

Всего наихудшего нашему любимому празднику!

А как поели хотели продолжить игру, стать в пирамиду и загореться, как елка, вот только не все здесь умели гореть. Заметив это, тыквоголовые закричали все в один голос:

— На вечный огонь новенького!

И повалили на улицу. Там, среди лабиринта листов и плодов всех цветов с размерами, была большая поляна, где, не переставая горел костер из веток великого дерева Огненных Тыкв. Пламя было огромным, как взрослый человек, иногда переливалось разными цветами, словно кто-то кидал туда медный провод или порошок какой. Жители дома стали кругом, Джека вытолкнули вперед, а тогда снова все вместе:

— Прыгай!

И под общий крик он прыгнул. В тот же миг полем разнесся запах паленой плоти, сгорела одежда, сгорело и тело — все, до самых костей, а тогда из головы начали расти зеленые стебли. Закрыли собой и свечку, и руки, и ноги, и туловище, превратив Джека в такого же тыквоголового, запалив огонь внутри.

Тут уж Томми не выдержал. Чехарда, конфеты, теперь еще и через костер прыгать. Да что он удумал себе, этот товарищ, так без него веселиться?! Выскочив из окна, мальчик закричал:

— Ну и дурак ты конечно, Джекки, я тебя другом считал, а ты…

Договорить пацаненок не успел. Все взгляды уставились на него. Сотни тыкв, внутри которых остались лишь истлевшие черепа да магическое пламя, сотни душ, не дошедших до того света, сотни существ, которые огня не боялись.

— Это что за чудесия? — Спросила маленькая тыковка, ростом с куклу.

— Он что, болен? — Поддержал тыквоголовый, чуть выше первой.

— Вы только посмотрите, а где же его тыква? Что за странная бежевая штука на костях, и что это так громко стучит в груди, там что, паразит какой-то засел? — Спрашивали другие, окружая гостя.

— Так давайте его вылечим! — Предложила одна, и остальные тут же подхватили.

— Содрать кожу!

— Закопать на грядке!

— Подарить новую голову!

— На костер его, однозначно на костер!

Жители дома ухватили незнакомца за руки и ноги, потянули в разные стороны, не могли решить, кто и что должен сделать. Как вдруг вспомнили, что до конца Хэллоуина остались считанные минуты, тогда решили посадить в клетку и разобраться по возвращению. Свершив задуманное, толпа понеслась к воротам, а Джек подошел к Томи, достал свой ключ и открыл клетку.

— Сам ты, Том, дурак, полез куда не надо, я уж с ними и так и эдак развлекался, лишь бы ты смог уйти, зачем было так долго сидеть?

— Они не твои друзья, не с ними ты конфеты собрал! — Заливаясь слезами ответил товарищ. — Поменял меня на какие-то буряки!

— А как ты хотел? — Удивился Джек. — Сам меня отдал Свечнице, еще и причитает.

— Я лишь хотел, чтобы ты не был мертвым, и чтобы все было как раньше.

— Теперь не мертвый, доволен? А как раньше уже не будет, люди по ту сторону нас не видят, мы их тоже, толку жить среди людей… Или ты хочешь с нами остаться?

Томми промолчал. Друг вытянул его из клетки и оставил ключ, вместе они пробежались по горе, болоту и полям, а как вышли за ворота, так и расстались. Тыквы бегали по городу, несли шалости, подымали ветра и стучали по окнам, гонялись за листвой. Люди свое уже отгуляли, большинство спало, у них свой мир и свои законы.

Сам не зная как, Том добрался до дома, прошел мимо спящих родителей и вернулся в свою кровать. На утро школьник обнаружил тот самый ключ, что всю ночь сжимал в руке — самое настоящее ребро. Не веря своим снам, малыш побежал к тому самому дереву и открыл его, но никакой дороги не было, только кладовка, наполненная конфетами.

С тех пор Томми мог приходить каждый день и набирать сколько угодно сладостей, вот только на Хэллоуин, когда вкусное было нужнее всего, кладовка превращалась в дорогу к дому тыквоголовых, и сунуться туда означало бы погибнуть. Решился ли когда-то малыш открыть проход тридцать первого, чтобы повидать друга? Не знаю, но и той чудесии, которою он пережил, хватило на многие годы.