Заплясав вдруг вокруг того места, где сидел опустошённый Альфред, какой-то донельзя спонтанный и шуточный танец, сочиняемый им на ходу, Джаргул тотчас же стал раздвигать перед ним свои руки и изображать реверансы, задавая вопросы:

– Ты когда-нибудь слышал об «ангелах жизни»? Нет? Конечно! Все же хотят смерти! Избавления хотят! А о секте, поклоняющейся торжеству жизни? Что, тоже не-ет? Конечно, сектанты могут поклоняться только смерти и приносить в жертву на смерть! Потому что у них силёнок не хватает воскрешать обратно в жизнь уже мёртвое! Или, может, ты знаешь, когда кто-нибудь на войне восклицал: «Я сражаюсь за жизнь! И я выживу! А вы все сдохнете!» Нет же – И тут облом! Потому что все только и знай что орут: «Я готов отдать жизнь! Готов погибнуть за идеалы! Готов пожертвовать, чтобы кто-то оценил!», вместо того, чтобы жить за идеалы! Вместо того чтобы воплощать их дальше! Сукины дети! Туда им и дорога, этим слабакам! Нет ничего в смерти, кроме самой смерти.

– Послушай, крысёныш, – остановился он вдруг на месте и в очередной раз приблизился к Альфреду, – смерть – это конец всего. Что бы с тобой ни произошло после смерти – это не важно. У тебя только одна жизнь, и всё, что тебе дорого, находится в ней, а за её пределами этого уже нет. Ничего уже нет. Это, так сказать, первое и наиглавнейшее свойство жизни. Она для живых.

– Ты просто боишься смерти… Поэтому и говоришь всё это, – попытался ответить ему Альфред спокойным голосом, вспомнив что-то такое из своих лекций по психологии, но, наткнувшись на разъярённый, полный эмоций взгляд чёрного колдуна, тут же замолк.

– А кто, скажи мне, её не боится? У какого живого существа нет инстинкта самосохранения? Поведаю тебе по секрету: он есть даже у тех людей, которые думают, что не боятся смерти. Или стоят на крыше перед тем, как совершить самоубийство. Просто современные режимы общества настолько затуманивают им головы, что они прячут этот страх за своим высокоразвитым умом, пытаясь утонуть в этой системе. И всё же не могут. Даже фанатики на самом деле не могут преодолеть этот инстинкт! Потому что он и есть жизнь! И пока они живы – они не могут понять, что такое смерть! Никто из них! Никто из живых!.. И всё же человек остаётся единственным живым существом, которое способно на самоубийство.

– Но…– попытался возразить Альфред, однако Джаргул уже прочитал его следующую мысль в глазах парня.

– Враки! – быстро и громко заявил чёрный колдун. – Муравьи, убивающие себя ради остального сообщества, гусеницы в коконе, лемминги-прыгуны? Пф-ф! Всё это заблуждения или откровенная ложь, рождённые человеческим взглядом на природу других живых организмов! Ибо человек, как и эти самые организмы, кем бы они ни были, видит истину вещей только в своём неповторимом свете. И научиться видеть по-другому для него неимоверно сложно… Но возможно! – всё ж таки довольно весело добавил чёрный колдун. – Именно это и значит быть человеком! Потому как человек – это ещё и единственная тварь, вырванная богами из «природного баланса» и на веки вечные обречённая искать для себя что-то другое. А из этих поисков и рождается настоящая магия, щенок!

– Но что это за магия? – постыло и вкрадчиво затребовал от него ответа на свой главный вопрос Альфред, явно недовольный тем, что Джаргул так и не смог до сих пор внятно предоставить его. – Как она работает?

– А хрен его знает!!! – обрушил на парня, пожалуй, самое нелепое и нелогичное восклицание, которое только можно было вообразить на этот счёт, чёрный колдун, дыхнув также вдобавок ему в прямо лицо новой порцией перегара. – Да и какая, нафиг, разница?! Мы взываем к этой силе – и она ОТЗЫВАЕТСЯ!

– Но этого не может быть! Так не бывает… Что отзывается?– недоумевающе возражал ему совсем сбитый с толку Альфред. Однако его похититель продолжал говорить, словно не слышал этих довольно негромко звучащих обращений юноши:

– …И когда мы чувствуем её в своём теле, в своих руках и сердцах, то просто пользуемся ею! Так как можем!

– А слова?! – вдруг выкрикнул парень. – Вы же говорите формулу заклинания?! Я слышал!

– Чё? Заклинания?! – рассмеялся ему в лицо Джаргул. – Ты с дуба что ль рухнул? Или с ума сошёл? Какие, к чёрту, заклинания?! Это просто СЛОВА! Чтоб лучше пошло! Ты же кричишь, когда тебе больно или радостно? Так тут – то же самое. К тому же, если я не ошибаюсь, ты и сам не сказал ни одного членораздельного слова, когда опрокинул того хитрого проныру в толпе. Или я не прав?

Альфред уронил голову на грудь и, откинувшись обратно к дивану, широко округлил глаза. Откуда пришла к нему та незатейливая фраза на площади он и вправду не знал. Вдоль и поперёк по его сознанию ходили ходуном мысли, барабанили виски и стучали отрицания. «Я не мог… Я же всё ещё человек! Я не мог… Об этом нет ни одного урока… Это не научно!» – твердил он про себя, но в душе уже давно догадывался, что такие размышления лишь нарочно оттягивали его назад, в пучину самообмана и безропотного существования, продиктованного чем-то меньшим, чем его новое состояние, и давно переставшим быть для него авторитетом непреложности, всё больше и больше превращаясь в подобие дырявой стены, стоящей посреди пустого поля неустойчивой вселенной.

– То, о чём ты думаешь, я, как и некоторые другие люди, предпочитаю называть «система», – наконец снова подал голос в его сторону чёрный колдун и посмотрел в окно позади парня. – Её создаёт государство, закон, да и само общество, чтобы как можно плотнее контролировать человека от рождения до смерти. Что, в свою очередь, позволяет самой этой системе развиваться. Пока что она контролирует не всех и больше всего привязана к жителям городов, но со временем она станет всеобъемлюща для умов всех людей, помяни моё слово. И главным инструментом для такой всеобъёмности станет то, что вы зовёте магией. Но даже настоящая магия, которой пользуемся мы, отнюдь не является панацеей от этой заразы. Ибо каждому из нас абсолютно всё равно, как низко падёт ваше поганое общество в бесконечной погоне за своими страстями. Мы не пропагандируем и не ищем поклонников! Мы даже не заявляем о себе! Но мы и не прячемся за трусостью и страхом перед чужой силой! Потому что мы в каждую секунду готовы бороться с любым, кто встанет у нас на пути, какой бы силой он ни обладал! Точно так же как время от времени боремся даже сами между собой! И так же, как это миллионы лет делают другие живые твари в борьбе за выживание!

А что до твоей драгоценной школы, ха! – так и мы иногда можем подурачится, показав этому прогнившему миру, что настоящая сила ещё существует! И никакая чёртова власть не сможет покорить того, кто по-настоящему свободен! Ну и, вдобавок, мы ещё в тот день немного перебрали, знаешь ли. Собравшись все вместе первый раз за двадцать лет… О, кстати!

Слушавший его всё это время вполуха Альфред слегка поднял свой взгляд на Джаргула, когда тот неожиданно встряхнул руками на это восклицание и повернулся к нему.

– Если ты ещё не надумал сбежать от меня, шисёныш, то я, пожалуй, могу отвести тебя к одному старому засранцу, который намного лучше меня соображает во всех этих делах по поводу «тёмной магической энергии», как он сам её называет. Как же – у него даже целая библиотека есть в замке! Эх, давно это было… Хорошо бы дорогу туда ещё припомнить!

Взгляд парня стал более осмысленным.

– Он сможет ответить на мои вопросы?.. – процедил голос Альфреда через затвердевшее от пережитых потрясений горло.

– А чёрть-иво! – просторечно отрезал чёрный колдун. – Может, и ответит, если вопросы будешь задавать правильные. А то мне с тобой и дальше нянькаться – особой охоты нет! У меня своих дел выше крыши!

– И каких же?.. – хотел, было, недоверчиво поинтересоваться у него Альфред, но тут в дверь чёрного колдуна кто-то настойчиво постучался, и Джаргул показал ему довольно грубый знак умолкнуть.

– …Заходи, моя дорогая! – громко проговорил он на всю комнату. – Надеюсь, винца ты прихватила?

Дверь в передней легонько скрипнула, и через пару секунд на пороге комнаты появилась довольно напудренная и накрашенная женщина, одетая в вульгарное коротенькое платье и держащая в своих руках пару тёмных бутылок с фирменной этикеткой. Запах её дешёвого парфюма мигом смешался с затхлым зловонием комнаты, заставив Альфреда прикрыть нос рукой, но отчасти он был рад, что эту обстановку смогло перебить хоть что-то из внешнего мира.